Крики в ночи
Шрифт:
Я увидел, что она застыла.
— Мы вместе как бы профессиональная команда.
— Очень даже профессиональная.
— О ради Бога.
Я был тронут, я был наивен. Музыка ласкала нас, сладкая и сентиментальная, и кровь по жилам побежала быстрее. Я потерял детей и был разбит горем. Моя жена уехала в Англию, наполовину уверенная в том, что это все дело моих рук. А Эстель была здесь. И ждала.
После ликера и кофе мы гуляли у реки, которая в этом месте круто сворачивала и уходила под мост. Она взяла меня под руку. Огни ресторана освещали посыпанную галькой дорожку, спускавшуюся меж платанами к воде, где обнимались влюбленные. У меня не было времени подумать об Эмме и ее раздумьях. Я захлопнул дверь, оставив за ней свои страхи. В данным момент более важно, что Эстель рядом со мной.
— Куда ведет эта дорожка? — спросил я.
Она лишь пожала плечами:
— Так далеко, как ты этого пожелаешь.
Под сенью деревьев мы остановились, и я обнял ее. Наши губы встретились, она прижалась ко мне.
— Нет, Джим, нет. Не надо, — прошептала она.
— Молчи.
Вечер еще не кончился, когда мы вернулись к машине и поехали к ней. На бульваре было полно прохожих, свет фар плясал перед нами. Где-то в уголке моего сознания промелькнула мысль, а не следит ли кто за нами.
— Во мне столько чувства, — шепнула она.
Мы прошли по мощеной улице через маленький белый дворик.
— Три недели назад, — сказала она, — мы еще не знали друг друга.
— Три недели назад я вел машину через Францию, счастливый глава семьи.
Она поискала ключи.
— Ты не должен так говорить.
В коридоре квартиры, сразу за входной дверью, мы поцеловались. Лежавшие прежде в хаосе книги были аккуратно расставлены по своим местам — похоже, она ожидала моего прихода. Она хотела меня. И мне она была нужна. Атмосфера любовного свидания захлестнула нас, едва она закрыла дверь.
У меня перехватило горло, когда красное платье соскользнуло с ее плеч. В этом душном маленьком коридоре она заставила меня на несколько минут забыть о моем горе. Я опять стал самим собой, одним человеком, а не четырьмя сразу.
Эстель задрожала и заплакала.
Через открытую дверь я видел за ее спиной спальню, подушки и покрывала — она оставила свет включенным. Там стояла двуспальная кровать с медными набалдашниками, похожая на ту, в доме.
И вдруг мое желание пропало. Страсть застряла у меня в горле, и я отпустил Эстель.
— Что случилось? — спросила она.
Я не мог что-либо объяснить или рассказать. Я хотел уйти, хотел, чтобы мы прекратили исследовать друг друга, словно секс перестал быть для нас новинкой, уникальной и неиспробованной.
— Пожалуйста, Джим. Пожалуйста, не вини себя ни в чем, — умоляла она.
— Нет, я виноват…
Она стала застегивать платье.
— Что ты имеешь в виду? — печально спросила она. — Ни в чем ты не виноват. Ни в чем.
Но сам я был в этом уверен меньше всех. Было уже поздно, меня ждал мой унылый номер в „Леванте“. Надо было идти, но мы колебались, и вдруг раздался звонок в дверь.
Эстель прижала руку к губам.
— Подожди, — сказала она. — Пройди туда и подожди. В комнату.
Она исчезла в проходе, оставив меня раздумывать, как легко стать неверным супругом. Дело тут не во влюбленности, просто нужны определенные обстоятельства. Принимая ее помощь, я сам создавал себе тайную жизнь. Скрываемую от Эммы. В результате моя семейная жизнь оказывалась на грани развала.
Я слышал, как Эстель открыла дверь и разговаривала с кем-то. Чувствуя себя полным дураком, я привел в порядок одежду, но все равно никак не мог сосредоточиться.
Она вернулась в белом жакете, накинутом на голые плечи, будто ей стало холодно, в том же самом белом хлопчатобумажном жакете, который был на ней, когда мы встретились в парке. Следом за ней шел худой молодой человек, темноволосый, с модной прической. Одет он был в зеленую куртку и джинсы. Эстель сказала, что его зовут Жюль.
Он тоже работал репортером в „Сюд журналь-экспресс“, у него были свои связи в полиции и он слышал свежие вести. По неуверенному поведению Эстель я понял, что она чем-то напугана.
— Джим, они нашли тело, — прошептала она. — Инспектор Ле Брев возвращается, и они хотят видеть тебя завтра, чтобы провести опознание. — Она остановилась и прижала руки к груди. — О, Джим, не может быть.
Я почувствовал, как тают мои надежды, и не знал, что со мною будет. Все, что я делал, было ради детей. Теперь они не вернутся. Никогда. Самое большее, на что я мог надеяться, это узнать, что случилось. Я сжимал руки Эстель, цепляясь за нее, как утопающий, пока Жюль бормотал банальные фразы.
— Где? Где?
Кажется, далеко отсюда, в каком-то песчаном карьере дальше на юг, около Каркасона. В комиссариате ничего не разъяснили, не сообщили никаких подробностей. Ле Брев вскоре вернется, чтобы продолжить расследование.
Мы перешли на кухню, где Эстель сварила кофе. Затем Жюль ушел, и мы недоуменно уставились друг на друга, не до конца понимая, что происходит.
— Мне очень жаль…
— Не надо…
— Я имею в виду сегодняшний вечер.
— Забудь об этом.
Она покачала головой:
— Никогда не забуду.
— Но я забуду.
— Что ты будешь делать, если это правда? Если нашли действительно их?
Я раздумывал. Таким вопросом обычно не задаешься, пока не случится самое худшее. Неужели они этого добиваются: нанести душевную травму, от которой невозможно уклониться, ниспослать болезни, утраты и смерть, от которых никто не застрахован? Облегчит ли находка тела состояние души — моей и Эммы?
— Не знаю, — ответил я. Мы сидели за кухонным столом, под свисающей с потолка лампой.