Крис и Карма. Книга вторая
Шрифт:
– Вот-вот, – встрепенулся Иван Иванович, не сводя с Николки глаз. – Мы с твоим дедом два раза на коленях по тем следам, что ты оставил, проползли… И знаешь, что нас больше всего удивило? Перед тем, как Ромашова ножом ударить, ты, похоже, по воздуху одиннадцать метров и семь сантиметров пролетел…
– Как так? – удивленно выпучил глаза Николка.
– А так, – развел руки Иван Иванович. – Хорошо видно, где ты оттолкнулся ногой, там мох с камней сорван, и где приземлился – каблуками сапог ты две кучки моховой подстилки наскреб. Получается так, что ты вроде как тормозил, чтобы Ромашова с ног не сбить. Это что же, инерция у тебя такая была? А, может быть, ты прыжками в длину с детства увлекаешься? Рекорды ставил, а?
– Да что вы, дядя Ваня, – невесело усмехнулся Николка. – Прыгал только в школе, на уроках физкультуры, метра на два – не больше… А одиннадцать – так и олимпийские чемпионы не прыгают.
– Не прыгают, – подтвердил Огурцов. – Я проверил… Разве что тройным. А ты вот – прыгнул. Почему?
– У меня что еще
– Мне бы на этот кинжал взглянуть, – задумчиво проговорил Иван Иванович. – Может, я что-то и понял бы… Ты куда его дел-то? В лесу и на кордоне мы его не нашли…
– А я о нем только в поезде вспомнил, там и оставил, – и Николка подробно рассказал, где и как он оставил кинжал в поезде.
– Вагон, в котором ехал, помнишь?
– Да… Вагон номер четыре, туалет рядом со служебным помещением… Чистый такой, аккуратный, я еще удивился – никогда таких в поездах не видел.
– Ну и ладно, Николка, – вздохнул Огурцов, пряча подписанный протокол в планшет. – Пока достаточно… У тебя, – он взглянул на ручные часы, – есть еще полчаса. Можешь там, в коридоре, со своей Люськой пообщаться… И запомни – жизнь на этом не заканчивается. Все проходит – пройдет и это. Ты же в армии служил, знаешь, что жить человеком можно везде… Даже – в лагере. Поэтому наберись терпения и не паникуй. Договорились?
– Договорились, – с явным облегчением ответил Колька. – Так мне, дядя Ваня, к Люське-то можно сейчас?
– Конечно, можно, чудак-человек, – улыбнулся Иван Иванович. – И договаривайся с ней, пока время есть, чтобы она тебя ждала… Хорошая деваха, – ты за нее покрепче держись…
– Спасибо, дядя Ваня, большое спасибо вам за все! – у Николки повлажнели глаза.
– Ступай, Николка, ступай, а то время-то тикает. Вот-вот следак из райцентра подъедет… Он и так нам с тобой два дня простил, спасибо ему большое…
И долго смотрел Иван Иванович на плотно притворенную Николкой дверь. Трудно складывалась судьба у Николки, но Огурцов почему-то верил, что парень не сломается, не потеряет себя, тем более, что есть у него Люська, на которую, по всему видно, ему можно положиться.
4
«Светка, ты думаешь, я так и буду терпеть твои припадки? У меня ведь тоже терпило может кончиться… Я что, в своем офисе теперь должен прописаться на постоянное жительство, что ли? Так меня не только с этого жительства, а и с работы запросто попросят. Ты хотя бы это понимаешь? А с работы попросят – в том числе и тебе мало не покажется. Не только про дубленку, но и про отпуск на Капри можно будет забыть и больше не вспоминать… Я же тебе нормальным языком говорил и говорю, что подсунули мне эту подлую резинку с запиской, как ты этого не понимаешь? Специально подсунули, чтобы семью нашу развалить, а ты и рада стараться. Я что, на сумасшедшего похож, чтобы такую дрянь специально домой тащить? Ладно, Светка, больше я на эту тему говорить не буду. Надоело. Решай сама, как ты дальше жить собираешься. Вадик».
