Крис и Карма. Книга вторая

Сукачев Вячеслав Викторович

– Охотники, что ли? – кивнул в их сторону Огурцов.

– Они, – горестно вздыхает Михалыч. – Тоже в себя придти не могут – их друга на охоте зарезали. Разве такое бывало когда? И кто – Николка! До сих пор я в это поверить не могу…

– Ладно, Михалыч, разберемся, – Огурцов подтянулся и словно бы стал выше прежнего своего роста. – Во всем разберемся, так что не рви себе понапрасну сердце… Убитый где? – Иван Иванович внимательно осмотрелся.

– Там, – махнул в сторону леса Михалыч.

– Его никто не трогал?

– Упаси бог, Иван Иванович… Тебя ждали…

– Ну и молодцы… Я у тебя на веранде пока место займу – ты не против? – уже деловым, озабоченным голосом спросил Огурцов. – Надо будет городских товарищей опросить.

– Да

где хочешь – там и занимай, – устало вздохнул Михалыч и медленно побрел в сторону загона, где его лошадка давно уже «читала газету».

На место трагедии Михалыч и Огурцов пошли вдвоем, попросив городских охотников подойти через час, чтобы забрать тело своего товарища.

– А без нас никак нельзя? – нервно спросил грузный мужчина в роговых очках. – У меня завтра утром серьезное совещание…

Второй, смуглый, симпатичный мужик, нервно одернул товарища:

– Ну, ты что, Мартын, в самом деле? Подождет твое совещание…

Убитый охотник лежал на спине, неловко подвернув левую руку, а правая – все еще сжимала карабин. Внимательно осмотрев место происшествия, сфотографировав труп, место засады и убитого тремя выстрелами Яшку, участковый инспектор обратил внимание на то, что на куртке убитого не было следов крови. Не было их на рубашке и даже на майке. Ровное, аккуратное входное отверстие напротив сердца и ни единой капли крови, которая просто обязана была просочиться из раны. Тем более, что ранение не было сквозным, и кровь не могла выйти с другой стороны. С таким странным явлением Огурцову еще не доводилось сталкиваться, но он не стал зацикливаться на нем: вот-вот должна была подъехать оперативная группа с криминалистом из райцентра, вот пусть они и вникают во все детали. А Ивану Ивановичу куда важнее было досконально восстановить всю картину происшествия. Большие надежды по этой части он возлагал на Михалыча – опытнейшего следопыта.

Погрузив тело на самодельные носилки, водители и их хозяева-охотники ушли на кордон. Пока Огурцов тщательно осматривал ифотографировал место, где стоял на номере покойный Ромашов, а затем те заросли, откуда выскочил ему навстречу Николка, Михалыч взялся свежевать лося. Сам не замечая того, он по давно укоренившейся привычке вслух разговаривал с Яшкой так, словно бы тот все еще был живой.

– Вот ведь как, Яшка, судьбу не обманешь: как было тебе на роду написано рано помереть, так оно и случилось. В прошлый-то раз я, старый пень, наперекор судьбе подобрал тебя месячным теленочком со сломанной ногой и, выходит, зря подобрал… Теперь-то ты, Яшка, не только сам ушел, но и Николку за собой потянул. Это же он из-за тебя, ясное дело, городского охотника грохнул… Конечно, какая тут может быть твоя вина? Но все же, Яшка, все же… Не подбери я тебя тогда, – глядишь, ничего бы и не случилось сегодня…

Пару раз Михалыч подключался к Огурцову, и они буквально на коленях ползали, отыскивая, где сломанную веточку, где содранную с места моховую подстилку. Николкины следы, обутого в обыкновенные кирзовые сапоги, просматривались отчетливо, а вот войлочная, мягкая обувь Ромашова почти никаких следов не оставила. И все же картина по следам вырисовывалась более-менее понятная. Ромашов трижды стрелял по зверю, о чем свидетельствовали три стреляные гильзы и раны. Первым выстрелом он поразил Яшку в левую лопатку – пуля слегка зацепила сердце и прошла навылет. Собственно, Яшка был обречен уже после этого первого выстрела. Но он стоял в густом ельнике и Ромашов, видимо, не зафиксировал убойное попадание, и сделал еще два выстрела: одна пуля угодила в шею, вторая поразила основание черепа. Что характерно, Николка находился на линии огня и довольно близко от стрелявшего охотника… Только по чистой случайности две пули, прошедшие навылет, миновали его.

