Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма
Шрифт:
1 Л.: Она обалденная, типа, она выглядит необычно, не как другие.
2 Не знаю, я хочу сказать, у нее там танцы,
3 но все остальные просто одинаковые, такие образы в стиле American Apparel.
4 Х.: Но у нее вроде неплохое тело, она фигуристая, но не слишком
5 Л.: А что скажешь про лицо?
6 Х.: Думаю, лицо красивое, просто она здесь выглядит своеобразно.
7 Л.: Она супер. А национальность?
8 Х.: Не знаю, хочу сказать, я даже не знаю, как выглядит тело.
9 Л.: А губы? Я ее выбрала из-за ее специфического…
10 ее тело смотрится, типа, фактурно.
11 Х.: Да, точно, помню.
12 Л.: И она француженка, у нее, типа, французский типаж.
13 Х.: И она занимается бегом, так что, наверное, выглядит атлетичной.
14 Л.: Да, но, знаешь, она похожа на француженку…
15 как многие черные люди франко-африканского типа.
Лиз говорит о внешности модели, но при этом ищет ей обоснования и задается вопросом о ее национальности. Хэнк тем временем фокусируется на поиске признаков, доказывающих, что тело модели соответствует требованиям,
Этот пример в очередной раз иллюстрирует, что кастинг-агентам недостаточно фотографии, чтобы позиционировать модель как подходящую для клиента. Им приходится привлекать для этого невизуальные аргументы или ориентироваться на свои воспоминания и аффективные и эстетические суждения. Чтобы адекватно выполнить запрос клиента, которому нужны «хорошо сложенные, сильные, подтянутые» тела и «не только разные оттенки кожи, но и разные типы внешности (из разных стран)», Лиз должна модифицировать изначальный образ модели, ориентируясь на национальные и региональные контексты. Самоидентификации девушки как «француженки» агенту недостаточно, и Лиз интегрирует ее в широкое множество «черных людей франко-африканского типа».
В рамках подобных собеседований кастинг-агенты отрабатывают аргументы и возможности фрейминга моделей для презентации их клиентам. Эти неформальные обсуждения — очень важный материал, который позволяет понять, как агенты осмысляют человеческую внешность, как дифференцируют ее в социальном контексте и как этот процесс оформляется в контексте материальных, дискурсивных и визуальных практик, сужающих диапазон возможных репрезентаций в модной индустрии.
О сравнительном культуральном анализе фотографий в базах данных
Компаративный анализ фотографий в базах данных требует выхода за рамки имманентного исследования изображений. Еще важнее не ограничиваться при этом изучением изображений осужденных преступников или знаменитых икон стиля, широко распространенных за пределами профессиональных сообществ. Необходимо задумываться не только о том, как модная индустрия или правоохранительные органы создают, превозносят или криминализируют те или иные типы внешности, но в первую очередь о том, как вообще конструируется эта база гипотетических образов. Как я пыталась продемонстрировать выше, главное место в решении этой проблемы занимает исследование профессиональных сообществ, создающих и анимирующих визуальные образы. Мы видели, что разные профессиональные практики во многом сходны; кроме того, они все больше проникают в популярную культуру. Соответственно, одновременный анализ и исследование их в компаративной перспективе могут способствовать осознанию их как сложно устроенного и отнюдь не самоочевидного феномена.
5. «Когяру» и костюм «малолетней преступницы» (furyo shojo)
ШЭРОН КИНСЕЛЛА
В 1990-х годах в Токио уличная субкультура школьниц привлекала общее внимание. «Когяру» (kogyaru), термин, изобретенный журналистами в середине 1990-х годов, впервые появился в статье «Прелести когяру» (The lure of the Kogyaru), опубликованной в журнале Spa! в 1993 году. Речь в ней шла о новом поколении, идущем на смену посетительницам ночных клубов конца 1980-х — начала 1990-х годов — «девушкам, озабоченным внешностью» (bodeikon gyaru) [136] . Широкая публика впервые познакомилась с «когяру» 10 августа 1993 года, когда в эфир вышла программа «Ночь когяру» (Za kogyaru naito), снятая телекомпанией Asahi для ночного шоу M10 (Magnitude). Прототипические «когяру» соседствовали там со старшими двадцатилетними «гяру» и третьей группой, которую представили в шоу как естественных врагов «когяру». Сами «когяру», или «икейке гяру» (ikeike gyaru, «задорные девчонки»), позиционировались, в свою очередь, как последняя, излишне самонадеянная версия устрашающих и прагматичных «гяру», офисных дам и студенток колледжей (joshi daisei), персонажей городского фольклора 1980-х годов [137] . Группа специалистов под названием Kogyaru rinri iinkai (целиком состоящая из мужчин) [138] идентифицировала «когяру» по расклешенным мини-юбкам, голубой туши, розовым румянам, пейджерам pokeberu, а также по пристрастию к журналу Fine и клубным вечеринкам в Gold and Eros.
