Критические статьи, очерки, письма
Шрифт:
В Брюсселе ли вы, дорогой коллега? Говорят, что нет. Говорят, вы в Голландии. Пишу вам наугад. Мое письмо — привет, который полетит вам навстречу, где бы вы ни были.
Если бы существовали прекрасные места изгнания, то Джерси — очаровательное место. Это дикость, сочетающаяся с красотой среди океана, на зеленом ложе в восемь квадратных лье величиной. Я поселился здесь в белой хижине на берегу моря. Из моего окна я вижу Францию. С той стороны восходит солнце. Добрый знак.
Говорят, моя книжечка просачивается во Францию и, капля за каплей, бьет по Бонапарту. Быть может, в конце концов она продолбит в нем дыру. Страница об Эно ходит по Сент-Антуанскому предместью и потихоньку разжигает страсти. Пусть это начнется с пощечины
Как только я сюда приехал, в Сен-Мало в мою честь утроили количество таможенников, жандармов и шпиков. Этот дуралей велел выстроить целый лес штыков, чтобы помешать высадиться на берег одной книге.
Вероятно, вы уже получили свой экземпляр? Посылаю вам первую страничку, велите вшить ее в книгу на память обо мне. Я едва удержался, чтобы не написать на этой странице: Главнокомандующему будущей республики.
Таково ваше назначение. Возможно, вы и вправду единственный человек, способный вернуться победителем и миротворцем.
Будем же верить в это, дорогой друг. Я питаю надежду, что нам с вами еще доведется заседать бок о бок в парламенте Соединенных Штатов Европы. Мы снова окажемся с вами рядом, но не увидим больше перед собой ни Тьеров, ни Монталамберов, ни Дюпенов.
Жму вашу руку. До скорого свидания.
Виктор Г.
Мадье де Монжо
Джерси, 29 августа 1852
Пишу вам с берегов дивного моря, которое дышит сейчас безмятежным спокойствием, а завтра придет в ярость и сокрушит все; оно похоже на народ. Я смотрю на его зеркальную, словно политую маслом гладь и думаю: стоит подуть ветру, и это затишье превратится в бурю, пену и бешенство. Дорогой друг, давайте постараемся, чтобы подул ветер.
Постарайтесь же приехать в Джерси с вашей достойной, очаровательной женой. Клянусь, что вам здесь понравится: моя жена обнимет вашу, а по вечерам мы будем беседовать на моей террасе у самого моря, оттуда можно увидеть Францию на горизонте и республику — в грядущем. Мы позволим себе устремиться душой к этим двум нашим отчизнам.
Все идет хорошо. В Сен-Мало тучи жандармов и шпиков; приезжих обыскивают с головы до ног, гранвильские рыбаки недоумевают, почему так тщательно осматривают их корзины, начальник округа рычит, всякому, кто провезет «Наполеона Малого, грозят тюрьмой: тут испытывают невероятный страх перед этой маленькой книгой. Но ее нет еще в Джерси. На прошлой неделе из Гранвиля приехали сюда в увеселительную прогулку триста туристов (французов). Наш товарищ по изгнанию Мезез спросил одного из них: «Зачем вы сюда приехали?» — «Купить «Наполеона Малого». Это горячее желание — добрый знак.
В Лондоне продолжаются раздоры, зато здесь установилось согласие. Неизвестно почему, разъединенные (как это всегда бывает), изгнанники ничего другого и не желали, как найти общий язык и объединиться. Правда, постарайтесь приехать. Вы ведь знаете, что здесь мы на свободе. Препоручаю это доброе дело хорошеньким ручкам г-жи Мадье де Монжо. Почтительно ее приветствую. Мы с Шарлем обнимаем вас, как 1 августа, и повторяем: до скорого свидания.
Виктор Г.
Когда вы увидите наших дорогих друзей — г-на и г-жу Бурсон, г-на и г-жу Пеан, расскажите им о нас. Я скоро напишу г-же Бурсон.
