Кривич
Шрифт:
– Хи-хи!
– тихий плеск уже ближе к месту купания.
В двух локтях от него, из-под воды, появилась прелестная головка купальщицы. Даже ночью можно было заметить роскошные русые пряди волос.
– Здравствуй, добрый молодец.
– Оба-на-а! И тебе не хворать, красавица. Я, че-то не понял, тебя-то каким ветром сюда надуло?
– Отчего же ветром, и вовсе даже не ветром, а течением принесло. Дом у меня неподалеку отсюда. Хочешь, сплаваем, покажу?
– Угу-у, щаз-з! Потом ты скажешь, что ты мавка речная,
– вспомнил Сашка предупреждение караульного.
– Познакомишь с папой-мамой и я, как честный человек, должен буду на тебе жениться. Так?
– Ха-ха-ха!
– разлетелся легким колокольчиком девичий смех над гладью воды.
– А, ты смешной. Ну, все равно, не угадал. И, вовсе я не мавка, да и нет их, мавок то здесь поблизости, эти воды я охраняю. Берегиня я речная - русалка, по-вашему.
– Вот так, прям и русалка, ни больше, ни меньше?
– Да, витязь. А, ты никак забыл, какие дни сейчас наступили?
– Ну, летние, теплые.
– Ха-ха! Ну, точно забыл. Первый месяц лета, его третья седмица наступает, русальная неделя. А, сегодняшний день, так смертные и вовсе называют - русалкино заговенье.
– Во как, скажи, пожалуйста. Так, ты, чё, и правда русалка что ли?
– Хи-хи-хи! Ну да.
– Ну, и чего ты от меня хочешь, русалка?
– Странный вопрос задаешь, молодец. Али я тебе не по нраву?
– Ясно, значит, насиловать будешь, - обреченно выдал Сашка. Толи от холода, толи от напряжения и встречи с неведомым, его стало колбасить, зубы отстукивали бравурный марш. Если бы мелодию Сашкиного отстукивания зубами можно было переложить на ноты, вышло бы, что-то типа: "Мы, красные кавалеристы и трам-там...". Сравнение с маршем Первой конной даже подбодрило Горбыля.
Однако девица, одарила его улыбкой в пять сольдо:
– Ты, меня опять с мавкой спутал, а мы с ними как раз полные противоположности, я берегу, мавка - убивает. Разницу, ощущаешь?
– Ага, значит изнасилование, отменяется. Уже хорошо.
– А, по доброй воле?
– Значит, отменяется, но не совсем.
– Что, совсем меня не хочешь? Ты, только посмотри, как я хороша.
Над водой, по самые бедра, поднялась обалденно красивая молодая женщина, с полной, великолепно развитой грудью и умопомрачительной бархатистой кожей, серость, наступившего раннего утра, дала отчетливо увидеть все это.
– Ага! Значит, совсем не отменяется.
– Ха-ха-ха!
– Ты, с кем там говоришь, командир?
– совсем рядом от берега, послышался вопрос Людогора.
– Все в порядке, Людогор, это я знакомую встретил.
– Ага, стало быть, я тебя здесь подожду. Выходи, небось замерз совсем?
– Сейчас выйду.
– Ха-ха-ха!
– серебристый колокольчик девичьего смеха уперся в Сашкину грудь.
– Что молодец, сбегаешь?
– Да, пора уж на берег, подзамерз я с тобой базарить. Да и зачем я тебе сдался? Красавца нашла, приглядись
– Не сбегу, - обняла Сашку, прижалась к нему всем телом в воде. Сашка почувствовал как, несмотря на холод речной воды, предательски стала восставать плоть.
– Ну, чего ты там застрял, батька?
– Да, иду уже.
– Хи-хи-хи!
– прошелестел смех в самое ухо.
– Запомни, смертный, Милоокой меня величают. Я тебя сама найду и ребенка от тебя рожу. Я так решила.
Обалдевший Горбыль, ничего лучше не придумал ответить, как сам спросил враз изменившимся "дубовым" голосом:
– Слушай, а хвост-то твой где? Должен ведь быть.
– Ха-ха-ха, - уже не скрываясь, смеялась русалка.
– Зовут-то тебя как, суженный мой?
– Сашкой.
– Ты совсем не знаешь, с кем тебя судьба свела. Мы, русалки, существа ясновидящие, Светлые Вещие Девы, несущие и берегущие жизнь. Я прошу тебя, любый мой, не ходи поутру на левый берег, добирайся домой по правому. На левом тебя вороги ожидают, пойдешь - пропадешь. Кто тогда отцом моего ребенка будет? И, еще, пойдешь по правому берегу, через два дня встретишь своего боярина с его дружиной. А, хвост рыбий, у меня появляется, когда он мне нужен бывает. Иди, не забывай, свою Милооку.
– До свидания, Милоока. Ты как найдешь-то меня?
– Ярило поможет, ему мы русалки подвластны, ему и отцу его Велесу.
Секунда и дева отстранилась от Сашки, страстно поцеловав на прощание в губы. Ушла под воду и, на мгновение ему показалось, что на поверхности промелькнул плавник хвоста огромной рыбины.
– Ни хрена себе, выкупался, называется. Одно радует, не изнасиловала, целкой остался. Ф-фух!
Побрел к берегу, к ожидавшему Людогору.
– 22 -
Всю ночь дружина Монзырева, состоявшая из своих и жителей северянских селищ посаженных на печенежских лошадок, провела в седлах. На рассвете отряд добрался в междуречье рек Псел, Северский Донец и Оскол. Через этот треугольник печенеги обычно и гнали свои обозы с награбленным рухлом и полоном. Здесь, в этих местах, можно было ставить камень, воспетый в былинах, слегка подправив текст: "На север пойдешь - на Русь - матушку придешь, на юг поскачешь - в землях Хазарского Каганата пропадешь".
– Боярин, за леском деревня северянская должна быть, - подъехал к Монзыреву Ставка, ему доверили быть старшим у северянских воев.
– Рыбным прозывается. Коли поганые не сожгли, можем в ней и на постой стать?
– Рыбное. Значит, на реке стоит? Так ведь?
– Ну, да. Ваш Псел, где-то в этих местах свое начало и берет. А, мы сейчас в коридоре меж реками находимся, где печенежья тропа пролегает, и купцы свои корабли с товаром с реки на реку перетаскивают.
– Веди, Ставка, в Рыбное, глядишь, уцелело оно, тогда там и свою базу организуем.