Крики в ночи
Шрифт:
— Что происходит, черт побери? — не выдержал я.
— Спроси старшего инспектора, не меня.
— Спрошу, не волнуйся, — мрачно буркнул я.
Мы подъехали к другой деревне, ютившейся на склоне горы, более привлекательной и не такой заброшенной. Там работал ресторан „Красная шляпа“, и мы остановились пообедать, но я ел кое-как, а Эстель казалась какой-то рассеянной. Несколько раз она, похоже, хотела что-то сказать, но затем передумывала, путаясь в собственной нерешительности.
— Уезжай в Лондон, — наконец сказала она.
Я задумался над этим. Могло быть только две причины, почему Ле Бреву понадобилось охранять старую женщину с помощью жандармов, и одна туманней другой. Он либо защищал ее от кого-то, либо не хотел, чтобы она заговорила. В обоих случаях возникает вопрос: почему?
Мы долго сидели в тишине, в уютном ресторане, уставленном цветочными горшками. Эстель смотрела на меня поверх красно-белой скатерти. Окна были распахнуты настежь, чтобы хоть как-то освежить помещение.
— Заедем ко мне?
Я мотнул головой. Я не мог принять это приглашение. Внутренняя связь между нами прервалась, помощи от нее почти никакой. Эстель напряглась, скрывая раздражение. Вчерашний роман отошел в прошлое. Она не хотела ехать сюда, в Гурдон, и, возможно, лучше оставить все так, как есть. Пепельно-русые волосы и загорелая кожа так же красивы, как и всегда, но она была не моя. Уже не моя, опять не моя.
— Не могу.
Она беспомощно развела руками. Красивыми руками, с тонкими длинными пальцами, аккуратным маникюром. Она взяла бокал и посмотрела через него на свет.
— Ты не хочешь меня?..
Мы чокнулись, и я увидел сквозь стекло ее искаженное отображение.
— Эстель, это невозможно. Все, чего я хочу, это узнать, почему исчезли дети.
Не живы ли они, поймал я себя на мысли, а почему они исчезли. При упоминании о них мое горе опять ожило. Я не мог дальше говорить.
— Что ты будешь делать? — спросила она, помолчав. — Когда отправишься домой к Эмме?
Дом этот находился гораздо дальше, чем просто в двух часах лета, и она знала это. Перед моими глазами возникла Эмма, моя смелая, красивая Эмма. Вот она подстригает кусты в саду, вот мы пьем чай. Мне так захотелось обнять Эмму.
Эстель видела это.
И еще мне вспомнилось: Мартин и Сюзи, только что закончившие школьный семестр, шесть или семь лет назад, спешащие мне навстречу. В тот год мы ездили в Грецию.
— Папа, — спросила Сюзанна, — мы можем все время быть вместе?
— Так не бывает, — ответил я.
Я решил повидаться с Ле Бревом или хотя бы попытаться его увидеть. Я высадил Эстель в Понтобане, где впервые увидел ее три недели назад.
— До свидания, мой дорогой, — прошептала она и поцеловала меня.
Я уловил выражение отчаяния в ее глазах. В зеркало заднего вида я наблюдал, как она смотрела мне вслед, пока я не исчез вдали.
Я ехал в комиссариат и проклинал их всех, эту безнадежную провинциальную полицию, которая ничего не сделала, чтобы помочь мне. Ничего. Их бредни и блокирование дорог, обыски домов, весь их розыск принесли успеха с гулькин нос. Мои дети исчезли, как команда Летучего Голландца, и я был безутешен. Жара дошла до того предела, когда должна начаться еще одна гроза, такая же, как те две, так потрясшие меня. Флаги на замке у реки приникли к своим флагштокам, и казалось, жара парализовала весь город, который застыл в неподвижности. Я ненавидел Понтобан и Сен-Максим, ненавидел дом в Шеноне, и мне хотелось кричать об этом на весь город. Полиция пришла и ушла, журналисты написали свои заметки, из Парижа приехала команда телевизионщиков. Это всего-навсего пятиминутные новости: еще двое людей пропали, уже интересно, потому что это дети отдыхающих туристов, не более того. Просто добавить их в список пропавших без вести: велосипедисты, одинокая молодая женщина, жертвы сексуальных маньяков, найденные изуродованными в пластиковых мешках или зарытые где-нибудь.
— Очень жаль, но его здесь нет.
— Тогда где он, черт возьми? Мне нужно увидеть его.
Они знали меня и чувствовали себя неуютно: я видел это по тому, как они отводили глаза и неуверенно ерзали.
— Он расследует дело.
— Какое дело? Мое дело?
Сержант покачал головой: он не знает наверняка. Но меня сможет принять инспектор Клеррар. Я прошел в комнату Клеррара и опять увидел его печальное лицо, которое было серым, похоже, от какой-нибудь язвы желудка. Он всем телом налег на стол и пожал мне руку, и его кисть была мягкой, как надутая резиновая перчатка.
— Мне очень жаль. Но ничего нового нет. Мы все еще предпринимаем попытки. Вам стоит поехать домой и там ждать новостей.
Мы опять пошли по кругу. Боб Доркас сказал, что я могу оставаться во Франции столько, сколько мне надо, еще целую неделю как минимум. Я обнаружил, что мне уже наплевать на работу: все мои амбиции умерли. Но в местной полиции, похоже, считали, что мне просто нравится здесь, а я думал о том, насколько они осведомлены о моих поездках с Эстель.
— Послушайте, ваши розыски ни к чему не привели. Ноль. Даже газеты сдались. Что это за розыск?
Клеррар потер руки — ничего не означающий жест, будто он согревал их:
— Месье, мы делаем все, что можем.
Я присел и посмотрел на него:
— Зачем старший инспектор послал полицейскую охрану в дом Сультов в Гурдон-сюр-Луп?
Клеррар поднял брови:
— Вы там были?
— Я только что оттуда. Почему? Почему там вооруженная полиция?
— Мадам Сульт, — медленно произнес он, — очень состоятельная женщина.
— Тогда она может нанять собственную охрану, а не жандармов.
Клеррар пожал плечами:
— Это не мое решение.
— Послушайте, — сказал я, — просто объясните мне, что происходит?
Складки его рта опустились, сделав выражение лица еще печальней.
— Ничего не происходит, месье. Это просто вопрос охраны.
Клеррар знал все, но не хотел говорить — это было ясно. Для меня же все более важным было добраться до сути событий, происшедших в прошлом.
— Я хочу узнать правду, — заявил я ему. — Я хочу знать, есть ли связь между моими детьми и теми смертями в лесу.