Крылья
Шрифт:
Слышу, как Санька выходит из ванной,
— С, лёгким паром! — чуть не добавила любимый, совсем с ума сошла.
— Спасибо, Ксюнь, как заново родился! — голос бодрый.
— А, есть хочешь, новорожденный?
— Как волк!
Заходит на кухню. Халат синий мужской на талии перехвачен поясом небрежно, вся грудь нараспах. Глаза сами липнут. Побрился, причесался — красавчик. С лица слегка схуднул, круги тёмные вокруг невозможных глаз добавляют драматизма, душу рвут, — с ума сойду, наверное.
— Ну, волчьей еды у меня нет, вот ешь, что дают.
Наливаю пиалу бульона, от него пар идёт,
— Ешь, восстанавливай силы.
В ответ слышу почти звериный рык и с удовольствием смотрю, как Санька вгрызается в куру. Ловлю себя на том, что взгляд примагнитился к нему напрочь. Струдом встаю, чтобы типа, заняться делами. Ставлю чайник, слышу, как Петровский шумно втягивает бульон через край пиалы, наплевав на ложку. Ухожу в комнату поливать цветы. Бедный Катюхин цветуарий, что не засушила, теперь утоплю. Тяну время, сколько можно, потом возвращаюсь в кухню с таблетками. Вижу, абсолютно довольного мужика, сытого с лоснящимся от еды подбородком и немного осоловевшими глазами.
— Ксюнь, спасибо тебе огромное, — мурлычет.
— Да, на здоровье, дорогой, лишь бы на здоровье! Вот лекарства ещё примешь, послушаемся, и будешь спать.
Перебираемся в комнату, Петровский сбрасывает халат и отдаётся в мои руки. Делаю серьёзное лицо, переставляю стетоскоп в нужные точки и… тяну время, любуюсь. Санька честно дышит и не дышит, когда скажу, кашляет… с докторами не спорят. Стараюсь не забыть, что сейчас я именно доктор. Сосредотачиваюсь, и вправду слушаю, замечаю улучшения и, наконец, закончив, спрашиваю,
— Сань, что это за странные синяки у тебя кольцом по торсу?
— Да, ерунда! — отмахивается, — не обращай внимания. Рабочие моменты.
— Ну, рабочие, так рабочие, — вздыхаю. Не хочешь, не говори. — Завтра понедельник, надо участкового вызвать, или как там у вас принято в МЧС, но больничный недели на три точно необходим.
— Разберёмся, — машет рукой. Типичный мужик, чуть полегчало, и уже забыл, как плохо было ещё вчера.
— Катюха-то в курсе, что ты тут чахнешь? — задаю больной вопрос, — домой не торопиться?
— Она не знает, что я вернулся.
— Так вызови, — недоумеваю, а у самой внутри всё замирает, — будет за тобой ухаживать.
— Пусть погостит ещё в родном доме, недавно уехала, — говорит нехотя.
— Ну, тебе видней, конечно. Только, если позвонит насчёт цветов или ещё чего, мне что сказать?
— Ксюнь, наври ей, а? — смотрит с мольбой, — скажи, нет меня, и ты не в курсе.
– Что, бережёшь нервную систему благоверной? — язвлю.
— Ничего не берегу, — буркает, глядя в сторону, — просто, не соскучился ещё…
Молчу, не знаю, что и сказать… Дело твоё, Петровский…
— Ложись, поспи немного, сон лечит, — других рецептов у меня для тебя нет, любимый… Смогу ли наврать твоей жене, не знаю. Одна надежда, может, не позвонит?
Глава 4
Александр
Ушла… Зачем про Катюху напомнила? Я забылся на какой-то миг, представил, что ты хозяйка в моём доме, а ты взяла и разрушила! Ксюха,
Она права, надо позвонить жене, лучше я сам опережу. Беру мобильник, раздумываю ещё, вернее маюсь, так не хочется, выбираю «Котёнок», нажимаю вызов. Пока идут гудки, надеюсь, что не возьмёт, хотя лучше бы взяла, а не перезванивала, когда не надо. Какой же я гад, всё-таки! Катюха-то, чем виновата? Любит меня, а я её нет. Пока Ксюхи рядом не было, думал, что почти люблю, а теперь, знаю, что нет. И, что делать с этим знанием?
— Алло, любимый! — жена врывается, как всегда, восторженным всплеском в моё невесёлое болото.
— Катюнь, привет! Как дела?
— Сань, здорово! Тут уже снег выпал! — щебечет, — растает, конечно, но, всё равно, хорошо! От мамы, привет, тебе!
— И ей, привет передавай!
— Ты-то, как? Ещё не дома?
— Дома, третий день, как вернулся.
— Даа… — слышу, как восторг сникает, — мне уже возвращаться? — понимаю, что не хочет и, радуюсь этому.
— Ну, зачем? Ты только приехала, погости ещё.
— Сколько?
— Да, как нагостишься, так и приезжай, — отвечаю, а сам мечтаю, чтобы никогда не нагостилась. Тут не ко времени разражаюсь приступом кашля.
— Сань, ты заболел? — беспокойно.
— Так, ерунда, ноги промочил неудачно, покашляю, и пройдёт, — только не вздумай озаботиться и пригнаться меня спасать.
— Давай, я что ли, Ксюхе позвоню, пусть полечит тебя, — предлагает.
— Справлюсь… — хочу продолжить, что сам до Ксюхи дойду, если надо, или врача вызову, но не приходится, слышу на втором плане,
— Кать, долго ждать-то тебя?! — девчачий голос, следом Катюхины оправдания, — мы тут с девочками посидеть решили за встречу, ты не против, любимый? И в сторону, — уже бегу.
— Беги, дорогая, беги! — не задерживаю, беги, куда хочешь, только, не домой!
— Ну, тогда, чмоки — чмоки! Целую!
— И я целую, пока…
Кажется, ей не до меня, это радует… Очень хочется спать…
Ксения
Кажется, догадываюсь, почему жену не вызываешь, Петровский… Да, Сань, дела наши плохи… Мои уж, точно… Минимум ещё три капельницы связывают нас с тобой… Продержимся?
Занимаюсь своими делами, вернее, пытаюсь. Завтра снова на работу. Выходные пролетели, как одно мгновение, а столько всего произошло. На душе и радостно, и тоскливо одновременно. Саньке явно становится легче — это радует. Но у меня ещё своя тема: волна любви и возможности, хоть временной, быть рядом с любимым человеком, накатывает непроизвольно и накрывает с головой, потом наступает отлив, обнажая неудобную правду: женатым человеком, несвободным. Потом, новый прилив: зато он меня любит! Петровский не разлюбил меня за столько лет! Опять отлив: и что из этого? Женат-то он не на тебе! И, так вот попеременно то одно, то другое, хочется то смеяться, то реветь белугой!..