Круг замкнулся
Шрифт:
— Привет. Я скучала по тебе. — После чего забралась в машину.
За обедом они болтали о всяких пустяках. Округа славилась пабами, расхваленными путеводителями за богатое сочное меню и старосветский шарм, но Пол отказался обедать в раскрученных заведениях: в это время года такие пабы битком набиты туристами, и его могут узнать. Пришлось осесть в уродливом кафе на объездной дороге, покрытом снаружи штукатуркой с каменной крошкой, где кормили точно как в 1970-е. Сражаясь с гамбургером, Мальвина взахлеб, по-девичьи болтала, явно избегая, как и Пол, затрагивать тему их совместного будущего, если, конечно, у них таковое имелось. Она рассказывала о курсовой, о надвигающемся сроке, когда ее нужно сдавать, и преподавателе, который однажды на консультации сделал робкую, но целенаправленную попытку познакомиться с Мальвиной поближе.
— Бедняжка, — отозвался Пол. — Только этого тебе и не хватало: старого похотливого придурка, пускающего слюни.
— Вообще-то он моложе тебя, — возразила Мальвина. — И почти такой же красавчик. — Глаза ее смеялись; она наслаждалась ощущением близости, дававшей ей право дразнить Пола.
Потом они двинули на восток, по шоссе, ведущему в Бэнбери, но стоило Полу заметить стрелку, обозначающую начало туристского маршрута, как он резко свернул на придорожную автостоянку.
— Где мы? — спросила Мальвина. — Что-то знакомое.
Пол понятия не имел, куда они заехали. На огороженной стоянке скучали два-три автомобиля, калитка в задней части ограды открывалась в густую лесозащитную полосу, за которой пряталась какая-то достопримечательность. Мальвина подошла к калитке и прочла объявление, приглашавшее взглянуть на знаменитые Роллрайтские камни, — предположительно, древнее захоронение, которому местные легенды приписывали колдовские свойства.
— По-моему, я здесь раньше бывала, — сказала Мальвина. — Нет, точно бывала. Может, пойдем посмотрим?
Пол не горел желанием идти туда, где толчется по меньшей мере два десятка людей, фотографируя щербатые, изъеденные лишайником, бесформенные валуны.
— Прости, — ответил он, — это слишком рискованно. Давай отправимся куда-нибудь в другое место.
— Ну пожалуйста! Глянем одним глазком.
— Мы оставим машину здесь. И вернемся позже, когда толпа схлынет.
С шоссе они свернули на тропу, отлого спускавшуюся под гору, и вскоре им предстала деревня Литтл-Роллрайт, укромно гнездившаяся меж склонов холмистого пастбища. Осанистая церковная башня залихватски сверкала на полуденном солнце. Вокруг царили тишина и мертвый покой. Ни дорожного шума, ни туристов. Мир принадлежал только Полу и Мальвине.
У входа в церковь стояла скамья лицом к деревеньке. Побродив под церковными сводами без особой пользы (разве что остыв после пешей прогулки) и осмотрев надгробия — почти все старые, со стершимися надписями, — они уселись на скамье, готовясь к разговору, который долее некуда было откладывать.
— Похоже, — произнесла Мальвина, которая заранее знала: начинать этот разговор придется ей, — в последнее время между нами кое-что изменилось. Расклад изменился. Когда мы только познакомились, у меня было впечатление — конечно, я могу ошибаться, — что тебе хотелось всего-навсего переспать со мной. И это давало мне чувство превосходства; думаю, эта власть над тобой мне нравилась, она меня забавляла. Но потом все стало иначе… когда же это случилось?.. да, в марте. В тот день или, точнее, в тот вечер, когда я осталась у тебя ночевать. Помнится… прежде чем улечься спать, после ужина я просто сидела рядом с тобой на диване, перед камином. Мы не смели дотронуться друг до друга, и, как ни странно, мне казалось, что от этого мы только становимся еще ближе… Во всяком случае, именно тогда я поняла, куда нас занесло — на край пропасти. И попали мы туда, сами не зная как. А потом… За то, что случилось потом, нам, очевидно, надо благодарить Дуга. Он рассказал тебе о моих переживаниях. И ты пришел ко мне вечером накануне отъезда в Данию. И… честно говоря, я была удивлена. Даже потрясена. Ты тогда позволил себе раскрыться. И наговорил такого.
