Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма
Шрифт:
7. Ужас в костюме от Adidas: брендовая спортивная одежда и стиль крутых парней
ДЖОАН ТЁРНИ
Футбольное хулиганство, зародившееся в 1970-х годах, считается преимущественно британским явлением. На деле же оно бытует везде, где играют в футбол. Как каждый спорт, футбол имплицирует идею сражения (тем более что он по сей день составляет прерогативу мужчин), и победа над соперником здесь — это демонстрация силы и доблести. Футбольные фанаты на трибунах придерживаются тех же представлений: принадлежность сообществу и коллективное сознание временами воспринимаются здесь даже серьезнее, чем на поле, а агрессия видится способом обретения власти. В Британии поддержка своей» футбольной команды — нечто вроде карнавала [206] : болельщики раскрашивают лица и громко скандируют лозунги, совершая своеобразное ритуальное действо, цель которого — низвергнуть установленный социальный порядок. Мода играет в этом процессе не последнюю роль: она ответственна за реапроприацию маркеров классовой принадлежности, богатства и власти и призвана подтвердить доминирующий статус не только на стадионе, но и за его пределами. Власть в этом случае обретается посредством субверсивной деятельности: социальные и культурные нормы опрокидываются, обычное становится экстраординарным и наоборот, а вполне безобидная одежда начинает ассоциироваться с угрозой и насилием (ил. 7.1) и превращается в фирменный знак крутого парня.
206
О карнавале см.: Бахтин 1990.
В
7.1. «Кэжуалы». Из коллекции футбольного клуба Chelsea. Автор фотографии: Джон Инглдью/Chelsea FC via Getty Images
В последнее время интерес к стилю кэжуал [207] и олдскульной спортивной одежде [208] растет. Это связано с появлением новой литературы, ориентированной на читателей-мужчин. Мемуары футбольных хулиганов становятся бестселлерами. Отчасти они напоминают биографии преступников и гангстеров, однако гламуризация насилия сочетается здесь с подробным, почти фетишистским описанием моды. Приукрашивая агрессию и прославляя модные бренды, эти книги пропагандируют идентификацию и объективацию, которые осуществляются посредством потребления и специфического поведения, объясняя, что значит быть мужчиной в современном мире (точнее, в 1970–1980-х годах). Опираясь на массовую литературу и работы в области психоанализа, маскулинности и теории моды, я исследую роль моды в репрезентации флюидной мужественности. Спортивная одежда и воспоминания людей, носивших ее в определенную эпоху, предстают в этом контексте транзитивной или регрессивной разновидностью гендерно маркированного перформанса. «Это переодевание. Это превращение в кого-то иного. Ты фланируешь и демонстрируешь всем вокруг, из какого теста ты сделан. Ты гордишься тем, кто ты такой. И тебе на все плевать. Тебе просто на все плевать» [209] .
207
О внимании к теме «футбольного хулиганства» свидетельствует множество кинофильмов, появившихся в Великобритании на протяжении десяти лет. См., например: «Фабрика футбола», или «Фанаты» (The Football Factory, 2004; реж. Ник Лав); «Хулиганы Зеленой улицы» и «Хулиганы Зеленой улицы — 2» (Green Street, 2005; Green Street 2: Stand your Ground, 2009; реж. Лекси Александр); «Восхождение пехотинца» (The Rise of the Foot Soldier, 2007; реж. Джулиан Гилби); «Ушедшее время» (Awaydays, 2008; реж. Пэт Холден); «Касс» (Cass, 2008; реж. Джон С. Бейрд); «Фирма» (The Firm, 2009; реж. Ник Лав) — ремейк одноименного фильма 1989 года с Гарри Олдманом (реж. Алан Кларк); трилогия «Хулиган с белым воротничком» (The Rise and Fall of a White Collar Hooligan, 2012, 2013, 2014; реж. Пол Тантер); «Фабрика футбольных хулиганов» (The Hooligan Factory, 2014; реж. Ник Неверн). В некоторых фильмах тема футбольного хулиганства интегрировалась в мизансцены или нарратив, см., например: «День святого Георгия» (St George’s Day, 2012; реж. Фрэнк Харпер) и «Самый крутой» (Top Dog, 2014; реж. Мартин Кемп). Большинство этих фильмов были основаны на мемуарах футбольных хулиганов или художественной литературе, адресованной мужской молодежной аудитории.
208
Например, Stone Island, в 1980-х годах любимый бренд футбольных «кэжуалов», приобрел популярность в 2017 году, когда его стали носить рэперы Дрейк и Трэвис Скотт. Новую жизнь обрели и другие «старомодные» бренды спортивной одежды: на рынке мужской моды, все больше зависимом от трендов, они считались «аутентичными»; обладание ими превращало обычного потребителя в знатока.
