Крутой поворот (Повести, рассказ)
Шрифт:
– Не. Скучно ему тут. Приятелей нет. И девок не осталось. Все меня зовет. В город-то.
– Да, народу у вас во Владычкине совсем мало, - согласился Корнилов.
– Заскучаешь.
– Из молодых-от кто?
– стала прикидывать старуха.
– Главдя-сиделица? С зюзюкалой связалась. Имени-то его и слышать не хочу! Федотовы. Сестрицы. Да Вовка, Верки Федотовой сын. Так ему еще и шашнадцати нет. За прогоном бабка Калерия. Она с печки не встает. Я ей поесть когда сготовлю, она и сыта неделю. А остальные навроде старой Кавалерии, - она хихикнула.
–
Игорь Васильевич улыбнулся, подумал: «Какая же старая должна быть эта бабка Калерия, если Надежда Григорьевна по сравнению с ней себя молодой считает!»
– Но родные-то, наверное, есть у каждого? Ездит кто из города?
– спросил он.
– Да ведь и Луга под боком?
– В Луге-то есть наши. Пустили там корешки. Так они сюда носа не кажут. Городскими себя считают. И в Питере наши живут. Как же, там родня есть! Да ведь редко ездют. Уж рази что летом. Зимой-то не ездют. У бабки Калерии сынок инженер. И сам уж лет пять не является, да хоть бы к празднику пятерку прислал матере. Тю-ю! Не то что мой.
– А ведь у вас такие леса вокруг!
– сказал Корнилов.
– Грибов, ягод, наверное, тьма. И дичь! Охотники-то приезжают?
– Не приезжают, милой. Разве что к егерю. А у нас во Владычкине Вовка Федотов один палит по воронам. Отцова берданка ему досталась, вот и палит.
– Выходит, что не густо у вас с населением, - улыбнулся Корнилов.
– И родственники про Владычкино позабыли. От станции далековато.
Старуха помолчала.
– Ну а егерь с лесником, наверное, бирюками живут? Попробуй-ка до них добраться?
– А чего до них добираться?
– удивилась старуха.
– Не велик и крюк. Версты на две подале нас. Егерь-то с семейством живет. С женкой. Трое у них - мал мала меньше. Большенький, правда, в школу бегает.
– Она засмеялась, опять, как в начале разговора, прикрыв рукой рот.
– Волков не пугается… Ильич, лесник-от, один проживает. Одинокий. Ни детей, ни женки. Хотя кто его знает… Не мшинский он, не нашенский, но мужчина добрый, обходительный.
– Да ведь он здесь с незапамятных времен живет, - вставил молчавший все время участковый.
– С запамятных, с запамятных. Давно живет, да не наш. Не из Мхов, - строго сказала Надежда Григорьевна и, оборотясь снова к Корнилову, продолжала: - Он, Ильич-то, с пятьдесят шестого здесь. Аль на годок ране. Степан Трофимыч, старый лесник, умер, - Надежда Григорьевна перекрестилась.
– Наш был братец. Ильич-то и приехал на его место.
Надежда Григорьевна задумалась, рассеянно глядя в замерзшее оконце. Корнилов не торопил ее, ждал, когда сама заговорит.
– Степан-от тоже одинокий был, - наконец заговорила старуха.
– Уж такой одинокий! Никого ему, окромя леса, не надо. Вот охотник-то был. У меня подушки пером набиты - все он, брат. Дичи настреливал! Ружье у него большое, да-а-алеко стреляет. С подзорной трубой…
Игорь Васильевич внимательно слушал Надежду Григорьевну, стараясь представить себе по ее рассказу всех обитателей деревни, их возраст, интересы.
Участковый все время ерзал на лавке, поглядывал на часы. Корнилов чувствовал, что ему не терпится идти дальше, говорить с другими людьми, что-то предпринимать. Неторопливая беседа со старухой, похоже, раздражала лейтенанта. Ему хотелось действовать.
И только когда старуха упомянула про ружье, он замер вдруг, словно пойнтер, почувствовавший дичь. Перестал ерзать и сидел совсем тихо, стараясь не упустить ни одного слова из разговора. Игорь Васильевич внутренне усмехнулся, искоса взглянув на лейтенанта.
– А Ильич-то после него, после Степки, основался, - продолжала старуха.
– Говорят все - одинокий, а мне одна баба сказывала: сын у него был. Только сызмальства поссорился с отцом. С войны.
– И что ж, сын к леснику не ездит?
– поинтересовался Корнилов.
– Не ездит, батюшка. Да ведь и он про сына молчит. Одинокий, говорит, я. А баба-от, ну та, что про сына мне рассказывала, сама зайцовская. С-под Сиверской. Знает его. Чегой-то там у них вышло, а чего - не помню.
– А где живет эта женщина?
– Зайцовская, говорю, она. Полиной зовут, а фамилии я не помню.
– Тетя Надя, а к егерю да к леснику гости-то ездят?
– хмуро спросил участковый.
– Ходют люди, - сказала Надежда Григорьевна.
– А гости или по делу - не скажу, откуда мне, старухе, знать. Вот что родственников у них нет, об этом я сказывала. У лесника-от гатчинский один часто бывает. Лесхозовское начальство. Тот ездит. Дружки, что ли. Форсистый такой.
– Молодой или старый?
– спросил Корнилов.
– Помоложе, чем сам Ильич.
Корнилов посмотрел вопросительно на участкового, - Леснику за шестьдесят, товарищ подполковник, - ответил тот.
– А вы, Надежда Григорьевна, видели этого дружка? Как он одевается?
– Что-то я и не скажу. Помню, плотный, форсистый, а как одет… Нет, не припомню. На голове вот малахай рыжий…
– Чего?
– Шапка, говорю, большая, мохнатая, рыжая-рыжая… Да что мы все гутарим да гутарим, - спохватилась она.
– Давайте почаевничаем. Я счас, быстро.
– Старуха встала, пошла к печке.
Корнилов тоже поднялся.
– Нет, спасибо, хозяюшка. В другой раз чайку попьем. Вы нас не ругайте, что от дела оторвали.
– Да какие у меня дела?
– искренне изумилась старуха.
– Поболтать - вот самое первое у меня дело.
– Надежда Григорьевна, - спросил Игорь Васильевич, надевая пальто.
– А ружье-то вашего брата, с подзорной трубой, оно кому досталось?
– Ружье-то?
– задумалась старуха.
– Да никому не досталось. Никому. Степка-то, видать, или потерял его перед смертью, или продал. После смерти не нашли ружья. Сын-то мой, Славик, переискался. Думал, от дядьки в наследство останется.