Крушение мировой революции. Брестский мир
Шрифт:
Троцкому пришлось уступить, причем не только в украинском вопросе. Он подтвердил согласие советской стороны оставаться в Брест-Литовске и не требовать перенесения переговоров в Стокгольм, чего так боялись Германия и Австро-Венгрия; соглашался на образование комиссии для рассмотрения территориальных и политических вопросов, т. е. на обсуждение аннексий под прикрытием самоопределения народов; признал право на самоопределение Финляндии, Армении, Украины, Польши и прибалтийских провинций; обязался как можно скорее вывести русские войска из Персии [97] . Однако все это были лишь словесные уступки: Троцкий демонстративно подчинялся диктату. После пятичасовых переговоров 11 января по н. ст. Кюльман пришел к выводу, что Троцкий не хочет заключать мира, а «стремится вынести из дискуссий материал для агитации», чтобы «прервать переговоры и обеспечить себе эффектный отход». [98]
97
Германия, док. № 157; там же, док. № 160 от 12 января по н. ст. 1918 г. Тел. Бусше в посольство в Вене и посланнику в Константинополь.
98
Там же, док. № 161 от 12 января по н. ст. 1918 г. Тел. Кюльмана Гертлингу; там же, док. № 163 от 13 января по н. ст. 1918 г. Тел. Кюльмана в МИД Германии; там же, док. № 171 от 16 января по н. ст. 1918 г. Тел. Кюльмана Гертлингу.
Взгляды Троцкого не были для Кюльмана тайной. «Ему и его друзьям, — писал Кюльман, — самой важной целью кажется мировая революция, по сравнению с которой интересы России вторичны. Он усердно читает и штудирует германские социал-демократические газеты» и надеется, что германские «социал-демократия и массы совместно выступят против войны», если она будет вестись из-за территорий. Через четыре дня после того, как на заседании комиссии по урегулированию территориальных и политических вопросов 12 января по н. ст. Троцкий, а затем Каменев фактически отказались признать право отделившихся от бывшей Российской империи территорий провозгласить свою независимость, вновь стали настаивать на выводе германских войск из оккупированных районов и отказались признать за немцами право требовать невмешательства советского правительства во внутренние дела Германии, Кюльман телеграфировал канцлеру Гертлингу личное письмо [99] , в котором указал, что не верит более в «желание Троцкого вообще прийти к приемлемому миру». Необходимо признать, — продолжал Кюльман, — что положение Германии «из-за этого становится все менее благоприятным, так как со стороны военных категорически отрицается принятие на себя обязательств по выводу войск даже после заключения всеобщего мира. Это конечно же дает в руки Троцкому весьма сильное оружие» [100] .
99
Там же, док. № 176 от 17 января по н. ст. 1918 г. телеграмма Кюльмана Гертлингу; там же, док. № 174 от 17 января по н. ст. 1918 г. Тел. Кюльмана в МИД Германии; там же, док. № 177 от 17 января по н. ст. 1918 г. Тел. Кюльмана в МИД Германии; там же, док. № 178 от 17 января по н. ст. 1918 г. Рапорт Веделя Гертлингу.
100
Там же, док. № 166 от 14 января пон. ст. 1918г. Тел. Кюльмана в МИД Германии; там же, док. № 171; там же, док. № 165 от 13 января по н. ст. 1918 г. Тел. Розенберга в МИД Германии.
В целом немцы считали, что «для подверженных сильному влиянию Радека большевиков пропаганда революции стоит выше даже по сравнению с интересами господства своей собственной партии» и они «больше хотят желательного для революционной пропаганды разрыва переговоров, чем мира». На переговорах они «в меньшей степени представляют Россию, а в большей — революцию», «охотно идут на затягивание переговоров для того, чтобы иметь возможность пропагандировать по всему миру свои идеи и методы», причем все это «попадает на плодородную почву». [101] В ожидании срыва переговоров Кюльман был теперь больше всего обеспокоен тем, как создать впечатление, что переговоры были разорваны не из-за германских территориальных претензий, в частности, не из-за отказа немцев очистить от оккупационных войск территории, отделившиеся от России. Без больших надежд он собирался обсуждать этот вопрос с Гофманом, который в тот момент как раз готовил советской делегации ультиматум о немедленном подписании аннексионистского мира на германских условиях. Этот ультиматум немцы планировали вручить Троцкому как только будет подписано сепаратное соглашение с Украиной, а до тех пор хотели «отказаться отлюбого более жесткого тона в разговоре с большевиками».
