Крушение

Соколов Василий Дмитриевич

— Тревогу! Немедленно бить тревогу! — крикнул фельдфебель и как сумасшедший начал колотить по железному рельсу.

Через мост стремительно по одному пронеслись танки. Открылась стрельба аулеметная и орудийная. Охрана моста, полевая жандармерия и курсанты саперной школы забегали в суматохе. Зенитные установки повели защитный огонь.

Русские танки врезались в кустарник, подмяв под себя несколько зенитных орудий и спаренных пулеметов, и, не задерживаясь, ушли в степь.

А фельдфебель Нейман остался лежать в обломках своего рухнувшего домика, не зная, жив он или убит. Но, кажется, остался жив, потому что приходил в сознание и опять начинал думать. О чем?

Конечно же о своем королевстве, которое ограничивалось территорией моста. Трагедия! Но эта трагедия похлеще той, какую изведал Наполеон, переправляясь через Березину. Будет что вспомнить и рассказать своим будущим ученикам, когда вернется домой из русского плена…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Поселок Гумрак — седой от цементной муки, весь в ссадинах и складках трещин — вдруг напомнил приехавшему сюда Паулюсу умирающего старца; да и самого командующего неумолимой и жестокой силой приказа втолкнули сюда, чтобы тоже умереть, и, как ему казалось, местом для погребения избрали именно вот это никому не известное ущелье, где разместился командный пункт. Иного места не было. В самом Сталинграде находиться было рискованно — трудно сказать, что замышляли русские, их снаряды залетали и в Гумрак, крошили его камни, переворачивали и дыбили вороха белой пыли.

Мало–помалу Паулюс из докладов командиров уяснил себе — и это было равно воскрешению души! — что войска в котле держатся, что русские пока не предпринимают решительного штурма города. К тому же фюрер, видимо, что–то замышляет, да и сама обстановка диктует необходимость прорыва. Только прорыва!

Командующий уже хотел было своею властью решиться на это, но рука не повиновалась самочинно писать приказ. Мрачно подумал: «А согласны будут в ставке? И как отнесется к этому фюрер?» Паулюс знал, как в таких случаях расправляется Гитлер — срывает погоны и — в тюрьму без суда и следствия. Бывало и хуже: виновный командующий, вызванный в Берлин за провал операции, стрелялся по дороге, ибо там, в ставке, все равно ждала его карающая пуля тайной имперской службы.

Надо что–то делать. И как можно скорее…

Паулюс носком сапога пнул черт знает откуда взявшуюся рыжую, в репьях кошку. Она взглянула жалкими, затравленными глазами и, мяукнув как–то хрипло, совсем не по–кошачьи, выскользнула из бункера. Паулюс смотрел ей вслед, а размышлял совсем о другом.

Он понимал, что русские, конечно, и дальше будут развивать наступление, фронт прорыва ширится. Окруженные немецкие войска могут не сегодня–завтра оказаться в плотном кольце, толщу которого трудно предвидеть, но уже завтра и тем более днями позже невозможно будет пробить… «Катастрофа… Нет–нет, — встрепенулся командующий, — фюрер думает. Он не оставит в беде…»

Мысли лихорадочно стучали в голове Паулюса. Сбивчивые и невнятные. То он чувствовал себя нерешительным, совсем придавленным, то вдруг властным и сильным. Перед мысленным взором зияла темная пропасть…

А может, это длинный земляной коридор казался таким? Или само ущелье?

Из темного провала, засвечивая впереди себя жужжащим фонариком, появился адъютант Вильгельм Адам, Заметив его, Паулюс внутренне обрадовался, но спросил рассеянно:

— И ты здесь, Адам? Как ты сюда попал?

Еще из Нижне—Чирской командующий послал своего адъютанта полковника Адама повлиять на бегущие войска, сдержать панику. Адам временно был назначен командовать дивизией, и после этого в сводках она даже именовалась «дивизия Адама». Теперь столь неожиданное появление его казалось командующему каким–то чудом, свалившимся с неба.

