Крики в ночи
Шрифт:
— Не корчите из себя умника, месье. Мы свяжемся с вами, если появятся какие-нибудь новости. Нет смысла оставаться здесь дальше, если у вас, конечно, нет на то личной причины.
— Причины? — выпалил я. — Было совершено преступление. Против меня, против моих детей. И я хочу знать почему?
Он вздохнул:
— Я говорил вам в первый же день. Иногда мы сталкиваемся с такими тайнами, которые невозможно раскрыть.
— Но вы же умный полицейский. Вы знаете это.
Он опять вздохнул:
— Ответов на все вопросы я не знаю.
— Ну ладно. Тогда я попытаюсь найти их.
Я стоял на улице и смотрел, как он отъезжает, затем вошел в холл. Киоск опять был закрыт. Наверху, в своей спальне, я попробовал снова дозвониться Эмме, но трубку опять поднял ее отец.
— Джеральд, я ездил на опознание тела. В Каркасон. Это не наш ребенок.
— Слава тебе Господи, — вымолвил он.
— Как Эмма? Когда она возвращается в Рингвуд?
— С Эммой все в порядке, — бросил он жестко. — Мы не знаем, когда она вернется. Она настаивала, чтобы ты не звонил.
— Боже мой! Но она же моя жена.
— Я должен поступать так, как она требует. Она живет своим умом.
Я положил трубку и позвонил в редакцию. Эстель тоже разговаривала со мной холодно. Я попытался продиктовать ей вопросы, которые мне хотелось еще раз проверить: Сульты во время войны, пожары в 1953 году, имелись ли недавно случаи исчезновения детей в этом районе?
— Мне очень жаль, Джим…
— Разве ты не хочешь, чтобы я их нашел?
— Конечно, хочу, Джим. Но я действительно ничего больше не могу для тебя сделать.
Думаю, что на этом все и кончилось бы. Я тоже мог бы сдаться, не объявись снова Люка. Старый Люка с обвисшими усами и лоснящимися брюками, который пришел тогда в дом с хрупкой женщиной Огюстиной и первым рассказал мне о Сультах. О том, как они сотрудничали с немцами в годы войны, и что потом случилось с семьей, подтвердив поразительно точные подозрения Эммы, высказанные после беседы с Элореаном. Люка тогда не хотел много говорить о Сультах, но сейчас он сам позвонил и предложил встретиться за чашечкой кофе в кафе на площади.
Мы договорились о встрече на следующий день. В обычном кафе со столиками на улице и тентом от солнца. Люка, семеня, подошел к столику. Рубашка у него выбилась из брюк; большой, неуклюжий мужчина, который говорил, что работает внештатником, как вольный художник, для марсельских газет. Он сказал, что приехал из Марселя, потому что у него есть что мне сказать, и на его лице отчетливо читалось, что он возбужден. Он пожал мне руку и тяжело опустился на один из плетеных стульчиков — тот затрещал под его весом. Люди прогуливались мимо нас; я купил ему пиво „Стелла Артуа“. Кто-то подошел, предлагая билеты благотворительной лотереи. Как некое напоминание о земле, откуда я родом, на площади появился „шевроле“ с нью-йоркскими номерами, за рулем сидел парень в шортах. Он посмотрел в нашу сторону, будто выискивая кого-то, кто понимает его родной язык, затем прошел в ресторан. Шарль Люка залпом выпил пиво и вытер усы.
— Ну, — произнес он на своем приличном английском, — раз уж вы связали историю Сультов с местом, где исчезли ваши дети, я тоже проделал кое-какую домашнюю работу. Проверил судебные отчеты и газетные репортажи. — Он постучал по столу. Им начинал овладевать странный энтузиазм. — Затем я просмотрел материалы военных лет. Я уже говорил вам, месье, что эти годы мы стараемся забыть, но существует официальная история.
Он вынул книгу в мягкой обложке, в которой рассказывалось о заводах Сульта в Марселе и Тулузе, конфискованных после войны, с несколькими упоминаниями о репрессиях в 1944 году. В книге говорилось также, что после ухода немцев были некоторые „волнения“, и семья Сульта заклеймена, как сотрудничавшая с оккупантами. Заводы национализированы в 1946 году.
К этому времени я уже выслушал три несколько отличавшиеся друг от друга версии о том, что происходило тогда: от Эстель, Нинетт и Шарля. Я заказал еще пива.
— У вас больше нет новостей, месье? — поинтересовался он.
— Нет, — буркнул я.
— Итак, послушайте вот это. Пожалуйста. Я попытаюсь перевести…
Он открыл холщовую сумку и достал фотокопии с послевоенных газет. Описание нераскрытых злодеяний, свидетельства о которых обнаруживались в придорожных рвах, где проводились массовые казни, когда отступали немецкие войска. И чудеса героизма, проявленные французами: саботаж и подрыв мостов, чтобы задержать их отступление, и среди них описание нападения на конвой, сопровождавший оборудование, вывозимое с завода в Тулузе. Комплектующие детали и стабилизаторы полета ракет, гироскопы и часовые механизмы не попали в Германию, хотя, как утверждал Марсель Сульт, все было оплачено по контракту.
— Рабочих разозлило такое заявление, — читал Люка, — и они решили выразить свое недовольство. Часть их окружила и взяла под охрану главный сборочный цех, в то время как другая часть „рабочих и родственников“ направилась к загородному дому Сультов.
Это было как раз то событие, о котором рассказывала мать Нинетт, когда рабочие разгромили дом Сульта, убили его и изнасиловали его жену. В газетах были помещены нечеткие фотографии женщин, которых уводили прочь, и еще одна фотография с трупами, лежащими около дороги.
Но какое отношение имеет ко мне вся эта история?
— Подождите минутку, месье.
— Жду.
— Революционная кровь их предшественников, — переводил он далее, — разогретая предвкушением жизни в новой эре, освобождением от цепей, казалось, кипела в их жилах, когда они окружали особняк в лесу. По сигналу люди пошли вперед неудержимым потоком с криками: „Предатели, предатели!“ Месье Сульт пытался задержать их, но они уже чувствовали себя хозяевами положения, и никакая сила на Земле не могла им противостоять. „Справедливости! — кричали они, — расплаты, во имя Франции!" Сам Сульт лежал у подножия лестницы мертвый.
Я посмотрел на Люка через расплывавшуюся перед глазами пелену людей, которые сновали вокруг нас. Отчеты в трех газетах от 1 сентября 1944 года очень походили друг на друга, будто их писал один автор.
Люка покрутил бокал.
— Хотите знать, что случилось потом? — Я кивнул. — Похоже, мадам Сульт с двумя детьми отправилась куда-то в ссылку. Есть сведения, что несколько лет она жила в Шеноне.
— Ага! — Все начинало вставать на свои места. Должно быть, тогда и построили этот дом, и это же объясняет наличие дорогих книг в шкафу в гостиной.