101
Там же, док. № 176.
В возможный сепаратный мир с украинской Радой сам Кюльман не верил. «Как с украинцами, так и с большевиками неприменимы методы переговоров, пригодные для обычных политических противников», — записал он. Со стороны украинцев, по его мнению, «желание прийти к соглашению выражено намного сильнее». Украинцы «хитры и коварны», но «совершенно необузданны в своих требованиях», что «практически исключает шансы на мир», причем «главным препятствием здесь является почти неприкрытое желание того, чтобы населенная украинцами Восточная Галиция была в какой-нибудь форме отделена от Австро-Венгрии и присоединена к Украине», а это, «конечно же неприемлемо для Австро-Венгрии», которая рассматривала вопрос о «самоопределении восточно-галицийских братьев как вмешательство во внутренние дела монархии»
Представители Украины умело использовали, с одной стороны, противоречия между советской и германо-австрийской делегациями, а с другой продовольственные затруднения в Германии и Австро-Венгрии. Именно в эти дни был создан миф об украинском хлебе, который, дескать, мог спасти Германию и Австро-Венгрию от наступающего голода и привести к победе в мировой войне. За это украинская делегация, опираясь на лозунг самоопределения народов, так опрометчиво поддержанный Германией, Австро-Венгрией и советским правительством как средство для расчленения Российской империи, сначала потребовала передачи ей Восточной Галиции (о чем Австро-Венгрия даже говорить отказалась), а затем — выделения Восточной Галиции в автономную область.
Но поскольку именно Австро-Венгрии мир важно было подписать как можно скорее, Чернин пошел на уступки украинцам. «Украинцы больше не ведут переговоров, они диктуют свои требования», — записал Чернин в дневнике и, видимо, не преувеличил. Украинская делегация была осведомлена о начале беспорядков в Австро-Венгрии и «как по барометру» устанавливала по демонстрациям в Вене степень недоедания в Австрии. Было ясно, что австрийцы должны заключить мир, чтобы получить хлеб, запасы которого в Австрии почти иссякли. Сам Чернин считал, что без заграничных поставок хлеба «через несколько недель» в стране «начнется массовое вымирание». Решено было вести с украинцами переговоры «на началах разделения Галиции на Западную и Восточную, согласно требованиям украинцев».
3 (16) января австрийцы и немцы согласились с тем, что территории восточнее Буга и южнее линии Пинск — Брест-Литовск отойдут, в случае подписания сепаратного мирного договора, к Украине, в Холмской губернии будет проведен референдум, а Восточная Галиция получит некий вид автономии. Украинцы победили. Они «практичные люди, — сообщал в МИД Германии Ф. Розенберг, — и рассматривают теории, признанные осчастливить народы, как средство, а не как самоцель. Если при заключении соглашения с нами они получат то, что хотят, то мало будут заботиться о праве наций на самоопределение и о других прекрасных принципах. Их хитрость и упорная крестьянская изворотливость делает нашу игру не слишком легкой» [102] .
102
Там же, док. № 172 от 16 января пон. ст. 1918 г. Тел. Розенберга в МИД Германии; там же, док. № 165. 17 (4) января Украина, Германия и Австро-Венгрия обсудили общие принципы будущего экономического сотрудничества (там же, док. № 175 от 17 января по н. ст. 1918 г. Тел. Розенберга в МИД Германии). 22 (9) января на совещании в Вене австро-венгерских руководителей под председательством императора Карла решено было уступить украинцам в вопросе о «Восточной Галиции ввиду нужды в украинском хлебе» (Чернин. Брест-Литовск, с. 166-167; Литовцев. Французы и Брест-Литовск; AT, T-3742). Что Чернин не преувеличивал опасность, засвидетельствовал в своих мемуарах генерал Гофман: «Положение графа Черника стало в это время особенно затруднительным из-за внезапной продовольственной катастрофы в Вене, случившейся благодаря непредусмотрительности австро-венгерского правительства. [...] С другой стороны, украинский мир, на который я смотрел как на средство произвести давление на Троцкого, стал в качестве «хлебного мира» настоятельной необходимостью для графа Чернина. Особенно плохо для Австрии было то, что его тяжелого положения нельзя было, конечно, скрыть от украинцев» (Гофман. Война упущенных возможностей, с. 183).
