Круг земной
Шрифт:
– Да так, – сказал Родрик. – Тень, значит, поглотила. Ну, ну. Та деревня, в которой я был, называется Кадван. Большая, с каменными домами, целый город.
Гаран вытаращил глаза.
– И что… люди?
– И люди. Много, все живей тебя, только, по-моему, они слегка не в себе. И город как мертвяк какой-то, весь в тенетах, и народ такой же. Словно их в сундуке последние полста лет держали и на днях выпустили.
– Ну, не скажи… девка, вроде, ничего так. Свежачок.
– Разве что только она.
Родрик принялся обстоятельно рассказывать о событиях последних двух дней,
– Бред какой-то, – авторитетно изрёк он. – Выбираться отсюда надо…
– Экая умная мысль! – рассердился Родрик.
– …только, – озабоченно продолжил Гаран, – похоже, мне на тебя рассчитывать не придётся.
– Почему?
– Ну, так… захомутали ж тебя. Пробная ночь и все дела.
Родрик открыл было рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но сверху послышался голос Эирлис:
– Родрик, поднимайся, обед готов.
Гаран хохотнул, снова скривившись от боли. Злобно на него глянув, Родрик встал и полез наверх.
Вскоре он сидел за столом, торопливо поглощая вкуснейшее варево из бобов с кусочками сала, лука и чеснока; изумлению его не было предела, когда Эирлис поставила перед ним небольшую глиняную бутыль с горькой и такой забористой настойкой, что у Родрика выступила скупая слеза.
– Замечательно, – выдохнул он, прокашлявшись.
Эирлис улыбнулась. Она сидела по другую сторону стола, подперев щёки руками.
– У Алуна взяла. Он так дал, когда узнал, что для тебя. У него тут прозвище – «Максен». Это на древнем языке значит…
– Знаю. «Щедрый». – Взгляд Родрика упал на большую бадью, стоявшую у стены. Капуста, вспомнил он.
– Помнится, ты говорила Сигерду, что приняла меня за какого-то… песиголовца?
– А в ваших краях разве нет таких?
Родрик молча покачал головой. Желудок уже был полон, но он никак не мог остановиться. Настойку он выпил почти всю, с блаженством ощущая огненные ручейки, бегущие внутри тела.
– Они как люди, – сказала Эирлис, помолчав. – Очень высокие и головы волчьи, и руки в шерсти. Говорить не умеют, рычат, и на человека не нападут, разве только уж совсем голодны. И очень квашеную капусту любят.
– Волки – капусту? – изумился Родрик.
– Я ж сказала – они как люди. За грехи свои страдают.
– И ты сама таких видела?
– Видела. Зим двенадцать или тринадцать назад, много, не могу сосчитать, одна женщина, Бриенна, – её дом тоже за деревней стоит, – на огороде возилась, и увидела песиголовкиню. Та прямо из леса шла. Бриенна в дом забежала и под одеялом схоронилась. А песиголовкиня зашла, принюхалась – и к бочке с капустой. Они, когда капусту видят, словно с ума сходят. Залезла внутрь чуть не до пояса, и давай чавкать. Бриенна тогда топор взяла – и ей по спине. Весь Кадван тогда приходил, смотрел, дивился. И я видела.
– И ты это помнишь? Маленькая, поди, была.
– Кому маленькая, а кому – нет, – хмыкнула Эирлис. – Помнится, я тогда Пеббе во второй раз от ворот поворот дала. Хотел меня четвёртой женой сделать.
– Погоди. – Язык понемногу начал заплетаться. – Как такое может быть? Двенадцать зим назад? Сколько ж тебе лет?
Эирлис пожала плечами.
– Лет? Не знаю. – Она удручённо выставила перед собой ладони с растопыренными пальцами. – Это – десять, я знаю, и ещё немного больше знаю. Но мне много, много раз по десять.
– Что за чушь! – У Родрика шумело в голове. – Ничего не понимаю.
Девушка встрепенулась.
– Потому что тебе отдохнуть надо. – Она вскочила из-за стола. – Ложись, я тебе на топчане постелила. Как проснёшься, к преподобному пойдём, он велел к ночи прийти.
Родрик кивнул и повалился на тюфяк, показавшийся ему восхитительно мягким.
* * *
Темнело здесь очень быстро.
Они шли долго, дольше, чем от Кадвана до хижины. Сначала той же дорогой спустились с пригорка, но не доходя до селения Эирлис свернула в сторону: вдоль крепостной стены бежала узенькая тропка. Слева – брёвна, справа – рукотворный овражек, захламлённый ветками, прошлогодней листвой и всяческим мусором.
Родрик плёлся сзади, то и дело норовя свалиться в ров: голова зверски болела, а глотка отчаянно требовала холодного пива. Тот напиток – Эирлис назвала его «туйон», – был горьким, как полынь, и очень крепким, но пился необычайно легко, чему Родрик сейчас был уже не рад. Ноги заплетались, а язык категорически отказывался внятно произнести хотя бы один из тысячи вопросов, которые ещё недавно требовали немедленного ответа.
– Сколько я спал? – только и сумел выдавить он.
– Вечер, да ночь, да ещё полдня.
– Как это?!
– Не сердись. Сигерд велел тебе сон-травы в еду добавить, чтоб отдохнул. Да и выпил ты немало.
Крепостная стена внезапно закончилась, и они вышли на обширную поляну.
– Что это?
Шагах в пятидесяти от селения спиной к лесу стоял сруб, вросший в землю покатой крышей, с целой поленницей дров рядом. Из дыры наверху вился тёмный дымок; корчась, он рисовал причудливые узоры на лице огромной луны.
– Это – дом очищения.
– Баня, что ль?.. – Такие были едва ли не в каждой деревне, в том числе в Бреотигерне, топившиеся по-чёрному, с чугунными котлами, вмазанными в каменную кладку.
Эирлис строго на него глянула. Было забавно наблюдать на её полудетской мордашке такое выражение, будто она воспитывала младшего брата.
– А в твоих краях разве не так? Пойдём.
Родрик пожал плечами. Вил поймёт этих блаженных. Ну и ладно: если для того, чтобы очиститься от-того-не-знаю-чего, надо помыться, то он только этому рад. Его дважды вымокшая в болоте одежда смердела как дохлая лягушка, и Родрик подозревал, что от него самого запашок шёл не слаще.
Из открытой двери на него пахнуло дымом и паром. Глаза на мгновение ослепли от густого воздуха и темноты. Родрик остановился, и вовремя: прямо за порогом лежало толстое осиновое бревно. Родрик непонятливо хмыкнул.