Кровь и лед
Шрифт:
Когда он пустился в обратный путь, погода стала меняться еще стремительнее; ветер безжалостно бил в борта саней, а иной раз дул собакам прямо в морды. Повезло еще, что поверх военной формы на Синклере было новенькое красное пальто с белыми крестами на спине и рукавах, которым он разжился в сарае. Да и сани были оснащены ветрозащитными бортами. От неудобного положения на полозьях разболелись колени, но если бы он встал, мощный ветер сдул бы его с саней в два счета. Синклер с тревогой подумал об Элеонор и о том, в каком состоянии ее застанет. Ему и самому претила мысль запирать спутницу в комнате пастора, но он опасался, что она может вытворить что-нибудь безрассудное. Он не мог поручиться, что сейчас она пребывает в здравом уме.
По опыту Синклер знал, что в отличие от прочих болезней
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
16 декабря, 20.15
Майкл покинул лазарет с гудящей головой. Все слишком невероятно, слишком удивительно, слишком неправдоподобно, чтобы разум мог безропотно принять факт. Ему это не приснилось? Он действительно только что разговаривал с человеком, который был заморожен в леднике больше сотни лет, задолго до его рождения?
Надо успокоиться, сказал он себе. Рассуждать логически. Сразу все осмыслить невозможно, поэтому следует двигаться вперед маленькими шажками. И в данный момент маленькие шажки — не фигуральные, а вполне реальные — привели его, цепко держащегося за протянутые между модулями веревки, к гляциологической лаборатории. Майкл был уверен, что Данциг бродит где-то неподалеку, но на всякий случай решил убедиться, что тому не вздумалось прятаться в подземной берлоге, куда его изначально положили. Несомненно, Мерфи уже проверил подвал, но Майклу надо было собственными глазами увидеть, что каюра там нет. Поставив точку в этом деле, он по крайней мере покончит хотя бы с этой неопределенностью, а сейчас ему больше всего не хватало именно определенности. Хоть в чем-нибудь.
Майкл словно в нереальный мир попал и цеплялся за любую возможность, чтобы из него вырваться.
К огромному облегчению, Бетти и Тины поблизости не оказалось. Он осторожно спустился по заледеневшим ступенькам в подвал, куда недавно поместили тело Данцига. Пластиковые мешки были разорваны и ошметками свисали с промерзлого земляного возвышения. Картина невольно напомнила библейскую сцену воскрешения, только в какой-то извращенной версии — Иисус восстает из мертвых и исчезает, оставляя после себя в пещере одни пелены.
На этом неприятности не закончились. Поднявшись по лестнице, Майкл направился к контейнеру из-под плазмы, чтобы проведать Олли, но домик птенца оказался пуст. Древесные опилки в глубине были нетронуты и по-прежнему формировали гнездо, но, кроме пары серых перышек, прочих следов птицы не наблюдалось. Майкл вытащил из кармана шарики мамалыги — когда он ходил за едой для Элеонор, то попутно прихватил угощение и для птенца — и положил в ящик на случай, если Олли вернется. Тот хотя и был всего лишь поморником, по сути, бандитом среди антарктических пернатых, Майкл уже начал скучать по маленькому негоднику.
Понурив голову, он направился назад, мимо комнаты отдыха, откуда доносились громкие голоса и звуки пианино. В другое время Майкл присоединился бы к шумной компании, но сейчас все, что ему хотелось, — побыть в одиночестве и привести мысли в порядок.
К счастью, Дэррила в комнате не было. Майкл задернул шторы на узком горизонтальном окне
Дальше замелькали фотографии домика для ныряльщиков. Среди них было несколько изображений Дэррила в гидрокостюме. На одном из снимков биолог стоял с длинным ружьем для подводной охоты, переброшенным через плечо точно копье. Здесь же находилось и множество фотографий Данцига с собаками; некоторые срежиссированные, некоторые спонтанные, сделанные во время традиционных тренировочных пробежек упряжки. Один из кадров ухватил момент, когда Кодьяк слизывает ледяные кристаллы с бороды хозяина. Выбрав несколько наиболее удачных снимков, Майкл поместил их в отдельную папку. Затем стал загружать следующую группу снимков и на первом же увидел лицо Спящей красавицы.
Элеонор Эймс, как теперь выяснилось.
Широко раскрытыми глазами она смотрела сквозь толстый слой льда. Он увеличил фото, и зеленые глаза предстали перед ним со всей отчетливостью. Будто живые, всматривались они в Майкла с монитора, а Майкл, в свою очередь, всматривался в них. Журналист глядел в эти глаза, словно сквозь призму времени, как будто в бездонную пропасть, разделяющую настоящее и прошлое, жизнь и смерть. Он отхлебнул еще скотча. Мда… чувствуется, много он сегодня наработает…
Ветер будто включил высшую передачу и яростно загрохотал в стены модуля. Заколыхались занавески. Надо бы прикрыть окно плотнее.
Майкл откинулся на спинку, не сводя глаз с фотографии и размышляя о том, чем сейчас занимается Элеонор. Спит? Или у нее, напротив, сна ни в одном глазу из-за паники, что угодила в новую ловушку?
И тут ему показалось, что он услышал непривычный звук, вроде человеческого крика, смешанного с завыванием ветра. Он поднялся со стула, раздвинул шторы и, прикрыв глаза руками, как козырьком, выглянул наружу. Но за снежной завирухой ничего не увидел. И на том спасибо. Окажись там Данциг, Майкл не знал бы, куда кинуться…
Он довернул оконную рукоятку до упора.
Но крик, как ни странно, повторился, и на сей раз Майкл мог поклясться, что слышал низкий голос, произносящий какие-то неразличимые слова. Он выключил лампу и снова выглянул в окно. Снаружи все равно не было видно ни зги.
«Ни хрена себе! — подумал он, плотно задергивая занавески. — А скотч-то оказался покрепче, чем я думал…»
Майкл опять плюхнулся на стул, еще немного посмотрел на изображение Элеонор, потом прокрутил несколько фотографий, которые сделал на заброшенной китобойной станции, — проржавелый остов «Альбатроса», выброшенный на берег, груды обветренных костей среди камней, покосившиеся надгробия во дворе церкви, стоящие под совершенно немыслимыми углами. Шторы снова зашевелились, но теперь дело было не в окне. Должно быть, кто-то открыл наружную дверь. В таких случаях по длинному коридору всегда прокатывалась волна холодного воздуха, добирающаяся даже до общей душевой и сауны в самом конце модуля. Наверное, Дэррил, решил Майкл. Он начал спешно прикидывать, что говорить — или не говорить — ученому, как вдруг услышал чавкающий звук мокрых ботинок, медленно шаркающих по коридору. Он закрыл файл на компьютере как раз в тот момент, когда человек остановился прямо за дверью. Майкл замер, ожидая услышать клацанье ключа Дэррила в замке — согласно директиве Мерфи, все жилые помещения должны были запираться, — но вместо этого увидел, что круглая ручка-кнопка повернулась. Совсем незначительно, пока ее не застопорил механизм замка.