Кровавые скалы
Шрифт:
— Ничего, мы справимся.
Гарди, подавшись вперед в седле, пытался определить, что представляет собой противник.
— Даже не знаю, то ли рукоплескать их отваге, то ли считать их глупцами.
— Их командир — большой упрямец.
— Да и мы не из уступчивых, Антонио. Это и есть самое главное в любом сражении.
Под завывания мусульманских труб, под барабанный бой наступающие турки подходили все ближе и ближе. Глубоко символично — неувядаемая слава Сулеймана не пошатнулась. Мальта вот-вот падет к его ногам.
— В Боге наше утешение! — прокричал Вителли своим бойцам.
— И слава тем, кто с ним и за него! — ответил нестройный хор голосов.
Гарди ласково провел ладонью по гриве Гелиоса. Таков был их обряд перед каждым сражением. Другие предпочитали беззаветно верить в Господа Бога, Кристиан же всецело полагался на своего жеребца, на свою сильную руку с мечом, на Марию, которая вместе с братом была рядом.
Гарди всматривался в первые ряды наступавших, появившихся на гребне взгорья, на мерно кивающие головы лошадей. Все чаяния Европы, жителей этого острова, всех тех, кто уцелел в Большой гавани, зависели от того, чему суждено произойти сейчас. Восемь тысяч человек. Это были рыцари святого Иоанна, закованные в боевые доспехи, рыцари святого Стефана с нашитым на плащи восьмиконечным крестом, рыцари Сантьяго со своим символом — сдвоенными мечами и лилиями. Все страстно желали не уронить чести великого магистра Ла Валетта и мужественных бойцов его гарнизона.
— Вот что я вам скажу, братья-рыцари и солдаты! — Асканио де Ла Корна проскакал вдоль рядов. — Мы стоим на возвышенности. Не спешите нападать на язычников, иначе есть риск уступить им территорию.
— Хотите, чтобы мы стояли и ждали, пока они нападут на нас?
— Я хочу, чтобы вы подчинялись командам и не превратились в толпу. Берегите силы, разумно используйте их, не бросайтесь очертя голову в бой до приказа.
— Самое время отдать этот приказ сейчас.
— Если кто-то из вас нарушит ряд, противник сомнет все войско. На карту поставлено будущее.
— Будущее в наших руках.
— Умерьте ваш пыл и держите в узде жеребцов. — Де Ла Корна поднял руку, пытаясь утихомирить ропот. — Мы военный орден. И нам не уберечь нашу веру, если мы пойдем на ничем не оправданный риск.
— Мы уже бог знает сколько времени проторчали на Сицилии, слушая побасенки дона Гарсии. Слишком долго мы сидели на лошадях, будто безмолвные изваяния, хоть памятники из нас высекай.
— Терпение, братья мои!
— Бог велит нам действовать.
— Он призывает вас умерить пыл, сохранить холодные головы ради успеха нашего общего дела. Вы — войско Христово, направляемое его светлостью великим магистром и королем Испании.
Конь, поднявшись на дыбы, понес Асканио де Ла Корну вперед. За ним поскакали паж, знаменосцы, святой отец благословил их вслед.
Вителли хмыкнул:
— Такой идиллический ритуал перед предстоящей бойней.
— Пользуйся, пока есть возможность, Винченти.
— Кристиан, ну разве это не святотатство? Мы устраиваем пышные лицедейства, и все ради войны. А потом опять-таки ради войны превращаем их в ничто.
— Человек — тварь, полная противоречий.
— Человек создан по образу и подобию Всемогущего. Ему остается быть угрюмым и воинствующим божеством.
— Какова бы ни была его натура, убежден, что сегодня он будет действовать нам во благо.
— Ты и вправду в это веришь, Кристиан?
— Я хорошо знаю турок. Они проявляют решимость в атаке, но вот оборона у них слабовата. Смять их, сбить с толку, отбросить в сторону, и, считай, мы их одолеем.
Вителли схватил его за руку:
— Можешь рассчитывать на меня.
— И на меня, Кристиан, — добавил Антонио, тоже протягивая руку.
— Итак, братья, вперед, навстречу судьбе!
Мустафа-паша ехал во главе колонны, оценивая ситуацию. Он рассчитывал обвести неверных вокруг пальца.
— Кавалерию перебросить на левый и правый фланги. А пехотинцы будут наступать в центре.
Приказы стали передавать дальше, масса войск всколыхнулась зыбью, словно гигантский цветок затрепетал лепестками. Цветок Турции. Бойцы измотаны, голодны, среди них немало раненых и больных. Тем не менее они закалены в боях, проникнуты религиозным пылом. Они регулярная армия, а это дорогого стоит.
— Мне не нравится, что неверные владеют высотами, Мустафа-паша, — недовольно заметил один из эмиров.
— Мы выманим их оттуда.
— И что тогда? Они на полном ходу ринутся вниз и сомнут нас.
— Именно в этом и состоит мой замысел. Они безоружны против наших аркебуз и конницы, они разобьются о сталь наших клинков.
— У них свежие силы, Мустафа-паша.
— Зато наши опытнее.
— В войсках растет недовольство, они не так уж уверены в себе.
— Дух битвы захватит их, придаст сил и смелости. — Главнокомандующий кивнул в сторону врага: — Ты только взгляни на неверных. Грабители, убийцы, всякий сброд. Ими движет одна лишь алчность. У них нет ни порядка, ни настоящих командиров, ни дисциплины. Они тут же рухнут под нашим натиском.
— Вид у них вполне грозный.
— Все это фальшивка, один хороший удар, и они падут.
Мустафа-паша повернулся и стал смотреть за продвижением своего войска. Сипахи галопом неслись вперед. Ничего, он еще попотчует султана рассказами об этой минуте, как солдат солдата. Пиали может сколько угодно не верить и сомневаться, строить какие угодно коварные замыслы. Пусть сидит на своей галере, трясясь от страха. И все будут видеть и знать, что адмирал и пальцем не шевельнул ради победы.
— Мы изловили вражеского лазутчика, Мустафа-паша.
— Доставьте его ко мне.
Офицер тяжелой конницы, развернув коня, помчался к своим и вскоре пропал, растворился во множестве конных и пеших, выстраивавшихся в боевые порядки. Мустафа-паша уставился на врага. Еще совсем недавно он сокрушил его, еще совсем недавно он проезжал через дымящиеся руины Биргу, чтобы своими глазами увидеть предсмертную агонию великого магистра Жана Паризо де Ла Валетта.
— Вот пленный, Мустафа-паша!