Кровь и молоко
Шрифт:
– Кто? Слуги? – перебила её Амелия. – А ты не заметила, что из двух десятков их осталось лишь трое?
– Но, сестра, это унизительно. Леди твоего происхождения не пристало ходить по рынкам и мясным лавкам…
Амелия, на миг, потеряв контроль над собственными эмоциями, ударила ладонью по столу, отчего по комнате прокатился дребезжащий звон столовых приборов.
– Ради бога, Мэри! Неужели ты настолько глупа или, быть может, слепа? Разве не видишь в каком щекотливом положении мы оказались? Из-за отцовских долгов у нас в скором времени могут отнять дом, а ты переживаешь о том, что скажут фешенебельные
Мэри вздрогнула, потрясённо глядя на сестру. Прежде ей не доводилось видеть Амелию в таком состоянии. Старшая мисс Говард всегда сохраняла лицо, какой бы сложной не была ситуация, но сегодня истинные чувства вырвались на свободу, хлёсткой пощёчиной слов, ударив доселе беззаботную девицу.
Стыдливо опустив взгляд, Мэри молча приступила к завтраку, до конца которого более никто не проронил ни слова.
Ровно к назначенному времени, Амелия вышла на крыльцо. Из-за угла показался экипаж, который, в скором времени, обогнал посыльный на лошади. Остановив кобылу, бодро отстукивающую копытом по земле, поднимая в воздух дорожную пыль, мужчина поприветствовал леди кивком головы и спешился.
– Доброго дня, мисс. Мне нужно передать письмо мистеру Говарду.
– Я его дочь, Вы можете отдать письмо мне, – спускаясь по ступенькам, отозвалась Амелия, разглядывая нежданного визитёра.
– Боюсь, послание конфиденциально. Судья Байрон поручил проследить за доставкой лично.
Переложив перчатки из правой руки в левую, Амелия внимательно оглядела юношу и тяжело вздохнув, покачала головой.
– Мистеру Говарду очень нездоровится. Я как раз собираюсь в город за нашим семейным доктором. К сожалению, он не сможет Вас принять.
Чуть слышно всхлипнув, девушка заглянула посыльному в глаза. Её плечи задрожали, в глазах появились слёзы.
– Прошу прощения! – тут же отвернувшись, Амелия прикрыла губы ладонью, изображая скорбь. – Вам наверняка достанется за невыполненное поручение, но ничем не могу помочь…
Молодой человек, смутившись, склонил голову, уставившись себе под ноги. Некоторое время он молчал, не зная, как поступить, то ли броситься успокаивать молодую леди, то ли отдать ей послание. Из раздумий его вывел голос мисс Говард. Она, демонстративно смахнув со щеки слезинку, тягостно вздохнула и подошла ближе.
– Я поставила Вас в неловкое положение, извините меня. Вы не должны чувствовать вину за мои слёзы, – добросердечно улыбнувшись, леди коснулась пальцев юноши, снимающих письмо. – Мне нужно ехать, времени всё меньше. Передавайте судье наши извинения и личную просьбу не гневаться на Вас.
Слегка сжав чужую руку, Амелия разорвала прикосновение и медленно, словно ей было трудно переставлять ноги, направилась к своей повозке.
– Мисс Говард, постойте! – окликнул её посыльный.
Девушка хищно усмехнулась, упиваясь собственной победой. Но, когда обернулась, на девичьем лице вновь царила маска глубочайшей печали.
– Пообещайте, что передадите письмо отцу и никто не сможет изучить его содержимое.
– Даю Вам слово, – кивнула Говард, протягивая руку, в которой тут же оказался конверт.
– Сопереживаю Вашему несчастью, но когда мне вернуться за ответом?
– Через пару дней, не ранее, – ответила леди.
Молодой человек понимающе кивнул, после чего вернулся к лошади и ловко её оседлав, уехал.
Как только всадник скрылся из виду, Амелия направилась в дом. Она спешно удалилась в кабинет, не удостоив ответа Лиззи, которая пыталась узнать, что произошло. Видимо служанка стала свидетелем разговора хозяйки и посыльного через окно.
Там, на столе, средь документов и счетов, мисс отыскала нож для бумаги, лёгким движением вскрыла конверт и достала из него белоснежный лист плотной бумаги с гербом уголовного суда Олд-Бейли.
Из письма следовало, что её отец взял взаймы у судьи Байрона крупную сумму и давным-давно просрочил все сроки по выплатам. Мало того, Байрон несколько раз давал ему отсрочку, предлагал разбить долг на части, писал письма, но все они остались без ответа. Теперь же, судья решил взыскать заёмные средства единовременно, угрожал Джорджу Говарду иском и публичным позором.
Округлых плеч, обжигающим пламенем, коснулась ярость. Не трепетно, не нежно, а грубо и властно, стремительно распространяясь по рукам, шее, спине, облизывая огненными языками ключицы и грудь. Амелия сжала в руке письмо, превращая его в скомканный клочок бумаги. Её дыхание участилось, отчего корсет болезненно пережал рёбра. Голова закружилась, а глаза заволокла пелена гнева. Всё, о чём могла думать леди, всё чего она страстно желала – это подняться к отцу в спальню и вцепиться тонкими пальцами в морщинистую шею, сжать её до хруста, покончить раз и навсегда со всеми проблемами! У неё не осталось к этому человеку ни любви, ни сострадания, и даже снисходительной жалости он был недостоин. В сердце старшей дочери властвовала лишь ненависть.
Некогда уважаемый джентльмен, успешный владелец печатного бизнеса, превратился в несносного, жалкого пьяницу! Да, его боль была понятна и проста – он оплакивал умершую супругу. Но прошло несколько лет! У Говарда остались две дочери, требующие определённой ответственности и помощи, а он продолжал пить, тратить деньги на азартные игры и проституток, камнем на дно увлекая в пучину нищеты и позора своё семейство. Именно по его вине Амелии пришлось очень скоро повзрослеть, забыть про обычные женские радости, заняться воспитанием младшей сестры, заботиться о её будущем. Старшая Говард была вынуждена обучиться искусству лжи и лицедейства, дабы скрывать от окружения бедственное положение дел. Разобраться с правилами ведения бухгалтерии, познать тонкости управления поместьем, подобрать Мэри удачную партию. Мисс регулярно приходилось выискивать деньги, иногда обманом, но чаще хитростью. Заводить знакомства исключительно из выгоды, а не по причине личных симпатий. Играть роль, тысячи ролей, постепенно теряя саму себя средь них.
Рванув с места, Амелия наотмашь открыла дверь и вышла в коридор, направляясь к лестнице ведущей на второй этаж. По пути ей снова попалась горничная, но Говард даже не взглянула на неё, проносясь озлобленным вихрем мимо.
В комнату отца она вошла без стука. Джордж лежал на постели, уткнувшись лицом в подушку, что-то бормоча во сне. Шторы в комнате были плотно задёрнуты. Всюду разбросана грязная одежда. Воздух затхлый, неприятный, точно в портовой таверне.
Еле сдержав утробное рычание мисс проследовала к окну и распахнула тяжёлые занавески, впуская в спальню солнечный свет.