209
Gilbert 2006: 108.
Материал, представленный в мемуарах футбольных хулиганов [210] (литературный жанр, известный под названиями hoolie lit, hit and tell или dick lit), возвращает нас к местам преступлений, совершавшихся в 1980-х годах. Опираясь на конкретные примеры, я интерпретирую стиль кэжуал как индикатор транзитивной маскулинности. Приверженцы этого стиля апроприировали и комбинировали самые изысканные вестиментарные коды и тренды спортивной моды. Может показаться, что речь идет об очередном исследовании субкультурной идентичности, но это не так, хотя я отчасти затрагиваю и эту тему. Основное внимание, однако, уделяется другой проблеме: как мужчины, принадлежащие к рабочему классу, усваивали и изменяли представления о новой маскулинности, как использовали для этого механизмы зарождающегося потребительского рынка и какое место в этом отводилось мужской моде. Иными словами, речь пойдет о переодевании классово маркированного тела в эпоху предполагаемого кризиса маскулинности, когда традиционные рабочие места синих воротничков оказались под угрозой из-за массовой деиндустриализации [211] . Пересмотр представлений о том, что значит быть мужчиной, происходил с учетом и устоявшихся, и новых механизмов формирования идентичности. В этой главе рассматриваются два из них: крутизна (агрессия, насилие и физическое доминирование) и мода (новые тенденции потребительской культуры и апроприация спортивной одежды среднего класса).
210
С. Редхед пишет, что вышедшие в 2005 году книги о хулиганских бандах Британии разошлись в течение года и были переизданы, а рождественская публикация 2007 года о фанатах Leeds United была распродана к новому, 2008 году. См.: Steve 2009. Редхед также ввел в обращение термин «hit and tell» как общее название этих ностальгических нравоучительных историй, написанных хулиганами.
211
Lunt & Livingstone 1992: 7.
Исследуя концепции маскулинности и способы ее презентации посредством моды в контексте актов насилия, а также принимая во внимание рост вестиментарной осведомленности и доступа к предметам роскоши в 1980-х годах, расширившегося благодаря развитию нового мужского потребительского рынка, можно понять, как именно безобидные предметы гардероба (например, спортивная одежда) превращаются в маркеры власти и террора. Таким образом, в этой главе я предлагаю новый подход к изучению образа денди, или, точнее, крутого денди. Маскарадные практики, осуществляемые в рамках досуга (часто вынужденного), специфические консюмеристские тенденции и использование вестиментарных символов культурного капитала находят воплощение в иконографии насилия.
Вопреки мнению таблоидов, связь мужской моды с групповым насилием не является открытием XXI века. Например, уже в 1890-х годах «хулиганами» называли молодых людей, вовлеченных в преступную и антиобщественную деятельность. Они также придерживались узнаваемого стиля, маркировавшего групповую принадлежность [212] . Кроме того, «кэжуалы» не были первыми, кто связал приверженность определенному модному стилю с поддержкой футбольного клуба. И вместе с тем «кэжуалы» представляли собой нечто особенное — прежде всего потому, что они не выглядели аутсайдерами и не смотрелись угрожающе. Напротив, зачастую они производили впечатление стильных и благопристойных людей. Поэтому акты насилия с их стороны воспринимались как гром среди ясного неба. Если угроза невидима и не идентифицируема, как ее избежать, как ей противостоять?
212
Millie 2009: 48.
Футбол приобрел популярность в середине XIX века [213] . Привлекательный для игроков из среднего класса, этот вид спорта в целом был ориентирован на широкие массы. К началу XX века мужчины из рабочего класса все чаще задавали здесь тон игры [214] и идентифицировали себя в ее рамках. Как пишет Б. Бивен, британские стадионы были ареной социальной жизни [215] , и в этом контексте можно говорить о тесной связи спорта, классовых отношений, региональной принадлежности и власти, вместе вносящих вклад в становление гражданской гордости. Иными словами, доминирование на игровом поле воспринимается как социальное доминирование, что подразумевает ощущение принадлежности к группе. С течением времени в этом отношении мало что изменилось [216] .
213
Harvey 2005: 95.
214
Murphy et al. 1990: 39. Другая точка зрения представлена в работе: Wagg 1984: 198. Автор отмечает, что отношения между футбольным клубом, его менеджерами и болельщиками всегда инспирировались средним классом.
215
Beaven 2005: 74.