После выстрелов Николка бросился на выручку к Яшке. По оставленным следам видно, что и до этого он буквально ломился сквозь тайгу, расчищая себе путь необычайно острым ножом. Об этом можно было судить по той причине, что и довольно толстые ветви имели ровные, гладкие срезы – их словно бритвой отсекали. У Михалыча даже сомнения закрались…

– Отродясь у Николки такого острого ножа не было, – сказал он Ивану Ивановичу. – Как и все нонешние молодые, он точил свой нож от случая к случаю… А вот эта ветка, – Михалыч поднял еловую ветвь в большой мужской палец толщиной, – чтобы ее так чисто, без надлома срезать, нужен не нож, а как минимум сабля или палаш… Понимаешь, Иван Иванович, для такого среза требуется большой размах и усилие длинного рычага… А Колькин нож я знаю, я его сам ему подарил. Таким ножом ветку толщиной с мизинец так чисто не срежешь… Что-то тут не так…

– Полностью согласен с тобой, Михалыч, – живо отозвался Огурцов, и каким-то странным голосом продолжил: – А ты вот сюда посмотри… Картина-то получается еще более занятная.

Михалыч, подобрав несколько срезанных ветвей, пошел к Огурцову.

– Вот, смотри, – показал на следы, оставленные сапогами Николки, Иван Иванович. – С полсотни метров Колька летел сломя голову. Видишь, здесь сорван мох, здесь камень вывернут, а здесь он старый, сгнивший гриб раздавил. – Михалыч внимательно смотрел, удивляясь зоркости Огурцова. – А вот здесь, смотри, следы обрываются – дальше ни травка не примята, ни мох с камней не сорван… Чисто, согласен? А вот здесь снова его следы, но уже на расстоянии вытянутой руки от убитого лося…

– Ого, – опешил Михалыч, сразу поняв то, о чем говорил Огурцов. – Да ведь между Николкиными следами никак не менее десятка метров?

– Бери больше, – Огурцов показал рулетку. – От одного следа до другого – одиннадцать метров, семь сантиметров…

– Как это может быть? – ничего не понял озадаченный Михалыч.

– А я знаю, – задумчиво ответил Иван Иванович, вертя металлическую рулетку в руках. – Посмотри сам, может, я какой след и пропустил, хотя не должен.

Михалыч, низко склоняясь над землей, буквально по сантиметру просмотрел все это расстояние в одиннадцать метров, семь сантиметров – от следа до следа. Вот здесь Николка в последний раз оттолкнулся, а здесь – приземлился буквально впритык к Ромашову. И все бы нормально, если бы не это фантастическое расстояние в одиннадцать метров…

– Не по воздуху же он летел, в самом деле? – в недоумении уставился на Огурцова растерянный Михалыч.

– А следы показывают, что по воздуху! – торжественно сказал Иван Иванович. – Вот в чем фокус… И как только Николка приземлился, он сразу и ударил Ромашова ножом. И даже еще непонятнее, Михалыч: получается, что ударил он его ножом в грудь чуть ли не на лету… Понимаешь? И ударил – со страшной силой: нож словно вату рассек, а на Ромашове была плотная меховая куртка, кожаная утепленная жилетка, рубашка, нижнее белье… И ни капли крови при этом… Чудно, Михалыч, очень чудно…

В недоумении они смотрят друг на друга, потом на место трагедии, плотно окруженное вековечной тайгой, все это молчаливо наблюдающей и, как всегда, тайн своих не выдающей.

3

Поздняя осень. Выпал первый снег, и все вокруг неузнаваемо преобразилось. Посветлел и просторнее стал лес, даже завалы бурелома выглядят сейчас куда опрятнее, а уж пни и вообще принарядились, до самого носа надвинув зимние шапки. А вот белоствольные березки на общем фоне заметно потерялись – они словно бы растворились в снежном мареве, отступили на второй план. Купчиха-зима щедро притрусила леса и поляны, кочковатые мари и скалистые склоны – все покрыто сказочно сверкающим под низким зимним солнцем одеялом. Необычайной свежестью, чистотой и покоем буквально пропитан каждый уголок тайги, и хочешь не хочешь, а думается, что началась новая жизнь, более светлая и надежная, в которой и для тебя есть место.