Кризис без конца? Крах западного процветания
Шрифт:
Бремя проведения корректировок во время рецессии легло в основном на государственный сектор. Цены на жилье упали, особенно в США, но это падение было значительно меньше, чем в других западных странах, включая Соединенное Королевство, а к 2014 г. на рынке жилой недвижимости начал созревать новый «пузырь». В отсутствие роста инвестиций в деловую активность были предприняты осторожные попытки создать условия для нового потребительского бума в англо-американских странах за счет очередного значительного увеличения кредитования. В противоположность этому, политика жесткой экономии в Европе строилась в первую очередь на сокращении государственных расходов и уменьшении доли государственного сектора. Сжатие экономики в 2009 г. привело к резкому увеличению доли государственного сектора в экономике, при том что изначально ставилась задача ее сокращения. К этому добавлялись и расходы на спасение банков. Но, хотя сокращение дефицита в государственном секторе стало проверкой фискальной политики, считавшейся необходимым элементом при закладывании основ восстановления экономики, становится понятным, что никакого восстановления не произойдет, если потребители снова не начнут брать кредиты. Лишь в этом случае компании смогут уверенно делать инвестиции. Экономика большинства западных государств подтвердила свою жизнестойкость в том смысле, что ей в конце концов удалось восстановиться. Но она все еще остается
Если изменилось нечто существенное
Многие финансовые кризисы, имевшие место в течение последних 60 лет, сказались на экономике различных стран и регионов. Азиатский кризис 1997–1998 гг., например, стал суровым испытанием для роста многих новых рыночных экономик региона, но его последствия носили лишь временный характер [Haggard, 2000]. Финансовый крах 2008 г., затронувший в основном страны ОЭСР и экономику североатлантических стран (хотя и не все члены этой организации пострадали в одинаковой мере), тоже можно рассматривать с этой точки зрения. Об этом речь пойдет в главе IV. Кризис 2008 г. отличает то, что, во-первых, он затронул ведущие финансовые центры мировой экономики – Нью-Йорк и Лондон [Gowan, 2009]. Во-вторых, значительный сегмент либерализированной международной финансовой системы попал под удар обратной волны кризиса, и это в конечном счете сказалось на мировой экономике в целом. В-третьих, не произошло быстрого отскока, как это случилось после азиатского кризиса. В экономике многих западных стран задолженность по-прежнему превышала доходы, а перспективы восстановления были незначительными и неравными.
Кризис может проявляться в самых разных формах. Одним из важнейших различий, которое более подробно рассматривается в следующей главе, является различие между экзистенциальным кризисом и глубоким, или структурным, кризисом. Первый представляет собой критическую ситуацию, чрезвычайное положение, момент опасности, кульминационный момент, когда принимаемые решения и реакция действующих лиц имеют жизненно важное значение. Второй возникает в результате медленно нарастающих сил и тенденций, которые, хотя и обусловлены действиями и выбором человека, зачастую ограничивают людей, а не контролируются ими. Не приходится сомневаться, что кризис 2008 г. представляет собой экзистенциальный кризис, действительный момент опасности. Финансовые власти были ошеломлены, захвачены врасплох, и, несмотря на их незамедлительную реакцию, ситуация висела на волоске. Мало кто сомневается в том, что если бы реакция на кризис была иной, то в 2008 г. произошел бы финансовый обвал, сравнимый по своим масштабам с событиями 1929 г., и этот обвал имел бы далеко идущие политические и экономические последствия, включая экономический спад масштаба 1930-х годов. Этого удалось избежать, правда, с большим трудом [Paulson, 2010; Darling, 2011]. События, приведшие к кризису 2008 г., свидетельствуют о серьезных просчетах и недосмотрах в регулировании, об утрате контроля, которые едва не стали причиной классического кризиса капитализма, считавшегося невозможным после того, что произошло в 1930-х годах.
Был ли это просто временный экзистенциальный кризис, короткий резкий шок с возвратом к нормальной ситуации и привычному порядку вещей, или это был сигнал о существовании гораздо более глубокого кризиса, для разрешения которого потребуется длительный период адаптации и восстановления? Если второе, то финансовый крах 2008 г. можно считать началом нового тектонического сдвига в истории капитализма. Такой сдвиг может означать и внезапную конвульсию, и коренное изменение основ существующего порядка. Разумеется, кризис 2008 г. был внезапной конвульсией. Вопрос в том, подтолкнет ли она к изменению существующего порядка, и если да, то каким он будет?
