Критический эксперимент
Шрифт:
За дверью было ужасное зрелище. Все было залито кровью. Шлюк выпил бутылку шнапса почти без закуски и вскрыл себе вены, а затем начал жечь на свече свои бумаги. Сейчас он был без сознания и тихонько хрипел. Кровь шла медленно, так что шанс спасти его был.
Я увидел маленькие кусочки письма Канта и поврежденную, залитую кровью, но уцелевшую рукопись. Я туго перевязал Шлюку руку выше раны и велел срочно нести его к личному врачу губернатора. Сам я помчался к губернатору и рассказал ему все, стараясь не особенно сгущать краски. Он похвалил меня за старание и за оперативность, но сильно помрачнел. Я взял с него слово пока что ничего сгоряча не предпринимать против <<ученейших мужей>>. Шлюка он посоветовал
Так я и сделал. Ночью я не захотел ни с кем делить постель и вообще быть в одной комнате, закрылся на ключ и всю ночь видел кошмары. Под конец появился какой-то тип в католической сутане, подпоясанный веревкой. Я понял, что это инквизитор. Он произнес по-латыни: <<Дьявол лжет, даже говоря истину.>>
Развязываются узлы
На следующее утро я первым делом помчался проведать Шлюка. Он был совершенно бледным, но уже в сознании.
– - Ну что, заманили в ловушку, а теперь в тюрьму посадили! И ты, и Кант, оказывается, одного поля ягоды!
– - Помолчал бы! Ты — преступник перед Богом, покусившийся на собственную жизнь. Ты — преступник по законам Российской империи, как покушавшийся на самоубийство. По этим законам тебе грозит церковное покаяние. А в камере за тобой просто легче всего присмотреть, чтобы ты опять что-нибудь с собой не сотворил. Книгу ты уничтожить не успел, я ее спас. А вот письмо ты сжечь успел.
– - Ну и что теперь?
– - Пока что сиди и отдыхай. Кормить тебя будут хорошо, и врач будет за тобой присматривать. А я уж думаю, что сделать.
– - Знаю я, как Вы думаете! Кто надо мной смеялся во время ученого собрания?
– - Молчи, дурак! Смеялся я над тупостью и глупостью этих ученых мужей, которые вели себя как стадо толстокожих и безмозглых быков, увидевших красную тряпку!
Несколько дней я решил поразмыслить, что же делать. На Шлюка губернатору было, честно сказать, наплевать, но спустить такое отношение к России он просто не мог. Но события теперь мне начали подыгрывать.
На четвертый день после высокоученого собрания на улице я услышал крики мальчишек, продающих новый памфлет <<Об аварском языке в королевстве Арелат, или как ученый муж варваром заделался.>>
Я купил себе экземпляр листка, просмотрел его и купил еще несколько. Быстро прочитав, я помчался к Егору и губернатору. В лучшем стиле грубой и ругательной немецкой публицистики, дожившей со времен Лютера до времен Гитлера, там описывалось, как у просвещенного короля Франции варвары-авары отняли королевство Арелат, пользуясь тем, что он был занят войной с императором и с Англией. В его главном городе Монт-Рояль воссел аварский бек, который всячески задабривал жителей нового королевства, но все у него получалось не так, как надо. Когда у бека не выходило по-доброму, появлялся палач с бичом и милостивый бек присуждал несогласного всего к пяти ударам бича, а уж палач мог и убить последним ударом, и оставить калекой, и просто выпороть, в зависимости от тайных указаний.
В городе был знаменитый университет, и аварский каган велел, чтобы в нем теперь преподавали не по-латыни и по-французски, а по-аварски. Ученое сообщество воспротивилось, но нашелся некий магистр Шувуазье, коий написал целый трактат, что аварский подходит для науки лучше, чем латинский и греческий. Сам он написал трактат не по-аварски, а по-латыни, но на такой варварской и неправильной латыни, что всем было видно его непроходимое невежество. И теперь милостивый бек составляет список, кого бы из профессоров наказать пятью ударами бича, а магистра собирался сделать ректором университета, но тот от радости перепился и в белой горячке попал в тюрьму.
