Крымский Джокер
Шрифт:
Поэтому следует лишь бережно хранить свои неисполненные желания внутри себя. Доставать их время от времени, как перебирают дорогие и любимые книги, зная, что для каждого придёт свой срок. И с огромной тщательностью выбирать новые драгоценности для своей невидимой коллекции.
Так прививается вкус к жизни.
«Вера — привычка к основным духовным принципам, лишённым оснований» — чётко сформулировал определение главный антихристианин девятнадцатого века.
Можно зайти и с другой стороны: «…каждый получает то, во что он верит»- старое искушение хитреца-Воланда. Веришь в полное небытие — пожалуйста. Христос и Судный день — дело вкуса.
Вечное перевоплощение — и оно твоё. Вполне разумный индивидуальный подход.
Я тоже многому верю.
Я верю, что я существую. Только не вполне осознаю где. Я чувствую много скрытых пружин этого таинственного мира. Но не могу поверить ни в одну — они настолько хорошо замаскированы, что их не так просто увидеть любопытному. Иногда я просто проверяю мелодичность их звучания, задевая их своими неуклюжими руками.
Я верю, что являюсь частью чего-то целого и невообразимого, и все окружающие меня индивидуальности, сознания, души тоже часть этого целого. Очень часто от этого у меня захватывает дух.
Рождение и умирание сознаний мне представляется в образе жидкой ртути, от которой отпочковываются различные по величине и форме шарики. В то же время другие шарики вливаются в общую большую часть.
Рождение и умирание физической плоти видится мне в образе бумажного кораблика, пущенного по реке Времени. Весело бежит он по воде. Но чем дальше, тем больше набухает он. Бег замедляется, и вот уже только раскисшие бумажные хлопья медленно удаляются в темноту.
О вере слишком много говорилось, и будет сказано ещё. Но почему-то веру всегда связывают с религией. Верить, что наступит следующий день — уже довольно безрассудно и смело.
Неужели всё-таки нелишним окажется обол для Харона, положенный тебе под язык после смерти? Как знать…
Но видно всё это — лишь такие же образы, как и мои бумажные кораблики, но только общепринятые и закалённые временем.
И какими наивными представляются все споры и дискуссии о христианстве и буддизме, о протестантстве и вечной загробной жизни тому, кто верит, что он есть, и кто прислушивается к голосу собственного сердца. Только его едва слышный стук может мне рассказать, что я жив и будущее грядёт. Этот звук мне гораздо слышнее, чем Трубный глас и вопли грешников в аду.
Только ему я верю до конца.
Об одном лишь жалею я — о том, что скоро умру. Но это не страх и не привычка к жизни. Это только грусть о предстоящем угасании ещё одной великой любви человека к самому себе.
Что-то слишком много разговоров, не правда ли?.. Иногда так хочется тишины.
Слушай, сын, тишину, эту мёртвую зыбь тишины, где идут отголоски ко дну, где немеют сердца, где не смеют поднять лица…— Вы не любите стихи? И не знаете, зачем они нужны? А что же вы любите?
— Мы любим пожрать. В самом прямом смысле этого слова. Да так пожрать, чтобы и пьянство в радость, и похмелье всласть. И пива, пива!
И девочек!
Крра-сот-та!
«Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда? — так вопрошает последний человек и моргает. «Счастье найдено нами», — говорят последние люди и моргают».
И я, грешный, похоже, моргаю вместе с ними. Потому что тоже люблю пиво и девочек, и часто поутру на свинарник похожа душа моя.
Но я люблю и стихи. И старых философов с их непростыми задачами. И что же это за любовь такая всеядная!
И где же здесь вкус?
Но не нужно спешить корить себя за то, что есть. Не стоит мучиться также из-за того, что уже было. Только в будущее должен устремиться твой взор. И чтобы взрастить сильное дерево, землю нужно удобрить и навозом. И не бояться при этом испачкать руки. Вся накипь и грязь сойдёт со временем, если скорлупа хранит внутри что-нибудь стоящее. И если не будешь лукавить перед собой — станешь праведником. И это будет высшая правда, высший Суд — твой суд. И никакие муки ада не страшны станут тебе, ибо ты сам осудил себя на вечную правду.
А что может быть мучительнее правды?
Истории всемирного оправдания жажду я. Только её читал бы, только её слушал… Пусть всё написанное не выглядит, как желание оправдать себя. Пусть это будет полным оправданием для всех. Кто примет это, тот сможет идти вместе со всеми дальше, но уже с высоко поднятой головой.
Терпеливо один…через горы руин….
Я вижу — ваши слегка обновлённые глаза уже полны вопросов.
Не стоит спешить — впереди целая жизнь. Или ночь, равная чьей-нибудь небольшой жизни.
И когда я внимательно вглядываюсь в тёмные глаза ночи, я вижу, как Мастер масок крадётся к воротам нашего города. Словно вор, прячась от назойливых взглядов, несёт он свой волшебный мешок. И каждый, кто видел его за работой, знает — в котомке старого лукавца изношенные за день людские маски. И когда время перевалит за полночь, этот лукавый старик возьмёт лунную краску, и станет обновлять эти хрупкие бесконечные изделия, чтобы до первых лучей солнца успеть вернуть их на привычные места — на наши лица.
А луна этой ночью как на горе ослепла, и купила у Смерти краску бури и пепла.
И поставил я в сердце с невесёлою шуткой балаган без актёров на ярмарке жуткой.
Так где же истинная суть? Как распознать среди множества своих масок единственное и неповторимое творение Вселенной, которым являешься ты?
Как плотно приросли к лицу некоторые личины! И, бог мой, как похожи они друг на друга! Вот маска «Сердитый папа» — ты помнишь, видел его неоднократно в детстве у своего родителя? Теперь эта маска стала твоей, безумец!