— Все, что я говорил, правда, — перебил Пол. — Чистая правда.
— Знаю, — ответила Мальвина. — Я ни на секунду в этом не усомнилась. И все же я не собираюсь ловить тебя на слове. — Она взглянула на него: — Ты ведь это понимаешь?
Пол промолчал. Свет резал ему глаза, и он чувствовал, что рубашка липнет к потному телу. К концу дня он обгорит, если не поостережется. Как он объяснит Сьюзан, откуда у него взялись солнечные ожоги?
— Дня два я была на седьмом небе, — продолжала Мальвина. — Пока та заметочка в газете не спустила меня на землю. И теперь все это уже не кажется таким распрекрасным. Последние дни были просто ужасны. Моя жизнь начала разваливаться, и я ничего с этим не могу поделать. Чувствую себя абсолютно беспомощной. С тобой такое бывало? Вряд ли.
Пол накрыл ладонью ее руку и постарался успокоить Мальвину:
— Верно, нам сейчас трудно. Но это скоро закончится…
— То есть? — вдруг рассердилась Мальвина. — Откуда ты знаешь? Почему закончится?
— Потому что через некоторое время пресса потеряет к нам интерес.
— Черт с ней, с прессой. А ты сам? Что ты собираешься делать? Как ты поступишь со мной? Вот в чем вопрос. А вовсе не в долбаных газетах.
Пол угрюмо молчал. Он не только не знал, что сказать, — он не знал, что и думать. Внезапно он оказался без руля и ветрил, понятия не имея, что в его положении полагается говорить и чувствовать.
— Я не могу быть твоей любовницей, — сказала Мальвина, отчаявшись дождаться ответа. — Я с этим не справлюсь. Во-первых, не хочу причинять боль Сьюзан и твоей дочери. И я не могу все время сидеть как на иголках, не зная, можно ли тебе позвонить, не зная, когда мы снова увидимся. Тебя это, похоже, не волнует. Наоборот, у тебя прямо-таки цветущий вид. Но… неужели ты хочешь всю оставшуюся жизнь встречаться со мной у деревенских церквей, оглядываясь каждые пять минут, не крадется ли сзади фотограф, и проверяя по мобильнику, не потребовался ли ты зачем-то жене. — Ее голос звенел от злости. — Ты этого хочешь?
— Нет, я же говорил тебе… писал по почте, что это лишь на время, пока все не утихнет, пока все… не уладится.
— Но само собой ничего не уладится, Пол. Ты должен это уладить. — Помолчав, Мальвина добавила совсем другим тоном, тихим и печальным: — Знаю, я требую слишком многого. Хотя, если разобраться, это не я, но ты сам требуешь от себя бог знает чего. А я могу только сказать: мы дошли до черты, когда нужно сделать выбор.
— Межу чем и чем?
— Между «дружить» и «любить не таясь». Разумеется, это он и ожидал услышать. Но бескомпромиссность фразы подкосила его.
— А, — только и сумел ответить Пол.
Но постепенно он сообразил, что выбор, в конце концов, не столь уж жесток. «Дружить», говорите? Но они уже дружат. Верно, необычайно интенсивно и пылко, но это-то и замечательно — ничего подобного Пол прежде не испытывал. Да, они не спят друг с другом, — что ж, они могут поздравить себя с завидной выдержкой. По сути, они с Мальвиной творят радикальный эксперимент: создают вслепую новую разновидность дружбы, которая (как он начал смутно прозревать) — в контексте крепкого брака и ровных отношений с женой — вполне удовлетворяет его эмоциональные нужды. И пока он не видит ни малейшей необходимости раскачивать лодку. Ему достаточно того, что есть. И очень возможно, что их дружба, эволюционируя, приобретет дополнительное сексуальное измерение, когда, спустя какое-то время, они почувствуют, что готовы к такому шагу… Все может быть. Все, что угодно, — пока они продолжают видеться и не торопят события.