Крики в ночи
Шрифт:
— Ничего. — Ле Брев повторил мои собственные слова. — Я хотел увидеть, что вы чувствуете.
Почувствую ли я угрызения совести или вину: вот та ловушка, о которой я должен был догадаться, когда узнал, куда меня везут. Ле Брев по-прежнему подозревал меня, хотя не мог представить никаких доказательств. Я понимал, в каком направлении работает его ум: а что, если у меня есть мотив? Откуда он мог знать о наших чувствах к детям, моих и Эммы? Я вдруг понял, что он разговаривал с Эммой, перед тем как она уехала, он навещал ее, когда она оставалась в доме одна. А Эмма была в таком смятении, что могла сказать все, что угодно. Разве я не возмущался, когда они разбили голову Будды? Разве я не кричал на них, ворвавшихся к нам, когда мы занимались любовью? Вспомнила ли она все эти случаи и рассказала ли о них Ле Бреву? Разве я не сказал, что мог бы убить их, когда они увидели нас в кровати? Разве я не встречался с Эстель? Короче говоря, вполне возможно, что они решили между собой, будто я планировал убийство детей с самого начала.
Ле Брев смотрел на меня, склонив голову набок, словно какая-то диковинная птица. Полицейские стояли вокруг, наблюдая.
— Хорошо, хорошо. Поехали.
Он кивнул на машины.
Уловка не удалась. Что бы он ни искал, какую-либо зацепку или мотив, на поверхность ничего не всплыло, и он перешел к следующему этапу. Он шел впереди меня.
— Я покажу вам тело мальчика.
Мы поехали в город Каркасон, через Вилль-Бас, по тенистым бульварам, вдоль которых выстроились муниципальные здания. Машина Ле Брева свернула в узкие ворота, за которыми грелось на солнышке старое серое здание. Табличка гласила: „Муниципальный морг“.
В глубине души я надеялся, что мальчик, которого мне собирались показать, — не Мартин. Я увидел что-то бесформенное, лежащее в цинковом ящике, плоть цвета рыбьей чешуи, местами бордовая, темные волосы забиты землей.
— Посмотрите на шею, — тихо произнес Ле Брев. — Признаки асфиксии: кровоподтеки на лице и черепе.
Я заставил себя посмотреть на сине-бордовые отметины на горле, страшный уродливый синяк на груди и на то, что выглядело как синяк на лбу.
— Как давно?..
Ле Брев пожал плечами:
— Две, может, три недели. У нас еще нет полных результатов вскрытия.
— Это не мой сын, — заявил я. Слава Богу. Мальчик какой-то другой несчастной матери. Страх отпустил меня.
— Уберите! — приказал, Ле Брев служащему в белом халате. Ящик задвинули.
— Полицейские порядки, — пояснил он, чуть ли не извиняясь. — Мне нужно было установить…
— Послушайте, это случилось за сотню с лишним километров от того места, где исчезли мои дети. Почему вы думаете, что тут есть какая-то связь?
— Ничего я не думаю! — отрезал он. — Я просто должен рассмотреть все случаи, которые могут походить на наш.
— По-вашему, этот походит?
Он сжал мой локоть, точно так же, как тогда, когда впервые показал мне место в лесу, и вывел меня наружу, на солнечный свет.
— Давайте выпьем чего-нибудь. Кажется, нам пора поговорить.
— Совершенно верно, — согласился я, вспомнив драку на поляне.
Нас отвезли в местное отделение полиции — здание XIX века с трехцветным флагом на фронтоне. Ле Брев, похоже, чувствовал себя здесь как дома и занялся представлением меня людям в штатской одежде, стоящим вокруг.
— Так. — Он хлопнул в ладоши и повел меня в комнату, отделанную панелями, с закрытыми жалюзи и с тремя или четырьмя беспорядочно расставленными столами. — Пожалуйста, — указал он на стул, — вы заслужили кофе и коньяк.
Я выпил коньяк с признательностью — мне показалось, что по нервам провели осколком стекла.
— Итак?
Ле Брев потер руки с видом заговорщика наклонился вперед:
— Зачем вы возвращались в лес в Шеноне?
Я показал ему синяк на щеке:
— Ага. Так вы знаете?
— Сожалею, что вы, так сказать, разозлили моих людей.
— Разозлил? Эти подонки пытались убить меня.
Он покачал головой:
— Нет и еще раз нет. Они превысили свои полномочия, но вы сами виноваты. Помните, что мы очень озабочены тем, что произошло. Извините, — добавил он.
— Я могу привлечь вас к ответственности за нападение.
Он улыбнулся:
— Не думаю, что у вас есть свидетели… Так. Позвольте мне задать вопрос. Зачем вы встречаетесь с этой женщиной?
— Какой?
— Не пытайтесь пудрить мне мозги, месье. Мне известно, что вы посетили прошлой ночью мадам Деверо. — Он пожал плечами. — Мне все равно, с кем вы спите, когда ваша жена далеко отсюда, но в полицейском расследовании это может оказаться немаловажным фактом, так ведь?
— Между нами ничего не было… — начал я. — Вы говорите чепуху.
Он ухмыльнулся и налил еще щедрую порцию живительной влаги.
— Мой друг, вашей жене это будет интересно, не так ли?
— Что вы предлагаете?
— А, вот видите, вы не отрицаете этого.
Он провел пальцем по губам. Золотые кольца украшали пальцы обеих рук.
Я не доверял ему. Он просто-напросто выполнял свою работу, но был для меня человеком с совершенно иными моральными ценностями и где-то глубоко у меня в подсознании — с налетом таинственности.
Он, казалось, изучал свои ногти.
— Думаю, что вы не очень расстроены отъездом жены.
— Послушайте, я люблю ее. Мы потеряли детей. Ради Бога, нельзя же рассчитывать, что я полностью сохраню здравый рассудок.
— Здравый рассудок?
Я нашел неудачные слова и пожалел об этом.
— Вы говорили с ней недавно? По телефону?
— Я не мог дозвониться.
У меня возникло ощущение, что он был в курсе всех моих дел.
Ле Брев вдруг ткнул в меня пальцем:
— Почему вы решили приехать именно в эту часть Франции?
Мы опять шли по кругу.
— Вы знаете почему. Случайный заказ.
— Когда вы последний раз приезжали во Францию?
— Семь или восемь лет назад. В Нормандию.