Перечитав эсэмэску, Вадик обиженно засопел и посмотрел на часы – было без пятнадцати минут семь часов вечера. Ранние сумерки уже давно опустились на город, и лишь недавно выпавший снег, пока еще чистый и пушистый, ровным белым сиянием стоял за окном. Вадик нажал на кнопку, и его эсэмэска понеслась над заснеженными домами, улицами и перекрестками, прямо к его дому, по которому, надо сказать, он уже изрядно соскучился. Ведь пошел четвертый день, как он переселился в свой офис. И если первые три дня, самые тяжелые и безнадежные, он тупо провалялся на служебном диване, то сегодня, наконец, встрепенулся и сам себе твердо сказал – хватит! Это решение особенно окрепло после того, как он заглянул в пустой холодильник. В самом деле, не помирать же с голода в ожидании, когда Светка перебесится и позовет его домой. Она-то, небось, тот говяжий язык до сих пор лопает и салатом из кальмаров закусывает… Нет, так дело не пойдет, так – вообще не катит… Он тоже нормально поесть имеет полное право, а потому сегодня у него – ресторан! И хороший, ну, просто очень хороший шмат мяса, какой-нибудь бифштекс с кровью, и триста грамм водочки под него он себе обязательно закажет. А что – легко! А Светка пусть еще один язык сварит, потом на сливочном масле обжарит и съест, он – не против. Он – не жадный. Только куда вот такое раздельное питание и проживание может завести – он не знает, и в данный конкретный момент – знать не хочет. Раз Светку это никак не колышет, раз она не догоняет, чем дело может кончиться, ну, значит, так тому и быть. Лично он ничего такого не хотел и никогда не планировал…
Вадик тщательно намыливает щеки, подбородок, внимательно рассматривая в небольшом круглом зеркале смуглую, смазливую физиономию синеглазого брюнета, брошенного жестокой Светкой на произвол судьбы. Да стоит ему только… Но тут Вадик спотыкается в своих приятных размышлениях, неожиданно вспомнив казаков-разбойников, их прикольный привет, и все то, что из этого получилось…
«Вот, паразитки! Вот, сучки! – добродушно ухмыляется Вадик. – Это они мне подсунули, пока я утром под душем отмокал… То-то они все утро ржали, как молодые кобылки, пока его в дорогу собирали. А он-то, он – как лоханулся! Ну, только попадитесь вы мне, я с вас, сопливые путанки, три шкуры сниму…»
Но знает Вадик, уже сейчас – твердо знает, что ничего, кроме трусиков, он с них снимать не будет. Хохма есть хохма и эта – ничуть не хуже других, и что тогда обижаться, виноватых искать. Если сам сдурковал – сам и отвечать должен…
Натягивая свежую рубашку, Вадик неожиданно наткнулся взглядом на клинок, мирно дремавший в ножнах за стеклом книжного шкафа. Заправив рубашку в джинсы, он открыл створки шкафа и взял свою странную находку в руки. И все благодушие с Вадика тут же слетело: он вдруг почувствовал малопонятную, но явную тревогу, как-то неуютно ему стало, словно бы за его спиной два реальных пацана договаривались ему морду набить. Медленно и плавно он потянул клинок из ножен, в который раз удивляясь плавным изгибам кинжала, напоминающим морские волны. Да и сама поверхность этого клинка, изготовленного, похоже, из дамасской стали и покрытого ассиметричными пятнами, в сочетании которых отчетливо просматривался силуэт человека, чем-то неуловимо напоминала поверхность океана в солнечный день. Число изгибов,(так и хотелось думать – волн) равнялось семи. В самом клинке, рядом с рукоятью, были сделаны два небольших углубления, отливающих вороненым блеском внутренней части охотничьего ствола. Вадик удобнее перехватил рукоять кинжала: большой и указательный пальцы сами собой легли в эти ямки, и он с удивлением почувствовал, что его правая