Я узнал лапу наглого приват-доцента, хотя подписи, конечно же, не было. Вот это был документик! Эти профессора окончательно обнаглели, ведь теперь у меня были все доказательства правоты моего отчета (хотя, конечно же, губернатор и так верил).
Обсуждение в тесном кругу (губернатор и его две руки) началось с получасового молчания. Я представил письменный отчет о заседании и листок с памфлетом. Его внимательно изучали и издавали лишь отрывочные фразы типа: <<Обнаглели, немчура!>>, <<Здесь кнутом не поможешь, надо что-то позаковыристее>>.
И вдруг у губернатора просияло лицо.
– - Есть информация, которую я не хотел раньше рассказывать даже вам, потому что я уже донес государю и государыне-матери, и получил от них совет замять дело полностью. Фридрих, конечно же, мечтает о том, чтобы вернуть Пруссию, но ссориться из-за этого с Россией никогда не будет. Он мастер загребать жар чужими руками. Известно, что он тайно сносился с покойным ныне (слава Богу!) Петром Федоровичем, и тот обещал Фридриху в случае, если ему помогут вернуться на престол, отдать за это Пруссию. Фридрих стал осыпать золотом местных дворян и вообще важных людей, да и в Петербурге кое-кого из крупных шишек и многих из гвардии. Они создали тайное общество для того, чтобы выкрасть Петра Федоровича и возвести его на престол, дескать, принадлежащий ему по праву. Но теперь деньги Фридриха пропали, а вот те, кто мечтают вновь попасть под его крылышко и считают Россию варварской, остались.
Губернатор налил себе рюмку вина, выпил и продолжил.
– - Есть и еще одна тонкость. Я получил личное письмо от государыни, коя просила побеспокоиться, дабы наш университет стал по мере возможности лучшим в Европе, поскольку это покажет, насколько Россия печется о просвещении и науках: не только там, где их не было, но и там, где они были издревле. На деньги она не поскупится.
– - Василий Иванович, и чем же это относится к данному делу? — спросил я, не выдержав.
– - Я подумал обо всем в целом. Нынешняя государыня столь же милостива, как и покойная матушка, да и указ о вольности дворянства теперь не дает мне даже кнутом наказать этих дурней. Но есть возможность все это обратить на пользу России. Если они считают русских варварами, пусть посмотрят, с какими варварами нам приходится иметь дело и помогут нести свет образования в необъятные просторы империи. У нас есть громадная и богатейшая земля — Сибирь. Я считаю, что нам нужно воспользоваться случаем. Мы можем полностью обновить профессорский состав университета, поскольку под все это я смело запрошу прекраснейшее жалованье и постройку роскошных казенных квартир для европейских профессоров. Более того, государыня согласна, если дело пойдет, открыть здесь Прусскую академию наук как отделение Российской. А я ей предложу старых профессоров послать в хороший сибирский город, например, в Иркутск, и создать там университет и Сибирское отделение академии наук для исследования и просвещения Сибири.
Мы просто закричали от восторга. Генерал достал три большие рюмки и бутылку старого вина.
– - Завтра же, Антон, составляй письмо государыне и проект положения о Прусской и Сибирской академиях наук. На ожидаемые расходы не скупись, но и не раздувай сверх меры. Работы много, но на все про все даю три дня. А потом сам тщательно просмотрю вместе с тобой все это. Это будет, видимо, моим прощальным подарком России и Пруссии. Я уже устал, и думаю подать в отставку.
Три дня я работал по двадцать часов в сутки, а потом уже из последних сил переписывал две трети написанного по указаниям генерала. Генерал сам повез проект и отчет о происшедшем в Питер. Знали о том, что он везет, лишь четыре человека, и слухов по городу не пошло.