— Конечно,

с неба, — привычно угадывая настроение своего командующего, ответил Адам и, не раздеваясь, весь в грязи и пыли попросил напиться. Воды не было. «Без меня вы пересохнете, как комнатные цветы без полива», — про себя усмехнулся Адам, а вслух заметил: — Но вы же сами, господин генерал, затребовали меня. Телеграмму имею, и в ней прямо сказано: «Полковник Адам должен явиться в штаб 6–й армии в котел». Не так ли? Может, это неправда? И мне вернуться назад? — прищурился Адам, каким–то внутренним голосом проклиная всех и вся, что очутился в этом дьявольском котле.

В суете неразберихи Паулюс забыл, посылал он такую телеграм–му или нет, но был рад, что Адам не покинул его в трудный час.

Вернувшись к своим заботам, Паулюс спросил:

— Скажи, что там делается? Какое настроение в группе армий?

— Мне все известно, — похвалился Адам, — Жалею только, что не слетал в Берлин… Впрочем, могу доложить и о настроении в ставке!

Генерал–полковник сразу не поверил, да и откуда ему, адъютанту, все это знать, просто похваляется, желая, скорее всего, развеселить в беде своего командующего. Но когда Адам сообщил, что группа армий «Дон» собирается отступать на Таганрог, Паулюс забеспокоился. Ему, перелетевшему в котел командующему, неприятно было слышать огорчительное сообщение, он скосил на адъютанта неверящий взгляд: «Шутит, плут!» — и в сердцах заметил:

— Не говори глупости, Адам! Группа армий должна держаться так же, как мы. Без приказа Гитлера она не может отступить ни на один шаг. Там, где стоит немецкий солдат, он не сдает завоеванных позиций. Ты должен знать, кому принадлежат эти слова.

— Знаю, это сказал фюрер, — кивнул Адам и покривил лицо, будто от зубной боли. — Но позвольте, господин генерал, заметить, вы живете устаревшими понятиями… Официально никто не хочет сдавать позиций — ни войска, ни вы, как командующий, ни сам фюрер… Но от нас сие не зависит, господин генерал. — Адам развел руками и обратил внимание на бухнувший в это время тяжелый снаряд, — Русские возвращают свои позиции, и у них несметные силы… Так что мы обманулись…

— Перестань болтать! — перебил Паулюс, не любивший, чтобы в любой форме пропаганда вмешивалась в военные вопросы. — И если что–либо известно тебе о перемещении группы армий, доложи коротко и ясно!

Адам понял, что здорово обидел своего командующего, упрекнув его в том, что он живет устаревшими понятиями, но подумал, внутренне озлясь, что иным путем не сломить его закостенелого упрямства, и с тою же язвительной и горькой усмешкой щекотал командующему нервы:

— Мне, господин генерал, известно, и вы только послушайте… Официально все остаются на прежних местах — и группа армий, и мы… даже в котле, а сидим… Но я узнал от доверенного лица, что группа армий уже отправляет в Таганрог все части штаба. Лишь для проформы штаб сидит в Новочеркасске, так сказать, на холостых моторах…

— Кто это доверенное лицо? — едва сдерживая гнев, спросил Паулюс. Болтовня адъютанта его начинала откровенно раздражать.

— Верьте, господин генерал, сведения взяты из первых рук, — в свою очередь, подливал Адам масла в огонь, — Во–первых, я разговаривал с полковником Хофеном, который с превеликой досадой получил назначение к нам начальником узла связи и должен скоро приземлиться в котле… Он имел личную аудиенцию у самого командующего группой армий… Во–вторых, за кружкой пива встречался со своим дружком по юнкерской школе, который ныне служит офицером для особых поручений у командующего… И они оба доложили мне, понятно, строго секретно…