Кружева лабиринта

Малахова Елена Валентиновна

– Хорошо. Только долго не засиживайся, иначе утром не встанешь.

Отец нервно выдохнул, и я задумалась, принес ли ему этот выдох желаемого облегчения, или он показывал, какого невероятного труда стоит отцу терпеть мои провинности. Так или иначе он подошёл к маминой фотографии, притаившейся на столике из красного дерева возле камина в гостиной и с грустью взял её в руки.

– Ах, Скарлетт, смогу ли я справиться с ней? Стать хорошим отцом и другом для неё? – он нежно провел дрожащими пальцами по золотистой рамке. – Я так боюсь её потерять, как когда-то потерял тебя…

Мою душу обожгло болью одиночества, а разум тяготил долг перед отцом: долг не принести ему лишних мучений. Понимая что всё обдумать в такой обстановке довольно трудно,

я зашла в свою комнату и сменила одежду на спортивную, поскольку была убеждена, что только пробежка способствует приливу сил и здравомыслию. В минуты, когда тело устремлялось вперёд, в прохладу уличных дорог и перекрестков, я чувствовала себя независимой, всесильной, и любая из ситуаций поворачивалась под более выгодным углом.

Я спустилась по лестнице; из спальни отца доносились голоса включенного телевизора. Я взяла ключи, обулась и выскочила во двор. Мой путь лежал по Сатис-авеню вверх, ближе к особняку. Разрезая студёный воздух руками, я не спускала глаз с четырех этажей, выложенных потемневшим камнем, и он будто бы тоже не выпускал меня из виду и дразнил молчаливостью фасада. Это была своего рода схватка, определяющая кто победит: сила мышления, ведущая к раскрытию жестокой загадки, где тёмные судьбы людей сплелись в одну материю неизвестности, или его смертоносная магия, заключенная в плен непроницаемых стен. Дороги выглядели пустыней, а тротуары одиноко освещались линией уличных фонарей. Я всё бежала и бежала, пока позади не послышался рев мотора приближающегося транспорта. Я остановилась, опираясь на колени руками, чтобы перевести дух, и обернулась назад. Прямиком по дороге проехал мотовездеход. Им управлял парень в черном шлеме с темными глухими стеклами, через которые, казалось, нельзя увидеть даже яркий свет. Его голова была повернута в мою сторону, и у меня сдавило грудь от страха, что этим парнем был Лео Ферару. Он приостановился на миг, и мне стало неловко от ощущения его пристрастного взгляда. Мысль, что под шлемом скрывалось уродливое лицо или слой чистого красного мяса с белыми прожилками, непомерно ужасала. Пару раз он поднажал на рукоятку руля, заставляя мотор разрываться от насаждающего рёва; шины засвистели по асфальту, и в серо-голубом дыму вездеход рванул вперёд. У меня зашлось сердце, а мысли – одна страшней другой – лишь подгоняли скорее оказаться дома. Тревожимая странным поведением сына Каллена Ферару я побежала назад по Сатис-авеню.

Обратный путь показался бесконечно долгим. До соседского дома было рукой подать, когда под ноги мне бросился тощий котенок иссиня чёрного окраса. Он был настолько прытким, что за его движеньями нельзя было проследить. Восстанавливая дыхание, я остановилась, а котенок принялся поочередно обвивать мои ноги.

– Эй, откуда ты такой взялся?

Котенок протяжно замяукал. Я наклонилась к нему и в свете фонарей разглядела его сверкающие глаза: один был насыщенно голубого цвета, а другой – светло-смарагдового, при этом зрачки, тёмные, как пропасть бездны, по форме ничуть не уступали кольцу. Он вырвался из рук и, ловко прыгая вокруг меня, пулей взобрался на верхушку каштана и за тот же миг спустился обратно, к ногам. Казалось, его щуплое тело составляли сплошные амортизаторы и пружины, при помощи которых он проворачивает акробатические трюки. Он снова прошмыгнул под ногами и пустился впереди меня по мглистому тротуару. Я побежала за ним вдогонку, но чем быстрее бежала я, тем скорее мчался он. В погоне я выдохлась и перешла на шаг, а когда огляделась – поняла, что гналась за ним три квартала. Поздний вечер обратил Ситтингборн в царство теней, ползущих от деревьев, померкших зданий и разгорающихся фонарей. Передо мной открывалась шеренга кустов, отделяющих тротуар от линии домов, что следовали один за другим, как на Сатис – авеню. В окнах не брезжил свет, и дома выглядели безжизненными.