Первая причина считать, что финансовый кризис вызвал существенные изменения, – это сам масштаб происходящего. Многие обозреватели сразу после кризиса заговорили о смене посылов, определявших политику на протяжении трех десятилетий. Длительному отступлению государства был положен конец. В чрезвычайной ситуации именно государство должно было спасти рынок. Различные нелепицы об эффективности рынков на поверку нелепицами и оказались. Многие поспешили заявить, что силовое вторжение государства, направленное на спасение банков, подтверждает правоту Кейнса [Clarke, 2009; Skidelsky, 2009; Скидельски, 2011] и что спустя 30 лет, на протяжении которых кейнсианство высмеивалось как несостоятельный и устаревший метод управления экономикой, вдруг стало ясно, что дело обстоит совершенно иначе и теперь потребуются значительные изменения [Eatwell, Milgate, 2011; Mirowski, 2013]. Многие утверждали, что прежняя политика настолько изжила себя, что уже не подлежит коррекции, и необходимы радикальные преобразования как на национальном, так и на международном уровнях [Stiglitz, 2010; Стиглиц, 2011; Reich, 2011; Райх, 2012].
Никаких радикальных преобразований так и не произошло, до сих пор не определены основы новой политики. Но не произошло и полного возврата к прежнему политическому курсу, хотя имеют место определенные изменения, которые со временем могут привести к переменам долгосрочного характера. По ряду направлений государство вновь выступает в роли активного игрока, в частности, в финансовом регулировании. Однако наиболее убедительным подтверждением существенных изменений стали сроки, в течение которых удалось приступить к восстановлению. Исключительные меры, такие как снижение процентных ставок почти до нуля и количественное смягчение, оказались не временными, предназначенными для борьбы с кризисом. Они оставались необходимыми и через пять лет после кризиса, в 2013 г. Продолжительность рецессии, а также масштабы и сроки участия правительств и центральных банков в поддержании экономики свидетельствуют о глубине кризиса и значительных трудностях, связанных с возвратом к условиям, существовавшим до кризиса. Политикам пришлось действовать в новых реалиях: теперь вместо инфляции, представлявшей собой главную экономическую проблему в 1970-х годах, приходилось опасаться дефляции [Summers, 2014; Cassidy, 2014] и раскручивания дефляционной спирали, подобно тому как это происходило в 1930-х годах. Попытки остановить такое опасное развитие событий с помощью бюджетных стимулов и валютных послаблений вызвали новую стагфляцию, которая на этот раз сопровождалась устойчивой тенденцией превращения в дефляцию, а не инфляцию.
Теперь казалось, что двадцатилетний опыт Японии, до тех пор считавшийся уникальным и возможным лишь в обстоятельствах, сложившихся в этой стране, может иметь гораздо более широкое распространение. После 1990 г. Япония пережила серьезный финансовый кризис, а за ним последовал длительный период медленного роста, темпы которого значительно уступали темпам, достигнутым в предыдущие 40 лет. Экономическое восстановление страны шло по L-образной траектории: падение производства было остановлено, но рост производства был крайне незначительным. Это явление продолжилось и в XXI в. и получило название «потерянного для Японии десятилетия». На протяжении 40 лет Япония относилась к числу быстрорастущих стран.
Последствия кризиса 2008 г. заставили вплотную заняться проблемой дефляции политиков, которые вдруг обнаружили, что опыт Японии может оказаться не исключением, а предвестником новых обстоятельств, с которыми им придется иметь дело. Несбывшиеся ожидания того, что вслед за рецессией последует достаточно быстрое восстановление, которое позволит экономике выйти на еще более высокий уровень производства, породили новые опасения относительно состояния экономики. Удалось избежать восстановления экономики по L-образной траектории, но теперь процесс развивался скорее по W-образной, чем по V-образной траектории. В некоторых странах экономический рост на какое-то время возобновился и начал набирать темпы, но затем снова прекратился. В 2010 г. появилась уверенность в том, что в конце концов эта рецессия не так уж сильно отличается от предыдущих. В 2009 г. в большинстве западных стран производство резко упало – в некоторых из них до 9 %, правда, в 2010 г. вновь появились признаки экономического подъема, вселявшие надежду на то, что худшее уже позади. Эти надежды улетучились в 2011 г., когда опять появились признаки замедления экономического роста и зазвучали прогнозы, обещавшие в 2012 г. экономический спад в ряде стран, в том числе европейских. Рецессия обошла стороной большинство западных стран, но в целом вердикт первых пяти лет после кризиса был таков: после спада эти страны в лучшем случае сумели достичь нулевого роста, перемежавшегося слабыми и быстро затухающими всплесками. В одних странах еврозоны ситуация была намного хуже, в других – удалось удержать экономику на плаву и даже предотвратить резкий рост безработицы. Одним из главных политических успехов послекризисного периода стало недопущение резкого роста безработицы, хотя в 2012 г. в некоторых странах еврозоны, в том числе в Испании и Греции, безработица достигла очень высокого уровня: без работы оставалось 25 % всех трудоспособных, а среди молодежи – 50 %.
