Кровь боярина Кучки
Шрифт:
– Пособороваться [365] … причаститься… - умолял их Игорь Ольгович.
Грубый голос ответил:
– Духовника просишь? А когда вы с братом Всеволодом жён и дочерей наших брали на постели и домы грабили, тогда о попах не спрашивали…
– Грех… клеветать… - стонал бывший князь.
Его плохо слушали.
– Каков грех, такова и расправа, - был свирепый ответ.
Голого волокли к ступеням крутой лестницы.
– Ай-ё! Ай-ё!
– раскачивали уже не издававшего ни звука несчастного.
– Ай-ё! У-ух!
[365] СОБОРОВАТЬСЯ - принять перед смертью елеопомазание.
В наступившей тишине явственно прозвучал шлепок тела о булыжную мостовую Мстиславова двора.
– Убива-а-а-ю-ю-ют!
– пронзил воздух истошный бабий крик.
– Убьют, так закопают, - успокоил мужской бас.
Несколько самосудцев, не поспевших за расправщиками, остались в сенях и теперь давили друг друга у волокового окна.
– Кончили!
– объявил один.
– Верёвку к ногам и поволокли со двора, - продолжил другой.
– Мне не жаль, - молвил третий.
– Его тиун коня у меня увёл.
– Кто старое помянет, того черт на расправу потянет, - заметил первый.
– Кто-то и любил Игоря Ольговича. Ты разве не любил?
– Спереди любил бы, а сзади убил бы, - сурово проговорил обиженный княжеским тиуном.
Самосудцы остывали заметно.
– Эй, освободите меня, - попросил их Род.
Двое мужиков сняли с его ноги тяжёлое бревно. Род встал, пошатываясь.
– Погляди, Судила, это ж заговорённый, что дубасил нас у монастырских врат!
– отскочил пугливо тот, что говорил: «Кто старое помянет…»
– Да, Страшок, тот самый. Щас я ему врежу!
– начал подступаться памятливый на все старое.
Левой рукой Род перехватил его кулак, правой медленно провёл по сивой голове. Самосудец рухнул на колени.
– Схимника убили! Божья ангела!
– завопил он.
– Нету нам забвенья ни на этом свете, ни на том…
Сотоварищи его переглянулись и опрометью рванулись вниз по лестнице. Род вздохнул и вышел вслед за убежавшими.
Посреди двора алела лужа крови. Михаль в растерзанном полукафтанье подошёл неверным шагом.
– Мои цепи! Мои цепи!
– стонал он и, заметив Рода, указал на лужу.
– Здесь его прикончили мечом. Набросились стаей стервятников. Я узнал крадёжников-головников: Бурец Ярыгин, Бандюк, Людень… Каждый пёс в Киеве их знает. Только кто этих воров освободил из заточенья? Среди них был Кондратей Шорох.
Род низко наклонился, углядев блеск в крови. Он поднял кончик лезвия меча, на который пал луч солнца. Понял, что убийца, пронзив жертву, обломил своё оружие о крепкую булыжину, коими мощен княгинин двор. Наша сталь, не иноземная. Такой булат не устоит перед природным камнем. Род опустил в карман кровавую находку.
– Где ж твой господин?
– спросил он Михаля.
– Терем его матери как вымер!
Боярин не успел ответить.
– Жив, дорогой? Пойдём скорей отсюда!
– обнял друга подоспевший берендейский княжич. Катаноша прядала ушами за его спиной. Не дав проститься
– И вовсе не в чужое дело, - уже на всем скаку прокричал Род.
– Нынче то же творится и в Чернигове, и в Суздале, в самом Великом Новгороде…
– Натосковались в тишине при строгом Мономахе, - осклабился Чекман, - Теперь рассыпались без вожака и - за грудки друг друга!
– Такое, как сегодня, даром не проходит, - сказал Род, спешиваясь в берендеевом дворе.
– Жди ещё больших бед.
В одрине княжича он выразил желание не есть, а спать.
– В такую рань?
– спросил Чекман.
– Что ж, воля гостя для хозяина - закон. Разоблачаешься? Вай, что это с твоей рубахой? Она трещит, искрит!
– Не ведаю, что это, - смутился Род.
– Помню, приёмный мой отец Букал снимал рубаху, она всегда трещала искрами.
– Таинственная сила в ваших телах, - предположил Чекман.
Род погрузился в сон мгновенно…
Когда проснулся, княжич сидел на сундуке напротив. Ждал пробуждения, любуясь гостем.
– Ты… никуда… не уходил?
– не поверил глазам Род.
– Ха!
– сверкнул Чекман белыми зубами, - Я почти весь Киев обошёл. Все выведал. Все знаю.
– Что стало с убиенцем?
– сел на одре Род.
– Голый труп проволокли сквозь Бабин торг к мраморной церкви Богородицы, - рассказывал Чекман.
– Там собрались вокруг, смотрели, как невинные. Тысяцкий Лазарь им сказал: «Воля ваша исполнилась. Игорь мёртв. Погребём тело его». А они - представь себе: «Не мы убийцы, а Давыдовичи и сын Всеволодов. Бог и святая София защитили нашего князя Изяслава!» Дети, а? Потом на чьих-то дрогах повезли тело на Подол в церковь святого Михаила, что в Новгородской части. Там киевляне-новгородцы благоверно подходили, брали кровь его, куски одежд, коими сами перед тем покрыли. Говорили: «Это нам на исцеление и на спасение души». Вах-вах, какая страсть!
– Там были не те люди, что убили, - объяснил Род.
– Убивали выпущенные преступным промыслом подстражники-злодеи.
– Это мне вневеды, - пожал плечами берендейский княжич.
– А ещё вот что я узнал: Владимир, Лазарь и Рагуйло наблюдали за убийством из окна терема. Не дождались подмоги, порывались сами выскочить, да Улеб их не пустил. Ба-а-альшой хитрец этот Улеб!
В обсуждении случившегося прошла вечеря у хозяина и гостя. Род попросил постное, памятуя о пятнице.
– В пятницу… убивать!
– не шёл у юноши кусок в горло.
– Нешто собаки знают пятницу?
– с содроганьем вспоминал прошедший день Чекман.
Рано поутру княжич сопровождал Рода в Семеонов монастырь, где должно было состояться отпевание убитого. Сам берендей в церковь не пошёл, договорился ждать поблизости в корчме. Род у гроба встретил Михаля, лишённого нагрудных золотых цепей.
– Отпевать пришёл архимандрит Анания, - почтительно шептал боярин, - игумен Федоровского монастыря, где принял схиму убиенный.
– Попроси его принять меня по окончании обряда, - шепнул Род Михалю.
– Мне весьма важно…