Альфонсу Кappy
2 сентября 1852
Итак, я все еще в Брюсселе, дорогой мой Альфонс Карр. Пробежав ваши десять строк, я словно ощутил крепкое рукопожатие. Благодарю вас за них. Ну постарайтесь же вообразить, что Джерси лежит на пути из Брюсселя в святой Адрес. Мы возобновим здесь наши воскресные
Это единственная моя отрада в изгнании. Я совершаю прогулки вдоль берега моря. Смотрю на чаек. Перечитываю любимые книги, среди которых и ваша. Я совершенно спокоен.
Кстати, мне сказали, что в Академии идут разговоры о моем исключении. Боюсь, что она не удостоит меня этой чести. Вслед за тем она обошлась бы со мной, как прежде обошлась с Мольером. Очутившись за ее порогом, я оказался бы, следовательно, в компании со стариком Покленом. Это послужило бы мне утешением в моей разлуке с Низаром.
Ваш всей душой.
Виктор Гюго.
Мадье де Монжо
Марин-Террас, 30 октября 1852, суббота
За несколько дней до вашего письма, дорогой коллега, я получил письмо от некоторых парижских демократов из наиболее неустрашимых; в нем они спрашивают моего совета и излагают примерно те же соображения, что и вы. Я созвал джерсийских изгнанников; рассмотрев вопрос и серьезно его обсудив, я сам и все они пришли к твердому выводу, что надо воздержаться от голосования; меня попросили написать декларацию в этом смысле. Получив ваше письмо, приводящее столь важные и обоснованные доводы в пользу этого, я созвал новое собрание, более многочисленное на сей раз и включавшее эмигрантов-республиканцев всех оттенков. Оно состоялось вчера вечером. Все продолжали настаивать на том, чтобы воздержаться от участия в выборах: за резолюцию голосовали все, исключая трех человек. В этом духе я и составлю декларацию. Спешу сообщить вам те выводы, к которым пришло собрание. Мы полагаем, что избирательные бюллетени г-на Бонапарта — лишь приманка; что число их, значительно превышающее цифру 20 октября, вне всякого сомнения, определено им уже сейчас: что если число голосов в Париже или Лионе будет для него неблагоприятным, он подделает цифру и опубликует какую ему вздумается; что, следовательно, нельзя всерьез ожидать, чтобы голосование вылилось в демонстрацию протеста; что Бонапарту гораздо труднее было бы скрыть отказ множества избирателей от участия в выборах, чем подделать бюллетени; что политика его, следовательно, должна соответствовать его принципам; что Бонапарт, уж конечно, не так наивен, чтобы допустить это и предать огласке поражение, которое он потерпел бы; и что поэтому тем более нужно, воздержавшись от голосования, настаивать на объявлении Бонапарта вне закона и на необходимости вооруженного восстания, — это право и долг каждого при создавшемся положении вещей. Завтра мы будем утверждать текст декларации. Думаю, что успею написать вам о результатах, прежде чем запечатаю это письмо.
Воскресенье, 31-е, 2 часа
Продолжаю письмо. Я только что с собрания. Все настаивали, как никогда горячо и единодушно, на отказе от участия в выборах. Прочитанная мною декларация была принята возгласами одобрения; ее тут же подписали, чтобы напечатать и распространить. Думаю, что ближайшей почтой мне удастся переслать ее вам. На собрании присутствовали венгерские, польские, итальянские и другие эмигранты. Что до французских эмигрантов, то там были представители тридцати восьми департаментов. Все единодушно считают, что обе лондонские группы придут к такому же решению вопроса. Приехавший из Лондона Буашо, который был на собрании, держится того же образа мыслей. Пишу вам обо всем этом, не медля ни минуты. Если вы, мой дорогой красноречивый коллега, присоединяетесь к нашему мнению, — а у нас здесь сейчас полное единодушие, — было бы очень полезно, чтобы и вы все взялись тотчас же за дело и начали широкое движение против участия в выборах.