Крики в ночи
Шрифт:
Эстель молчала. В слабом потоке воздуха, проникавшем через окно машины, ее волосы казались совсем белыми. Она обладала пугающей способностью превращаться совершенно в другого человека, и сейчас была от меня далека.
— Почему ты такая молчаливая?
Эстель посмотрела на меня и улыбнулась. Все старые недоговоренности еще оставались, но напряжение между нами спало. В этом палящем зное мне чудились миражи, какие-то завалы посреди дороги, и я попытался сконцентрироваться на том, что нужно сделать. Спросить о смертях в далеком прошлом. Спросить, не стали ли мои дети частью какого-нибудь зловещего ритуала.
Мы доехали до места, где дорога круто заворачивала и начинались дома. Каменные сооружения, прилепившиеся к скалам. Я искал реку, которая дала название этому поселению, но увидел только русло, такое же высохшее, как и все вокруг. Потрескавшаяся земля, размеченная крупными валунами, оранжево-красными и пурпурными, клочки растений, похожих на вереск, между двумя грядами протянулась деревня, расположенная недоступно высоко, словно бандитское пристанище. Два ряда домов выстроились вдоль мощеной улицы, которая петляла и заворачивала к маленькой церквушке на площади.
— Это и есть Гурдон-сюр-Луп, — сказала Эстель.
Она попросила остановиться у церкви. Когда я остановился, сзади на дороге появилась бело-голубая полицейская машина, ехавшая по пятам за нами, но не остановилась, а проехала дальше.
— Ты здесь бывала?
— О да, — отозвалась она. — Несколько раз.
— Где же река Луп?
— Она высохла много лет назад. Деревня была почти заброшенная. Затем несколько семей вернулись. Мусорщики, лудильщики, просто бездомные.
Мы припарковались и осмотрели площадь. Был уже почти полдень, и солнце раскочегарилось, как плита. Не было никаких деревьев, никакой тени.
— Видимо, их спилили на дрова в какую-нибудь суровую зиму.
— Тебе не нравится это место?
— Ненавижу его, — сдвинула брови она.
Тощая собака проскользнула в ворота. Дома вокруг площади наглухо закрыты, почти никаких признаков жизни. Универсальный магазин с навесом, превратившимся чуть ли не в клочья, магазин одежды и обуви, предназначенный для непонятно какого покупателя, и на другой стороне овощной магазин, который рекламировал также и хозяйственные товары, канистры для керосина, вилы, лопаты, ножницы, пластиковые бидоны.
Пока мы вылезали из машины и разминали ноги, я чувствовал любопытные взгляды из-за закрытых жалюзи. Из магазина вышли две женщины и уставились на нас. Водитель микроавтобуса „рено“ обедал прямо в кабине. Дремота окутала площадь. Эстель повела меня к маленькой церкви, построенной в романском стиле.
Как и деревня, церковь, должно быть, знала лучшие времена. Судя по всему, когда-то она была довольно красивой, сейчас же разрушалась, хотя у входа висела доска с объявлением о ежедневной мессе. Башня с невысоким шпилем казалась слишком широкой и усеянной нишами, в одной или двух нишах у ее подножия виднелись выцветшие фигуры святых. Над галереей возвышалась странная, безголовая фигура всадника, полустертая и шероховатая, со следами выбоин, которые напоминали отметины от пуль.
Осматривая площадь, спасаясь от солнца в тени церкви, я понял, почему это место показалось мне таким странным. Необычным было не отсутствие деревьев или людей, а то, что эти наглухо закрытые дома построены совсем недавно и очень аккуратно. Небольшие крестьянские домики типовой застройки в отличие от тех, что мы видели по дороге. Может, их реставрировали, подумал я, затем стал рассматривать более пристально, щурясь на солнце.
— Они же все новые, — удивился я.
Эстель кивнула.
— Пойдем внутрь, — сказала она и толкнула тяжелую дверь церкви, некоторые доски которой были сломаны, расщеплены, а затем аккуратно залатаны.
Мы очутились внутри храма и моргали, чтобы привыкнуть к полумраку. Через круглое окно за алтарем проникал свет. Стекло в окне простое, красного цвета, как кровь, и солнечный свет, проходивший сквозь него, красным потоком заливал пол. Алтарь каменный, с простым медным крестом. С одной стороны располагались кресла для духовенства, с другой — висела пустая лампада над резной кафедрой. Скамейки и единственный проход окутаны прохладным флером. Помещение казалось неухоженным и отсыревшим, будто здесь оставляли высушивать одеяла все поколения. Почему оно такое затхлое, подумал я, хотя и находится на голой горе без единого признака воды?
Когда глаза привыкли к полумраку, я увидел, что интерьер церкви очень беден. Нет даже никакой стойки у входа, где продавались бы открытки или исторические брошюрки за пять франков. Казалось, события обошли стороной маленькую церковь Богородицы, оставив только несколько стульев с плетеными сиденьями и три или четыре памятные доски. И потом, когда я осматривал все это, то обнаружил, что одна из них больше, чем остальные, и выглядит поновее: медная плита, вделанная в стену.
Я подошел ближе, чтобы рассмотреть ее, Эстель следом за мной, и увидел, что это посвящение деревни Гурдон-сюр-Луп. Слова коряво выведены на отполированном металле, будто нарочно имитируя дрожащую руку, а может, их наносил какой-нибудь крестьянин. В память о погибших в Гурдон-сюр-Луп на ней было написано: „Погиб за Родину, 30 августа 1944 года“.
Внизу перечислялось пятьдесят семь имен.
Эстель произнесла очень тихим голосом:
— Немцы уничтожили эту деревню. Через нее отступала на север из Тулузы немецкая колонна…
— Но это же далеко отсюда.
— Французские партизаны-маки устраивали засады, когда немцы двигались в обход. Они заминировали и взорвали машины авангарда, а затем заблокировали их и сзади. Партизаны замыслили устроить кровавую бойню. Но за первой колонной шла вторая, уже знавшая о засаде, и эта вторая колонна застала партизан врасплох, прежде чем они успели уйти в горы. Немцы захватили в плен большинство из них и расстреляли.
— И все они были местные?
— Думаю, трое или четверо, не больше. Но их всех привели сюда, чтобы казнить на площади и устрашить других. Затем они расстреляли жителей ближайших домов и взорвали их. Только церковь уцелела.
— Ну а кто выстроил заново дома? Государство? Именно поэтому деревня возродилась?
Она взяла меня под руку:
— Не совсем так, Джим. Она отстроилась на деньги Сульта.
— На деньги Сульта?
— Да.
Она прочитала имена в алфавитном порядке. Одно из них — Марсель Сульт.