Еще не ясно, насколько продолжительным окажется процесс восстановления, заявивший о себе в 2013 и 2014 гг. во многих западных странах. До сих пор многое препятствует тому, чтобы этот процесс стал устойчивым и непрерывным. Настоящее испытание наступит, когда в конце концов будут повышены процентные ставки и прекратится количественное смягчение. Правительства всех стран проводят политику жесткой экономии, правда, разной степени жесткости, направленной на сокращение государственного и частного долга [Blyth, 2013], но дилемма, которую им предстоит решить, состоит в том, что если им удастся преуспеть, то это приведет к снижению заработной платы, что, в свою очередь, обернется падением спроса и ослаблением уверенности. В 2013 г. правительство Абэ многое делало для того, чтобы оживить экономику Японии, повышая цены внутри страны за счет количественного смягчения и девальвации иены. Правительство обещало повысить уровень инфляции. В 1970-х годах такой шаг сочли бы неслыханным, но в новую эпоху дефляции он стал неизбежным. Тем не менее оставались сомнения в том, удастся ли сохранить темп: в правительстве понимали, что, после того как уверенность будет восстановлена, курс иены может снова начать расти, а это вновь приведет к снижению конкурентоспособности экспорта и ослаблению уверенности. К тому же Япония занимала одно из первых мест среди стран с развитой экономикой по величине государственного долга, составлявшего более 200 % ВВП, поэтому ей трудно будет сохранять баланс между сдерживанием роста задолженности и обеспечением дополнительного государственного финансирования восстановления экономики.
Если Японии удастся вернуться к темпам роста, близким к нормальным, это станет своего рода утешением для других западных стран, пытающихся преодолеть дефляционный уклон этой новой стагфляции. И все же сложившаяся ситуация указывает на существенные изменения в экономике западных стран. Почему первым симптомом разлада экономики в 1970-х годах был рост цен (инфляция), а сегодня этим симптомом стало снижение цен (дефляция)? Несмотря на рекордно низкие процентные ставки и значительное количественное смягчение, ни одна западная страна не столкнулась с проблемой инфляции. А вот проблема дефляции возникла сразу в нескольких странах. При такой постановке вопроса особое внимание привлекают некоторые недавно появившиеся тенденции в политической экономии, причем часть из них возникла еще до краха 2008 г. К их числу относится стагнация уровня жизни большинства наемных работников, возникшая в начале 2000-х годов [Parker, 2013]. Именно она стала одной из причин роста задолженности домохозяйств в последние годы экономического бума, когда частные лица занимали средства, чтобы поддерживать свой уровень жизни и позволить себе растущие расходы на жилье. Для продолжительного подъема экономики необходимо вернуться к увеличению заработной платы и производительности труда. На протяжении 20 лет, предшествовавших кризису, наблюдался рост неравенства доходов и богатства, особенно в экономиках англо-американских стран. Эта тенденция сохранилась и после кризиса, потому что количественное смягчение оказывает очень регрессивное воздействие на распределение доходов и богатства, вызывая рост цен на активы, при том что замораживаются или сокращаются другие виды доходов. Другая тенденция выражается в увеличении дисбаланса в международной экономике между государствами-кредиторами и государствами-должниками, при этом в экономиках ряда стран средства расходовались совершенно свободно, допуская рост государственной и особенно частной задолженности, тогда как в других странах приоритет отдавался инвестициям и экспорту, что привело к возникновению значительного профицита [Thompson, 2010]. С дисбалансом всегда можно справиться, если существует общепринятый подход, как это было в мире в 1950–1960-х, а затем и в 1990–2000-х годах. Этот подход начал давать сбои еще до 2008 г., а потом следовать ему стало еще сложнее. Последующие события еще раз подтверждают, что произошло нечто существенное и что мы находимся в новом экономическом времени.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