– Видишь, куда ты загнал меня, Торнадо? – я усмехнулась сама себе. – По-моему, не плохо звучит: Торнадо! А, мой быстроходный друг?

Пока я разговаривала с котом,

притихший тротуар озарился дальним светом неподвижных фар, затаившихся в пределах газона возле дома № 105. Торнадо издал визгливое «мяу», а я, ослепленная до рези в глазах, прикрылась ладонью и сквозь пальцы старалась разглядеть, кто находился впереди, в шести футах.

– Зачем ты пришла? – спросил голос из темноты неосвещенного двора.

– Кто вы?

– Я живу здесь. Тебя учили отвечать вопросом на вопрос?

– А я ничего не вижу по вашей вине, потому мой вопрос важнее вашего.

Фары тотчас потухли, а в моих глазах ещё мелькали прозрачные круги. Пока я избавлялась от них, из перины свинцовых облаков выбралась луна и пролила свою милость на окрестные улицы и летаргичные здания. Впереди находился гараж, а возле закрытых ворот неподвижно стоял мотовездеход, где, скрестив руки, сидел тот самый парень в шлеме.

– Мне следует повторить вопрос, или ты ответишь? – его голос раздавался далёким отзвуком.

Испуганная душа сжалась, и я никак не могла заставить себя произнести ни слова. Стоя, как вкопанная, я с великим усилием вдыхала холодный воздух.

– Ты что меня боишься? – уточнил он.

Я приоткрыла рот, но ответ без следа растворился в горле. Из меня выходили непонятные звуки отчаяния, и тогда самое разумное, что пришло на ум – бежать, как можно скорее. Не глядя по сторонам, без затеи обернуться, я помчалась вперёд, а моё сердце вырывалось из груди. Пятнадцать минут пронеслись каруселью неумолимого страха, и только закрыв входную дверь своего дома, прижимаясь к ней спиной, я могла продышаться и усмирить стук перепуганного сердца.

Той ночью меня поглотили кошмары. Мне привиделось, как Лео Ферару снимает шлем, появляется багрово-красное лицо, лишенное кожи, которой некогда касалось безжалостное пламя адских чертогов. Алая кровь сочится сквозь поры и капает вниз, а из грубых глубоких шрамов, исчертивших лоб, выпадают белые черви. Просыпаясь точно в бреду, я вскакивала в кровати, мокрая и задыхающаяся, а затем вновь утопала в болоте злых фантазий. Всё повторялось снова и снова, пока рассвет не положил ночным страданьям конец.

4.

Не ведая покоя с самого утра, школа на Брюэри-роуд била «в колокола»: возле порогов почтового отделения найдено мёртвое тело Дэвида Кокса. Газета «Weekday Sittingbourn» переходила из рук в руки взволнованных учеников, пугая заголовком «Спокойствие под угрозой». Я подошла к гудящей толпе у окна в коридоре и взяла один экземпляр свежей газеты. Короткая статья констатировала факт убийства сына почтальона, но подробности происшествия не излагались. Снизу статьи находилось обращение старшего инспектора Клифтона к очевидцам. Слогом удачной прозы он призывал бдительных неравнодушных людей общими с полицией усилиями наладить порядок в городе. Автором статьи была мать Синди – Джоанна Викс. Я свернула газету и положила на место, размышляя, где может находиться Синди. Разум оказался во власти смятения, представляя вопиющие картинки, где посреди холодной улицы валяется беззащитный и мертвый Дэвид Кокс. Его мечты померкли, как и дивный свет его бледно-зеленых глаз, а будущее потерялось в бесконечной дороге незавидного настоящего. Разыскивая Синди, я шла по коридору, видя как тут и там о случившимся перешептываются вполголоса и всякий, кто взирал на фотографию молодого привлекательного парня, не скупился на слова сочувствия такому горю.

После непродолжительных поисков я наткнулась на Эшли и Синди в холле пустой столовой. Они рыдали в два ручья и даже не удосужились поднять глаза, когда я вошла.

– Как жаль парня, – грустно причитала Эшли.

– Он погиб по нашей вине, – бормотала Синди, утирая слезы платком.

Я поспешно закрыла дверь в столовую и села за круглый стол напротив них.

– Говорите тише! Нас могут услышать! Как это вышло? Кто-нибудь знает подробности?

– Дэвид шёл на работу, и возле почтового отделения его убили одним ударом ножа в сердце. Ужасная трагедия!