Кровь и лед
Шрифт:
— Хм… Продолжайте и дальше ломать. Может, до чего и додумаетесь, — ответил шеф. — Но допустим, чисто теоретически, что вы правы. В таком случае она может подцепить от нас какую-нибудь инфекцию, против которой не имеет иммунитета. Что тогда?
Такой вариант развития событий Майклу в голову не приходил, и он издал задумчивое «гм».
— Видите? — Мерфи всплеснул руками. — Я должен предусматривать даже такие вещи, хотя я, конечно, не медик. Дьявол… будь я медиком, то давно решил бы, как поступить с Экерли.
Этот вопрос не давал покоя и Майклу. Объявления
— Что вы сделали с телом? — спросил Майкл.
— Спрятали на продуктовом складе, — ответил Мерфи. — Я сообщил его матери о смерти — он жил с ней в Уилмингтоне, — правда, мне показалось, что она малость не в себе. Официальный отчет наверх я еще не отправил, потому что стоит мне это сделать, как сюда немедленно нагрянет целая делегация из чертова ФБР, чтобы расследовать, что за хрень у нас тут творится. Две смерти подряд — это явный перебор.
Весь модуль затрясся на своих цилиндрических опорах под натиском внезапного порыва ветра.
— Я попросил Лоусона сходить в ботаническую лабораторию и прибраться. Заодно и попытаться спасти что-нибудь из того, над чем Экерли работал.
Распоряжение начальник издал, конечно, хорошее и достойное похвалы, но Майкл очень сомневался, чтобы хоть кто-нибудь из сотрудников станции знал, как сохранить растения ботаника, в особенности орхидеи на длинных и хрупких стеблях. Все в природе Антарктики словно сговорилось против выживания, против жизни. Майкл встал и направился к выходу, думая лишь об одном — о женщине, которую вечная мерзлота вопреки всему пригрела у себя на груди и спасла от смерти.
— И помните, что я сказал про Элеонор Эймс, — окликнул его Мерфи. — Обращайтесь с ней с максимальной деликатностью, наладьте контакт, подружитесь и все в таком духе.
Надеясь, что девушка уже бодрствует, Майкл на всякий случай наведался в лазарет. Не хотелось выглядеть докучливым ухажером, однако желание поскорее узнать ее историю перебороло неуверенность. В рюкзаке за спиной у него лежали репортерский блокнот, авторучки и миниатюрный кассетный диктофон. Фотокамеру после некоторых колебаний он брать отказался, резонно рассудив, что в фотографировании есть что-то… вероломное. Фотоаппарат может смутить девушку, поэтому снимки пока подождут, решил он.
И все-таки он подспудно чувствовал, что для визита выбрал не самое удачное время. Майкл постучал в запертую дверь лазарета — прежде она была всегда открыта нараспашку. Было слышно, что внутри с чем-то возится Шарлотта.
— Да? — крикнула врач. — Кто там?
Он назвал себя, и дверь отворилась — нешироко, а лишь настолько, чтобы Майкл смог просочиться внутрь. Шарлотта в зеленом медицинском халате выглядела раздосадованной. Элеонор не было видно; вероятно, она находилась в изоляторе для больных.
— Она уже проснулась?
Шарлотта вздохнула и кивнула.
— С ней все хорошо?
Шарлотта склонила голову набок и тихо произнесла:
— У нас тут то, что ты назвал
— В каком смысле?
— Психологические и эмоциональные проблемы. Трудности с адаптацией.
Из изолятора послышалось тихое всхлипывание.
— Но это не совсем шоковое состояние, которого можно было бы ожидать при подобных обстоятельствах, — пояснила она. — Я только что дала ей легкое успокоительное. Оно должно помочь.
— Как думаешь, нормально будет, если я зайду и немного с ней поболтаю, пока лекарство не подействует? — шепнул Майкл.
Шарлотта пожала плечами:
— Кто его знает? Не исключено, что разговор поможет ей немного отвлечься, — сказала она и, когда Майкл двинулся к изолятору, добавила: — Если только не ляпнешь что-нибудь, что выведет ее из равновесия.
Как можно разговаривать с Элеонор Эймс и при этом гарантировать, что не ляпнешь чего-нибудь, что может вывести ее из равновесия? — недоумевал Майкл.
Войдя в изолятор, он увидел, что девушка стоит в пушистом белом халате и смотрит в узкое окно. Большая часть стекла была занесена снегом, и, кроме расплывчатой полоски света, сквозь него ничего не было видно. Когда Майкл пересек порог, она резко повернула голову, испуганная, растерянная, да и просто немного смущенная тем, что гость застал ее в неподобающем виде. Элеонор торопливо запахнула халат и снова уставилась в окно.
— Сегодня мало что можно увидеть, — произнес Майкл.
— А он где-то там…
Майкл промолчал. И так было ясно, кого она имеет в виду.
— Он там и совершенно одинок.
На прикроватном столике на подносе стояла большая тарелка с обедом, совершенно нетронутым.
— И он даже не знает, что я покинула его не по своей воле.
Элеонор нервно переминалась с ноги на ногу в белых домашних тапочках, не сводя заплаканных глаз с окна. Произошедшая с ней перемена производила странное впечатление. Когда Майкл впервые увидел ее во льду, а позже — в церкви, ему сразу бросилось в глаза, что она не от мира сего, пришла из другого времени и места. Тогда Майкл ни секунды не сомневался, что разговаривает с человеком, которого от него отделяет немыслимая бездна времени и исторического опыта. Но теперь, с чистыми, струящимися по плечам волосами, в белом домашнем халате с поднятым воротником и шлепанцах, шаркающих по линолеуму, она выглядела как обыкновенная миловидная особа, только что вышедшая из процедурного кабинета шикарного спа-салона.
— Если уж он пережил такое, — сказал Майкл, — то, уверен, и метель переживет.
— Это раньше он был сильным. До всего этого.
— До чего именно?
— До того как я его покинула.
Элеонор вытерла слезы ворохом салфеток, который, не переставая, теребила в руке.
— Выбора у вас все равно не было, — сказал Майкл. — Думаете, вы долго протянули бы на собачьем корме и молитвенниках в буржуйке?
Кажется, с последней фразой он переборщил. Вроде намеревался успокоить девушку, и вот пожалуйста: ее зеленые глаза вдруг вспыхнули тревогой.