5(18) января по инициативе Гофмана немцы попытались договориться с Троцким о будущей границе новой России. От бывшей Российской империи, по плану Гофмана, отторгались территории общей площадью в 150-160 тыс. кв. км, в которые входили Польша, Литва, часть Латвии и острова Балтийского моря, принадлежащие Эстонии. На отторгнутых территориях предусматривалось оставление германских оккупационных войск. Троцкий увертывался от конкретных ответов, пробовал даже оспорить права украинской делегации (при определении новой украинской границы) и затем попросил прервать заседание, чтобы «более подробно исследовать примечательный чертеж» — развернутую на столе карту Гофмана. После перерыва он выступал уже более резко и в длинной речи назвал германские предложения скрытой формой аннексии [103] . Германские предложения были переданы в Петроград, и ЦК приказал Троцкому немедленно возвращаться [104] , чтобы обсудить создавшееся положение с членами ЦК и Совнаркома. Председателем советской делегации в отсутствие Троцкого оставался Иоффе [105] .
103
Германия, док. № 180 от 18 января по н. ст. 1918 г. Тел. Розенберга в МИД Германии; там же, док. № 182 от 18 января по н. ст. 1918 г. Тел. Кюльмана Гертлингу.
104
Ленин, ПСС, т. 35, с. 225; Чубарьян. Брестский мир, с. 129.
105
Майоров. Борьба советской России, с. 193.
Немцы были в напряжении. «Необходимо настроить прессу и парламент на то, — писал Кюльман Гертлингу, — что отъезд Троцкого нельзя рассматривать как разрыв переговоров и предупредить возможную нервозность». Австрийцы теперь были готовы к еще большим уступкам украинцам, лишь бы подписать хотя бы мир с ними. «Забастовка ширится, -сообщал председатель Совета министров Австро-Венгрии Э. фон Зейдлер, -почти все магазины закрыты. Выход всех газет, за исключением рабочих, приостановлен на несколько дней. [...] Из Будапешта сообщают о всеобщей забастовке. Во все центры беспокойства перемещаются войска. [...] Будущее зависит от Брест-Литовска. Если соглашение удастся, то любая опасность будет устранена. Если переговоры окончатся безрезультатно, то [...] удержать контроль над событиями не удастся. Австрия теперь не перенесет того, чтобы мирные переговоры окончились неудачно» [106] .
106
Германия, док. № 182 от 18 января по н. ст. 1918 г. Тел. Кюльмана Гертлингу; там же, док. № 181 от 18 января по н. ст. 1918 г. Тел. Веделя в МИД Германии.
Германские условия от 5 (18) января не следует считать слишком жесткими. Западногерманский историк В. Баумгарт справедливо указывает на то, что от большинства перечисленных в германском ультиматуме территорий большевики отказались сами еще до брестского диктата. Так, 31 декабря 1917 года советское правительство признало независимость Финляндии. Вопрос о независимости Польши фактически был предрешен еще и тем, что с января 1918 года за независимость Польши выступала Антанта, а президент США Т. В. Вильсон 13-м пунктом своей программы оговорил суверенитет этой страны. Отделение Прибалтики также казалось всем неизбежным, тем более, что немцы — и здесь главная заслуга принадлежала Людендорфу — ревностно следили еще и за тем, чтобы создать своеобразный «санитарный кордон» и застраховать себя от распространения через Прибалтику большевизма в Германию. Позже, когда рухнул Брестский мир и когда Германии продиктован был Версальский договор, Антанта санкционировала отделение от России Прибалтики, Финляндии и Польши, сделав из этих государств тот самый «санитарный кордон» против коммунизма [107] , о котором мечтал Людендорф. По существу, немцы не шли дальше требований, реализованных самим ходом событий. И они вполне могли ожидать, что советское правительство согласится на выдвинутые ими условия [108] . Разногласия между Троцким и делегациями Четверного союза возникли не из-за того, что Гофман предложил отторгнуть вышеперечисленные территории от Российского государства, а по совсем иной причине: большинство советского правительства категорически выступало против самого факта подписания мира с империалистической Германией.
107
Баумгарт. Брест-Литовск и «разумный» мир, с. 67-68.
108
В историографии обычно считается, что заявление Гофмана было чуть ли не ультимативным. Из документов этого не следует.
Более того, 19 января по н. ст. Гертлинг в специальном письме Гинденбургу подтвердил, что до заключения сепаратного соглашения с Украиной какие-либо ультиматумы в отношении советского правительства абсолютно исключены и будут на руку только Троцкому, ищущему повода для разрыва переговоров (Германия, док. № 185 от 19 января по н. ст. 1918 г. Тел. Гертлинга Лерснеру).