Кровь боярина Кучки
Шрифт:
– Ты привезла его в своём платье, - разглядывал перстень обрадованный сын Гюряты.
Женщина облегчающе рассмеялась.
– Бабьи сорочки - те же мешки: рукава завяжи да что хошь положи, - Затем она расстегнула его безрукавый лазоревый зипун, дёрнула с одного плеча, - Ну!
И вот уже прижалась к нему, как в тот вечер в доме Кучки после трёхлетней разлуки перед пожаром.
– Улита! Ты что? Улита!
– осторожно пытался он отвести крепкие, налитые здоровьем руки.
– Я… я… - от рыданий заходила ходуном её грудь на его груди.
– Жисточка [372] моя! Я не смогла тебя забыть. Не смогла!
[372]
Род почувствовал, как его рубашка намокает от её слез. И, уже не сдерживаясь, в яви, не в сладком сне, сжал в крепких объятьях эту снова ставшую родной женщину.
– Я ведь тоже не смог, Улитушка! Никакой затвор мне не помогает.
Оторвав лицо от его груди, она смотрела счастливыми заплаканными глазами.
– Ну какой затвор? Глупый! Живёшь боярином. Дом - полная чаша. Медвежьи шкуры на полу. Разве гак отшельники живут? Нет, ещё силен в тебе язычник… Помнишь, как рядом спали на повети у волхва Букала? Знаешь, что предрёк мне на прощание Богомил? «Быть тебе женимой [373] Рода!»
[373] ЖЕНИМА, ЖЕНИМАЯ - наложница, любовница.
Как они нечаянно, неосторожно опустились на медвежью шкуру? Род в горячке не заметил. Далее он помнил только её губы, её руки… Жарко проскользнуло в мыслях изречение из священной книги: «…станут одно тело и одна плоть». Это о повенчанных супругах. Он туг же позабыл, кто сам и кто она…
Сладостно устав, они лежали рядом.
– Тебя не колет шкура?
– спросил он, желая ей помочь подняться.
– Нет, я не хочу так скоро, - воспротивилась Улита.
– Холодно тебе?
– Натоплено, как в бане.
Род, как бы опомнившись, присел и оглядел свою женимую. Мечталось ли, что обнажённая русалка, встреченная в лесу, вернётся спустя шесть лет дебелой женщиной в его объятья?
– Вот стали мы с тобой прелюбодеями, - сказал он сокрушённо.
– До сих пор себя казню, что не ушла с тобой в ту ночь, - потянула она Рода к себе.
– Якимку-братца пожалела. А теперь он щап из щапов! В золоте, в каменьях самоцветных. Тошненько любоваться: княжий постельничий! Уж лучше бы охотничал в лесу, как ты.
– Ах, не казнись, - печально успокоил Род.
– В ту ночь Вевея стерегла наш побег. Охраныши таились наготове. Нам было не уйти.
– Вевея, Родинька, мой тяжкий крест, - поморщилась Улита.
– Добро, лазутничала по изволу батюшки, худо, что Андрею служит тем же.
– Сейчас Вевеи нет, - прижал скиталец к сердцу чудом возвращённую любовь.
– Уйдём со мной. Никто нас не найдёт. Брось этот мир.
– Ты что?
– тихонько отстранилась женщина, - А Гюргий маленький? А крошка Гранислава?
– Измыслим, как детей похитить, - уверенно пообещал недавний бродник, - Где они сейчас?
– Двухлетний Гюря, двухмесячная Граня сейчас в обозе, - вздохнула мать.
– Их нянюшки блюдут. Я деток не возьму на тяжкий путь. Они в нашей любви не виноваты.
В затворнице царило долгое молчание. Род его нарушил первый:
– Моему сердцу ведомы все твои узы: ведь ты жена!
– Мне моё женство [374] опостылело, - откликнулась Улита.
– Муж тоже опостылел?
– не сдержался Род. Улита не обиделась, почувствовав в вопросе ехидство ревности. Ответила спокойно:
[374] ЖЕНСТВО - брачное состояние.
– Андрей мне не был люб. Ты знаешь. Одного тебя любила и люблю.
– И я, - спешил признаться Род.
– Теперь, после посяга, убедилась, что ты одну меня любил, - погладила Улита его руку.
– Не стала я твоей подружней. А вот любить тебя ничто не помешает.
– Как мужу поглядишь в глаза?
– жалеючи, напомнил Род.
Улита неожиданно и резко рассмеялась.
– Я ежедень и еженощь гляжу ему в глаза с великим равнодушием. Он силой взял меня. Теперь привык. И женобесие [375] своё оказывает, не таясь. Как женской вещью [376] мучаюсь, так и глядит на челядинок, кого бы охребтать [377] . Набабила [378] ему двоих детей и стала не любавой, а княгиней. Да дети ни при чём. Им мать с отцом нужны, - Говорила она жёстко, тяжело.
[375] ЖЕНОБЕСИЕ - непомерное женолюбие.
[376] ЖЕНСКАЯ ВЕЩЬ - месячные.
[377] ОХРЕБТАТЬ - овладеть.
[378] НАБАБИТЬ - нарожать.
Род поспешил в иное русло свернуть речи:
– Куда ты сейчас едешь? Не ко мне же поезд.
– Ехала к тебе.
– Улита перевела дух.
– А поезд едет в Вышгород. Гюргий выгнал Изяслава из столицы. Ведь перебежчик Ростислав донёс, что киевляне ждут суздальского Мономашича. Свёкор мой отважился на злую битву и не ошибся. Убийство Игоря, должно быть, разделило киевлян. У Гюргия пополнились союзники. Сев на великокняжеском столе, он роздал сыновьям уделы. Андрею выпал Вышгород.
– Что ж делать нам теперь с тобой?
– невольно высказал свою заботу Род.
– Опять расстаться? И навсегда?
Улита крепко обняла его:
– Пусть твоё сердце не болит. Найду возможность видеться. Доверься моей хитрости. Уж я тебя не потеряю больше.
– Станем грешить? Как вот сейчас?
– упал голосом Род.
– Адам и Ева, будучи в раю, не выдержали, согрешили, - успокоила Улита, - А мы с тобой в аду.
– А коль родится у тебя женимочищ? [379]– предостерёг несчастный любодей.
– Пускай родится, - успокаивала ласками Улита, - Не желай жены, а желай сына.
[379] ЖЕНИМОЧИЩ - сын наложницы.
Род содрогнулся от таких слов. Ведь это заповедь Букала! Припомнилось и страшное напутствие игумена Анании: «Путь твой не в монастырь, а в блуд». А иная заповедь Букала: «Береги одиночество»? Разве он его сберёг? Мысли покаянные были укрощены Улитой, её губами, её ласками…
Повечер в синий час сумерек, хотя и медленных по-зимнему, да ранних, бывший отшельник провожал княгиню к приднепровской келье.
– Андрей ожидает тебя в Вышгороде?
– допытывался он.
– Нет, в Вышгороде он меня не ждёт, - отозвалась Улита.
– Андрей воюет на Волынии. Как сказывает вестоноша, дело там затеялось жаркое. Боюсь я за Андрея, - вырвалось признанье у княгини.
– Боюсь осиротить детей, - тут же добавила она.