136
Как и в случае с другими социологическими терминами, источником которых были журналистские публикации (пример тому — слово shinjinrui («новая порода»), которое ввел в оборот Тикуси Тэцуя в 1985 году), автор самой ранней статьи о «когяру» намеревался описать и охарактеризовать «поколение, идущее на смену „боди-кон“», но имел очень смутное представление о «когяру» как таковых. В то время их субкультура ассоциировалась не с модой на школьную форму, свободные носки и сексуальную девиантность, а скорее с тягой к естественности, отказом от неудобных высоких каблуков и корректирующего белья; этим отличались взрослые двадцатилетние работающие «гяру», ценившие «непринужденный, естественный и здоровый облик» (Spa! Kogyaru no yuwake. 1993. June 9. Р. 11).
137
В современном словоупотреблении начиная с 1980-х годов слово «гяру» используется как антоним другого слова, «сёдзё» (shojo), также означающего «девушка». «Сёдзё» — идеальная женщина с мужской точки зрения, послушнаая и невинная. «Гяру» же сексуальна и напориста, она знает себе цену и наряжается ради того, чтобы производить впечатление, а не удовлетворять мужские вкусы (Kinsella 2005: 143–158, 145–147).
138
Это была пародия на реально имевшие место «комитеты нравственности» (rinri iinkai), занимавшиеся вопросами морального здоровья и культуры несовершеннолетних и заседавшие в местной администрации раз в один или два месяца — в зависимости от префектуры. В состав «комитета нравственности» вошли журналист Фудзи Ёсико, «доктор Накасима» и Судзуки Хирохиса, а также народный талант Таку Хатиро. Во время короткого документального вставного эпизода журналистка Кикути Ёко спрашивала девушек, направляющихся в Center-Gai в районе Сибуя, «кто такие „когяру“»; любопытно, что, как выяснилось, лишь одна из опрошенных слышала этот термин.
Немного позднее, в 1996 году, журналисты начали связывать образ «когяру» («длинные волосы, коричневые контактные линзы и тонкие брови» [139] ) с шокирующими историями о школьницах, якобы занятых проституцией; этот вид криминальной деятельности называли «оплачиваемыми свиданиями». «Когяру», выщипывавшие брови и подражавшие взрослым женщинам, подворачивали пояса школьных юбок, превращая их в мини, и носили сползающие белые носки и шарфы горчичного цвета от Burberry [140] . Этот девиантный образ, синтез люксового бренда со школьной формой, прочно запечатлелся в коллективном сознании в последние годы XX века и стал практически вездесущим. Фото- и телерепортеры, создатели фильмов, комиксов и анимэ наперебой рассказывали о потрясающей воображение дерзости и безнравственности сексуальных школьниц.
139
Hayami 1996: 64.
140
Подробнее об истории и вариантах школьной формы в современной Японии см.: Kinsella 2002: 215–237.
Впрочем, сами девушки-подростки, одевавшиеся как «когяру» и слонявшиеся по Икэбукуро и Сибуя, называли друг друга иначе: ko (дети), gyaru (девочки) или gyaruko (сестра/подруга). Их стиль превратился в яркую уличную моду благодаря медийной шумихе вокруг темы деклассированных школьниц-проституток и вниманию, которое уделяли ей академические ученые и правительство. Это продолжалось не очень долго: в 1999 году эстафету перехватили «гангуро» (ganguro), привлекавшие гораздо меньше внимания, чем пикантные новости о «когяру».
Стиль «когяру» [141] встроен в традицию городских женских субкультур: в XIX веке это были провинциальные фабричные работницы и няни «комори» (komori), скрашивавшие свой тяжелый труд скабрезными песнями и шутками, в довоенный период — официантки, которых было легко пригласить на свидание после работы, в 1920-х годах — девушки свободного нрава, в период оккупации — проститутки «пан-пан», после войны — представительницы раскрепощенной и бурлескной культуры «касутори» (kasutori). И сами «когяру», и их медийные интерпретации тесно связаны с типичными представлениями о жизни девушек из низшего класса в Японии и Восточной Азии. Их публичные образы произвольно сексуализировались, а часто напрямую ассоциировались с индустрией секс-услуг.
141
Kinsella 2005.
Переодевание (kigaeri)
«Когяру» носили два типа нарядов. Подобно офисным дамам «бодейкон» (bodeikon), танцовщицам 1980-х годов, косплейщицам 1990-х, лолитам и готам 2000-х, они любили переодеваться и превращали этот процесс во впечатляющий перформанс [142] . Первый вестиментарный образ «когяру» — школьная форма (seifuku). Девушки ее старательно кастомизировали. Они закатывали пояса на юбках, уменьшая длину подола. Вместо гладких плотных гольфов до колена «когяру» надевали мешковатые белые носки (выпускавшиеся компанией Solid Harmony с 1994 года), напоминающие гетры для аэробики и собиравшиеся складками вокруг лодыжек. Их излюбленной обувью были черные школьные мокасины. «Гяруко» (gyaruko, девочки) предпочитали мешковатые свитера в школьном стиле; они были такие длинные, что временами доходили до подола импровизированных мини-юбок. Весной 1996 года Амуро Намиэ, поп-певица c острова Окинава, рекламировала мороженое Morinaga, одетая как «когяру» — в школьной форме и сползающих носках. Зимой 1996 и 1997 годов «когяру» носили в основном шарфы от Fendi или Burberry (обычно фирменного горчичного цвета), заправленные под школьные блейзеры. Некоторые надевали жилеты от Ralph Lauren, накидывая поверх них рубашки.
142
О переходной фазе образа «лолиты» см.: Winge 2008: 47–63, 56–57.