рука стала как бы длиннее как раз на длину клинка, а сердце учащенно застучало, забилось в груди, словно бы какая-то серьезная опасность угрожала сейчас ему. И так все это было реально, серьезно, – сердцебиение и страх перед чем-то неведомым, – что он поспешил задвинуть клинок в ножны и с облегчением перевел дух. Что это было и было ли вообще – Вадик не стал на эту тему заморачиваться, а сунул кинжал в ножнах на прежнее место и прикрыл стеклянные створки. Бог с ним, кинжалом: лежит он себе на полке, никого не трогает, ну и я его не буду трогать…
Современный российский ресторан отличается от советского ресторана так же, как, скажем, тихоокеанская сельдь – от озерного пескаря: хотя и усатого, но – совершенно непрезентабельного на вид. Работа любого советского ресторана была тщательно отлажена и функционировала, как любое прочее советское учреждение: покушать можно было строго по меню – в обед борщ, рассольник по – ленинградски, куриный бульон с лапшой и в летнее время непременная окрошка, на второе – котлета по-киевски, шницель с яйцом и говяжий гуляш, закусить предлагали обильными порциями салатов «Столичный», «Дальневосточный», «Овощной» с майонезом, да еще папоротником с яйцом. Могли быть, разумеется, отклонения – на одно блюдо меньше, на два – больше, но это не принципиально. (Дорогие и безусловно уважаемые мною гурманы, речь здесь идет только о сибирских и дальневосточных заведениях общественного питания. О столичных ресторанах, типа «Метрополь» и «Дубовый зал» в Доме литераторов, или курортных ресторанчиках с шашлыками по-карски, люля-кебабами и жареными на вертеле барашками, мы поговорим в другой раз и в другом месте.) Сегодня ресторанов в стране столько, а конкуренция между ними – такая, что Камчатские крабы, французские лангусты, Приморские трепанги, акульи плавники и мясо кенгуру из Австралии, баранье седло из Аргентины, свинина из швабской провинции, сыры из Швейцарии, вина из Португалии и Чили – все это и многое другое вполне может оказаться в самых простеньких ресторанчиках…Не буду говорить «за качество» и «осетрину первой свежести» – это не моя компетенция, но то, что в ресторане «Сибирский охотник» вы можете заказать черноморскую кефаль и омаров из Южной Кореи или суши по-японски – отвечаю. Все это есть, все это завозится или изготовляется на месте – не важно. Важно совсем иное: самые разнообразные деликатесы, в одночасье обрушившиеся на ни в чем не повинных русских людей, в очередной раз доказывают всю безмозглость и примитивность советского существования, при котором выжившие из ума старцы, от рождения кастрированные почти на все мозговые извилины, не могли сделать самого элементарного – накормить свой народ.
Вадик вошел в ресторан и полной грудью вдохнул в себя ни с чем не сравнимый запах хорошей пищи, чистых, накрахмаленных скатертей, прочной мебели из хорошего дерева, дорогих духов и изысканных дезодорантов. Он с головой погрузился в атмосферу мужского азарта, женского кокетства, алчности официантов и тихой грусти выглядывающих из кухонных дверей людей в белых колпаках…, После легкого мороза, скрипа первого снега под зимними башмаками, и подернутых пленкой инея стекол витрин, вид хорошо, а то и изысканно одетых людей, массивных куриных ножек а-ля гриль или же тупых, словно обрубленных, голов озерных сазанов и прудовых карпов, безвинных крылышек перепелов на подносах официантов, звон бокалов и тонкое пение фужеров с красным французским шампанским, вызывают в Вадике нетерпеливый озноб и стойкое предвкушение праздника, который хотя и не всегда с тобой, но – вот он, рядом, достаточно поднять руку и щелкнуть слегка озябшими с мороза пальцами.