Круг замкнулся
Шрифт:
Фрэнки потребовалось время, чтобы переварить услышанное.
— Bay — пробормотала она, смолкла и откинулась на спинку кресла так, будто ее толкнули. — Но почему?.. С каких пор?
— С десяти минут второго.
— Bay, — повторила Фрэнки. — Прости, я не очень-то красноречива, но… как бы это сказать… Ты ведь не всерьез, правда, Бенжамен?
— Нет, всерьез. Я серьезен как никогда. — Он встал, дважды прошелся по комнате, взял биографию с кофейного столика, куда он ее положил, и показал Фрэнки портрет Фрэнсиса Рипера на обложке. — Знаешь этого парня?
— Нет, — честно призналась Фрэнки.
— В общем, он — поэт, или был поэтом, пока не умер. Довольно известным. В 1930-х его имя гремело, потом шум постепенно утих, и в 1974 году, когда он приехал к нам в школу для выступления, никто из нас о нем слыхом не слыхивал. А теперь вот написали его биографию, и Дуг попросил меня ее отрецензировать. И сегодня я дошел до того места, как он приезжает в нашу школу. Семнадцатого марта 1974 года.
Бенжамен опять сел и попытался взять себя в руки. История, которую он собирался поведать Фрэнки, была длинной и запутанной и, вероятно, никаким боком не соприкасалась с ее личным жизненным опытом. Сумеет ли он объяснить ей, какого рода страхи терзают тринадцатилетнего мальчика на пороге полового созревания, как он чудовищно боится утратить хрупкое, прихотливое уважение друзей? Теперь казалось, что эти страхи принадлежат доисторической эпохе, хотя иногда (например, сегодня) Бенжамену приходило в голову, что он так и остался одной ногой в той эпохе, предоставив остальным двигаться дальше…
— Тогда, — сказал он, сделав глубокий вдох, — я был довольно стеснительным и неуверенным в своих… физических данных… и почти… стыдился своего тела. — Он печально улыбнулся. — В этом смысле с той поры ничего не изменилось. — Он ждал ответной улыбки, подтверждающей — или, напротив, опровергающей — его слова, но с лица Фрэнки не сходило выражение торжественного внимания. — В «Кинг-Уильямсе» существовало такое правило — может, Дуг тебе рассказывал, — если ты забыл плавки на урок физкультуры, все равно будешь плавать. Голым.
— Господи, — возмутилась Фрэнки. — Так можно и отморозить себе что-нибудь.
— Да, конечно… температурный фактор доставлял неудобства, но куда страшнее был позор. Мальчики в таком возрасте, как тебе, наверное, известно, очень жестоки и… склонны к определенного рода соперничеству. И они стесняются своего тела, как я уже говорил. Поэтому худшего наказания нельзя было изобрести. И я жил в страхе — буквально в ежедневном сковывающем страхе, — что когда-нибудь со мной такое случится.
— И вот однажды это случилось, да?
— Да. Папа подбросил меня в школу, и я забыл спортивную сумку на заднем сиденье машины. И уж не знаю как, но в считанные минуты вся школа была в курсе: Тракаллей явился без плавок. Все ржали, будто в жизни ничего смешнее не слыхивали. В нашем классе учился парень по имени Гардинг, Шон Гардинг; похоже, этому веселью именно он положил начало. Забавно, но он был моим другом — чуть ли не лучшим другом, — но ему хотелось меня унизить. Как это объяснить? Не знаю. В детях много чего намешано. Жестокость и дружелюбие прекрасно уживаются.
— Про Гардинга я наслышана, — вставила Фрэнки. — Когда Дугги в прошлом году читал лекцию в Королевском фестивальном зале, он упоминал о нем. О нем и твоем брате.
— Вот-вот, — хохотнул Бенжамен. — Одного поля ягода, если разобраться. Хотя тогда мы так не думали… Словом, я едва на стенку не лез. Утром в школу должен был приехать тот мужик… поэт Фрэнсис Рипер, чтобы прочесть свои стихи в главном здании, и на миг я воспрянул духом, решив, что физкультуру отменят. Не отменили. На перемене, перед уроком плавания, я отправился в раздевалку, где никого не было, и со мной случился… нервный срыв, — думаю, теперь это так называется. А потом произошло следующее.
— Знаю, — перебила Фрэнки, от волнения она даже слегка задыхалась. — Ты молился, верно? Ты обратился к Господу?
— Откуда ты знаешь?
— Я бы сделала то же самое.
— Прежде о Боге я особо не задумывался, — продолжал Бенжамен. — Но внезапно — почти инстинктивно — я упал на колени и начал молиться Ему. Точнее, торговаться с Ним.
— Торговаться?
— Ну да. Заключал сделку. Пообещал, что если Он ниспошлет мне плавки, то я уверую в Него. Навеки.
На Фрэнки дерзость подобной тактики определенно произвела впечатление.
— И сработало? — поспешила она выяснить исход дела.
— Да. — Бенжамен, словно оцепенев, смотрел куда-то вдаль; его всякий раз изумляло, с какой отчетливостью события того дня встают перед его мысленным взором. — В раздевалке была полная тишина. И вдруг я услышал звук, будто открылась и закрылась дверца шкафчика. Я встал, пошел на звук. Увидел незапертый шкафчик. А внутри лежали…
— …плавки, — трепетным шепотом закончила Фрэнки. — Это было чудо, Бенжамен! Ты стал свидетелем чуда.
Она приблизилась к нему, встала на колени и положила руки ему на бедра. Больше всего ему хотелось сейчас ее поцеловать. Но ситуация вроде бы к этому не располагала.
— А ты, — спросила Фрэнки, — выполнил свою часть сделки?
— Выполнил. Я стал ходить в церковь и ходил туда целых двадцать шесть лет — вопреки насмешкам друзей и всех прочих. А когда я нашел человека, который разделял мою веру, я… не то чтобы влюбился в нее, но меня потянуло к ней. Видишь ли, с Эмили я был знаком еще в школе, и мы иногда говорили о религии, но по-настоящему вдумчивый разговор состоялся, когда мы вместе провели выходные. Мы были тогда на третьем курсе, я в Оксфорде, она в университете Экзетера. Тогда же мы впервые переспали, если не ошибаюсь. Эмили была девственницей. Я же за пару лет до того успел приобрести кой-какой опыт в спальне моего брата…
Он осекся, заметив, что Фрэнки старается привлечь его внимание:
— Слишком много информации, Бенжамен. Слишком много.
— Да. Хорошо. В общем, я хочу сказать, что вера — или то, что я за нее принимал, — была фундаментом моей жизни и фундаментом моего брака. А сегодня, ровно… — он бросил взгляд на часы, — три часа и двадцать минут назад, я ее утратил. Моя вера сгинула.
— Но как же так? — удивилась Фрэнки. — Разве Господь не выполнил свою часть сделки?
— Раньше и я так думал. А теперь вот послушай-ка. — С книгой в руках Бенжамен подошел к эркеру, где было светлее. — «О ту пору сексуальная карьера Рипера неуклонно катилась к закату. Судя по дневниковым записям, окончательный крах наступил во время двухдневной поездки в Бирмингем, для запланированных чтений в школе „Кинг-Уильяме“. Тогда Рипер осознал, что нельзя долее следовать привычкам, давно превратившимся в досадную рутину, если он хочет сохранить хотя бы остатки самоуважения».