216
Как выражался один из фанатов: «Мы — „Абердин“. Мы „свободны“ [отсылка к песне футбольного клуба „Абердин“ Stand Free]. Мы любим наш клуб и нашу страну. Мы любим нашу одежду, и нам нравится приходить в такие сумасшедшие места и проводить там время» (Rivers 2007: 96).
Наиболее успешные футбольные клубы происходили из самых бедных регионов [217] , то есть спортивное мастерство и продвижение вверх по турнирной таблице обладали скрытым потенциалом для ниспровержения нормативных маркеров власти, таких как богатство, а также — и это особенно затрагивало болельщиков — место в социальной иерархии [218] . С марксистской точки зрения, которой придерживается, например, Я. Тейлор, футбол интерпретируется как средство изменения статус-кво: во время игры те, кто находится на нижних ступенях социальной лестницы, обретают доминирующий статус; однако, когда приходит время вернуться к работе, прежняя иерархия восстанавливается [219] . В этом и заключается смысл карнавала: мир переворачивается вверх тормашками лишь для того, чтобы впоследствии вернуться к норме [220] . Эти спорадические акты захвата власти находят выражение в языке маскулинности, в рамках концепции, интерпретирующей мужественность как конкурентоспособность, силу, жесткость, доминирование и агрессию. Социолог Дж. Липман-Блюмен так описывает этот феномен:
217
Считалось, что просмотр футбольных матчей, равно как и участие в спортивных мероприятиях, оказывает цивилизующее воздействие на рабочий класс, способствуя меньшему потреблению алкоголя и смягчая другие формы антиобщественного поведения. См., например: Eitzen 2014: 261.
218
Armstrong 1998: 8.
219
Я. Тейлор, цит. по: Giulianotti 1999: 40.
220
Armstrong & Tennenhouse 1989: 46; Бахтин 1990: 14–16.
Уже в детстве мальчиков готовят к жизни в мире, приветствующем агрессию. <…> Мужчинам объясняют, что они должны взять мир штурмом, открыто противопоставить себя окружению. Мужчины усваивают, что социальное преимущество достигается агрессией; нужно активно отвоевывать место под солнцем. Сила, власть, конкуренция и агрессия — вот самые подходящие для этого средства… [221]
Идея доминирования, обретаемого с помощью агрессии и контроля, находит зримое воплощение в иконографии и иконологии спортсмена, достигающего вершин благодаря способности разума дисциплинировать тело [222] . Спортивная деятельность подразумевает мастерство и умение преодолеть себя и других в процессе игры. В спорте всегда есть победители и проигравшие. Спортивное состязание — метафора «смертельного» поединка: в процессе противники получают травмы, а после него продолжают состязаться, кто кого перепьет [223] . Это игра на выносливость, демонстрирующая героизм и превосходство участников, силу личности, одерживающей верх над слабостью плоти. М. Фуко, подходя к этой теме с психоаналитической точки зрения, утверждает, что дисциплинированное, фаллическое тело — это тело, выказывающее высшую степень мужественности. Речь здесь идет не только о сильных и развитых мускулах, но и о триумфе воли над природой [224] . Маскулинность, таким образом, призвана увековечивать идеалы патриархата [225] . Крутые тела непробиваемы, подобно броне; их мужественность неколебима и отчасти носит сверхъестественный характер [226] . Поэтому спортивное тело — это всегда демонстрация достижений. Оно воплощает собой маскулинный идеал, который следует превозносить и которому должно подражать.
221
Jean Lipman-Blumen, цит. по: Winlow 2001: 39.
222
Памфри, цит. по: Craik 1994: 191.
223
Whannel 2002: 64–65.
224
Foucault 1975 (Фуко 1999).
225
Sabo 1980: 7.
226
Easthope 1986: 52.
Болельщики — не спортсмены, они, по определению, пассивны, их достижения чисто вуайеристские. Не нужно дисциплинировать и подвергать страданиям собственное тело, чтобы смотреть, как состязаются другие. Однако для «кэжуалов» крутизна подразумевала не только наличие накачанной мускулатуры, но и способность и готовность драться, стоять на своем и проявлять агрессию [227] . В книге С. Уинлоу «Плохие парни» (Badfellas) Томми рассказывает:
Мне очень это нравилось: здоровые бугаи тебя боятся, все с тобой любезны, вот это всё. Когда я был молодым, со мной никто не связывался. Это приятное чувство, его сложно описать, понимаете? Ты как будто постоянно в состоянии готовности… всегда начеку [228] .
227
Allen 2004: 22.
228
Winlow 2001: 51.