Кряка
Шрифт:
Дина опустила чашку на блюдечко и, склонив голову набок, уставилась на отца большими синими глазами.
– Не хочу продавать, - сказала она серьёзно.
– Я их под клушку буду подкладывать.
Подняла чашечку, стала пить как ни в чём не бывало, только покосилась насторожённо на чёрный пластмассовый репродуктор, висевший на стене между окнами. Из репродуктора лилась весёлая музыка.
Немного погодя, когда все забыли о разговоре про инкубатор, репродуктор захрипел, прокашлялся и объявил всё то, о чём говорила бабушка.
Папа сказал, обращаясь к дочке:
–
Дина упрямо сжала губы.
Потом выступали пионеры.
Всё было очень понятно. Дина соглашалась с ними и даже сама решила принять участие в закупке, но яйца от своих уток она никому не отдаст. Никому! Дина уже видела: бегает по двору вперевалку целая куча утят, и среди них, самый большой, самый красивый, Кряка! Разве можно такого отдать?
Динин папа, развёртывая газету, чтобы почитать после ужина, посмотрел насмешливо на дочку и сказал убиравшей посуду маме:
– Идёт борьба с пережитками капитализма. Частнособственнические настроения подвергаются давлению общественности, - и закрылся газетой.
Дина обиделась, надула губы. Любит отец говорить какие-то заковыристые слова:
"частнособственнические настроения", "пережитки капитализма". Какие тут пережитки, если она хочет вырастить особую породу уток?
Дина собиралась так просидеть долго, до тех пор пока отец не погладит её по голове и не скажет: "Ну, ну, дочка, не сердись, я пошутил". Но тут кто-то, хлопнув наружной дверью, завозился в сенях. Дина побежала смотреть. Это были двойняшки Захаровы. Сняв сапоги и стряхнув с синих байковых шаровар дождевые капельки, они вошли в комнату. Поздоровавшись в один голос, девочки размотали платки, шмыгнули носами и вытерли их ладонями. Всё это делалось размашистыми одинаковыми движениями, и от этого казалось, что пришёл один, курносый, веснушчатый -мальчишка, только он почему-то двоится в глазах.
Динин папа, опустив газету, с любопытством посмотрел на девочек.
– А мы утиные яйца закупали, - сказала одна из них.
– Я сто двадцать набрала, а Женя - сто.
– Вот и неправда!
– возразила Женя.
– Я - сто три.
"Ага, - подумал Динин папа, - сейчас я разберусь наконец, кто из них Лида, кто Женя".
Но разобраться ему так и не удалось. Дина обняла обеих, закружилась с ними по комнате. Потом они уселись в углу, возле Дининого стола, и затараторили так, что папе пришлось уйти с газетой в спальню.
Девочки трещали долго. Потом стали шептаться, что-то высчитывать, о чём-то договариваться и, наконец, разошлись.
Дина, напевая песенку, уложила в портфель тетради, книги и, очень довольная проведённым вечером, улеглась спать.
УПАДЫШ
Утро было хоть и весеннее, но серое, холодное. Над голыми макушками акаций с прошлогодними, шуршащими на ветру стручками проносились лохматые облака, из которых нет-нет, да и заморосит мелкий дождичек.
Проезжая часть дороги с выбитыми глубокими колеями вся в мутных лужах, в комьях влажной грязи. Лишь по обочинам, вдоль палисадников и стен домов, вились просохшие тропинки. По ним, тренькая звонками, сновали взад и вперёд велосипедисты разных возрастов: закутанная
Тут и там, вдоль изгородей, размахивая портфелями, шли стайками ученики. К ним из улочек и переулков, словно струйки ручейков, присоединялись другие, с тем чтобы слиться возле школы в шумный, звонкоголосый поток.
Из глухого переулка на главную улицу выбежала Дина в сером пальтишке, с непокрытой головой; в волосах - мелким бисером дождевые капельки.
Взмахнув портфелем, Дина перескочила через лужу, остановилась, выбрала место, где посуше, ещё раз прыгнула, легко, словно козочка.
А в это время из-за поворота на мосточек, гудя мотором, тяжело взбиралась машина с брезентовой крышей над кузовом. Брезент надувался от ветра, хлопал, и вместе с хлопками были слышны из кузова дружные пискливые крики:
"Пи-и! Пи-и! Пи-и!"
"Из Воздвиженки везут, - отступая от дороги, завистливо подумала Дина.
– В соседний колхоз. А у нас ещё только яйца собирают".
Взобравшись на мосточек, грузовик перевёл дух и, расплёскивая колёсами воду, стал осторожно въезжать в лужу. Всё же на выбоине машину тряхнуло, в кузове что-то затрещало, и через распахнувшуюся сзади брезентовую занавеску на дорогу в грязь упал пушистый жёлтый комочек.
Дина вскрикнула, замахала портфелем. Но машина проехала, а жёлтый комочек, лёжа на спине, смешно и жалко дрыгал -красными перепончатыми лапками. "Пи-и! Пи-и!" - кричал он, силясь перевернуться на живо-т.
– Бе-едненький!
– сказала Дина.
– Как же тебя достать-то?
Достать утёнка не было никакой возможности. Лужа широкая, не дотянешься. Дина обернулась, ища глазами, нет ли веточки какой. Но кругом была вода и грязь, а из-за поворота уже гудела вторая машина с брезентовым верхом.
– Э, была не была!
– сказала Дина, нагнулась, сдёрнула с ног туфли, носки и, приподняв полы пальто, решительно шагнула в лужу. Подобрала утёнка, подержала в ладонях и сунула за пазуху.
– Грейся!
В школе Дина вымыла под краном ноги, села обуваться.
Подружки спрашивали удивлённо:
– - Что, Динка, упала?
– Ой, нет, девочки, что я вам покажу! Пойдёмте в класс.
В классе Дину тотчас же окружили. Утёнок уютно сидел у неё в ладонях, попискивал, закрывал глаза. Смешной, хороший. Девочки по очереди брали его в руки, рассматривали, словно видели впервые.
– Девочки, давайте будем уток разводить. Породистых, - предложила Лида.
– А то жди, когда инкубатор начнёт работать.
– Вот, вот, я об этом и хотела сказать!
– обрадовалась Дина.
– Я даже план придумала: соберём клушек и посадим. У меня три клушки будут: курица Пеструшка, курица Чернушка, курица Хохлатка...
Овсиенко, взобравшись с ногами на парту, взглянул поверх голов, закричал насмешливо:
– Ха! Вот это пла-ан! Кудах-тах-тах! Куд-ку-дах!..
Спрыгнув на пол, Овсиенко вылетел за дверь и там, в коридоре, заорал во всё горло: