Крымское ханство XIII—XV вв.
Шрифт:
С большими подробностями изображает властительские прерогативы Крымских ханов и их отношения к султанскому правительству Гезар-Фенн, специально занимавшийся архивными исследованиями по части государственного устройства Оттоманской империи и изложивший результаты своих изысканий в своем упомянутом у нас выше [832] сочинении под заглавием, в котором находится следующая статья, посвященная исключительно изложению основных пунктов государственного строя Крымского ханства. «Глава седьмая: изъяснение уставов ханов Крымских, уставов высочайшего похода и уставов правительственных.Крымские ханы, будучи из рода Чингиз-ханова и из царей мусульманских, господ хутбэ и монеты, подчиняются и повинуются династии Османской. Отрешение, назначение и смена их обычно производятся со стороны высочайшего султаната. Но в грамотах и в других случаях, ради почтения и уважения их к своему падишаху, им отдают преимущество пред прочими государями. Все ханычи занимают места выше визирей; а на праздниках они первые подходят к целованию руки. Рассказывают, что когда в Валашском походе Гази-Герай-хан прибыл затем,- чтобы сопутствовать покойному султану Сулейман-хану, то румилийский бейлер-бей со всеми румилийскими беями отправились в тот день приглашать его. Когда он подъехал к августейшей падишаховой палатке, то его ссадил верховный визирь, взяв его под мышки. Рядом с золоченным табуретом его величества падишаха был поставлен еще другой табурет. К нему обратились [833] с такой речью: "Пожалуйте, хан; садитесь, брат". Хан же, соблюдая вежливость, не захотел сесть рядом с султаном, а сел, спустив свой табурет несколько ниже. Потом во время Яныкского похода, когда, пройдя через ляхскую страну, (хан) прибыл к верховному визирю Синан-паше, то верховный визирь со всеми бейлербеями и с бесчисленным войском вышел к нему навстречу, он же, сидя на коне, подал руку, чтобы поздороваться. По приезде он остановился в палатке главнокомандующего, несколько времени сидел с ним вместе и даже кушал поданные яства. Но умные люди заметили, что хан как будто остался недоволен поведением главнокомандующего, а особливо нашли неприличным, что он сам председательствовал, а хана посадил по правую сторону, "потому что, — как говорили, — ведь
832
Стр. XXIII—XXIV.
833
Т.е. султан обратился к хану.
834
Описываемый тут факт имел место в 1002 = 1591 году, следовательно возведение древности рода Крымских ханов к XII веку оказывается преувеличенным даже и в том случае, если родоначальником их считать Чингиз-хана. Тут или была намеренная гипербола у самого Гезар-Фенна, или же ошибка писавшего наш экземпляр его сочинения.
835
Так называется тут венгерский поход 1605 года, когда между прочим взята была крепость Нёигэузель — у турок (Hammer, Gesch. d. Osm. R., IV: 374—375).
836
Ркп. Учеб. Отд., № 357, л. 7. recto et verso.
Гезар-Фенну, проследившему видоизменения отношений султана и турецких сановников к Крымским ханам в отдельных исторических случаях, насколько эти отношения выражались во внешних формальностях официального этикета, был прямой повод коснуться и документальных фактов, служивших основанием к определению этих отношений. Ему это было тем сподручнее, что он мог извлечь эти факты из тех же архивных источников, из которых он берет сведения касательно других статей внутреннего государственного устройства Оттоманской Порты и излагает их довольно подробно, приводя некоторые данные, по-видимому, в их подлинном виде. Но так как он этого не делает, то, значит, политические прерогативы Крымских ханов и фактическое согласование их правительственной деятельности с видами и задачами султанской Порты определялись обстоятельствами времени; общие же основания, на которых покоились эти взаимные отношения ханства и Порты, держались обычно хранившимся с обеих сторон преданием.
Из того, что есть принципиального в приведенных статьях из «Насихат-намэ» и из сочинения Гезар-Фенна, можно вывести лишь одно — что ханская власть в Крыму представляется только как бы отражением власти турецкого султана, только временным поручением, продолжительность которого зависела от степени благоволения и доверия старшего к своему подручнику, хотя это благоволение и доверие обусловливались ревностным со стороны хана исполнением обязанностей, сопряженных с его властным положением, и верной службой своему патрону. На практике же эти основные принципы применялись и осуществлялись так или иначе сообразно индивидуальным качествам личностей, носивших ханское звание, а также отчасти и по усмотрению представителей и исполнителей власти султанской, с которыми ханам надо было входить в непосредственное отношение. Расшатанность строгих начал единодержавной законности в Оттоманской Порте вследствие усилившихся до крайности безнравственного произвола и интриг временщиков, незримо или даже явно заправлявших во имя того или другого султана, не могли не оказывать своего тлетворного влияния на ход и положение дел в Крымском ханстве, с некоторыми особенностями, которые были неизбежны по требованию местных условий Крыма и применительно к личному характеру заправлявших его судьбами деятелей. При таких обстоятельствах вся дальнейшая политическая история Крымского ханства со времени утверждения над ним верховенства Оттоманской Порты складывалась и протекала при постоянном действии двух начал — местного, национально-татарского, стремившегося к полной самостоятельности и самобытности, и внешнего, постороннего, турецко-османского, старавшегося с возможно меньшими для себя хлопотами и затруднениями сохранить за собой верховенство над Крымом в чисто политических видах международного свойства.
Эта двойственность основ политического быта Крымского ханства заметна во всем — в территориальных границах, действиях двух властей, в совместном пользовании доходными источниками, в смешанной денежной системе и т.д., так что даже на основании документальных памятников иногда трудно разобраться в этом смешении и с точностью указать в иных отраслях государственного управления, где дело ограничивалось исключительно авторитетом власти ханской, и где этот авторитет опирается еще на другой, высший авторитет власти султанской.
Такая двойственность прежде всего сказывается в таких формальностях, как титул властителей и взаимное обращение их в официальной переписке. Турецкий султан в международных трактатах величает себя, между прочим, «падишахом Дэшти-Кыпчака» [837] или, еще определеннее, «падишахом татарских стран — Кафы, Крыма, Дэшти-Кыпчака и Дагестана» [838] . В тоне же обращения в султанских грамотах к ханам замечается разница, проистекавшая от того, при каких обстоятельствах приходилось Порте сноситься с своим татарским вассалом. Например, султан Селим I Явуз писал Менглы-Гераю, величая этого последнего так: «Его сторона, убежище эмирства, источник правительства, упрочение счастия, стяжание благоденствия, обладатель владений почета и величия, шествователь по стезям славы и успешности, вспомогаемый разными дарами милостей Господа всещедрого». Родственное чувство подсказало ему тут присовокупить к имени своего тестя нежное название «батюшки» [839] . В другой раз к вышеозначенным высокопарным эпитетам прибавлены следующие: «Гордость хаканов Туранских, отличное совершенство дома Ильханского» [840] . Султан Сулейман I, преемник Селима I, извещая Мухаммед-Герая I, сына Менглы-Герая, о своем восшествии на престол, а потом о завоевании Родоса, вставляет в число почтительных обращений такие выражения: «Потомок султанов Крымских, хаканов чингизских» [841] . В конце XVI века, когда обнаружилась запутанность во внутренних делах Порты, повлекшая за собой колебание ее престижа и во внешней политике, султанская канцелярия превозносит хана Джаны-бека в таких высокопарных выражениях: «Достохвальный из династии ханской, избранный из фамилии ильханской, нашего Счастливого Порога благожелатель, наглядище взоров милости Божией» [842] . Верх канцелярской изысканности в титуле ханском представляет грамота, сочиненная Ходжой-эфенди, к Мухаммед-Гераю, которого приглашали идти на помощь турецкому главнокомандующему в персидском походе; в ней в числе множества непереводимых на русский язык вычурных эпитетов встречаются такие ублажения: «Первосвет утра счастия, зрачок глаза благополучия… свет очей надежды факела дома мужей утверждения, блестящая звезда хаканского востока, потомок ханов раежителей, радостный исход правды и милости высокостепенных ханов вселенских» [843] . Тут напоминалось и об искренней взаимной дружбе между прежними Крымскими ханами и султанами османскими, и о всегдашней готовности последних исполнять всякие желания первых [844] . Это однако же не помешало в скором времени свергнуть только что провознесенного и препрославленного хана за то, что он не «оказывал внутренней привязанности и раболепства его величеству падишаху и не служил с полной искренностью вечной вере и державе, как ни один из его высокоприродных предков» [845] ; за то, что он не прилагал никакого подобающего старания и тщания к выполнению ни одного из возложенных на него высочайших поручений и не выказывал никакой охоты снискать высочайшее расположение на подданнический манер прежних ханов» [846] ; за то, что он «в деле управления проявил полную небрежность и нерадение и, когда обнаружились на пространстве ханства некоторые худые обстоятельства, он не мог предохранить тех областей от зловредности мятежников и поддержать законы и уставы прежних ханов» [847] .
837
Феридун-бей, Op. cit., II: 529.
838
Ibid., 419 и 425.
839
Ibid., I: 388.
840
Ibid. I: 410.
841
Ibid I: 502 и 522.
842
Феридун-бей, II. 111.
843
Ibid., 123.
844
Ibid., 124.
845
Ibid., 141.
846
Ibid., 143.
847
Ibid., 145.
Ханы, в свою очередь, смиренно называли себя рабами престола его величества владыки века, «покорными слугами» [848] , при случае однако же напоминали Порте о старинном, освященном временем и традицией порядкеназначение их.
848
Ibid. I: 503.
В чем же состоял этот основной закон, или обычай, на который Крымские ханы пробовали было опереться в установлении надлежащих отношений к османскому владыке и к его Высокой Порте? Закон этот, по ясному и неоднократному свидетельству турецко-татарских источников, состоял в том, что «ханство жаловалось с предпочтением годов и возраста» [849] ; заключался в строгом соблюдении прав старшинства членов властвовавшей династии, и притом не только в преемстве ханской власти [850] , но и в простом обыденном быту. Татарский историк Мухаммед-Герай по одному случаю говорит на этот счет следующее. «В старинном обычае чингизидов узаконено, что если один ханыч хоть на день, даже на час старше другого, то младший по возрасту оказывает полное почтение и уважение старшему: где бы ни встретился, сподобляется рукоцелования. Этот достохвальный обычай повелся у них исстари и обратился в строгое правило. А в особенности, когда меньшому брату даваемо было назначение, то большой брат должен был удаляться из Крыма» [851] . Этот закон, вместе с которыми другими местными татарскими обычаями, не получившими формы письменного кодекса, а соблюдавшимися до поры до времени на практике в виде народного предания, в разных памятниках называется чингизова торэ [852] . [853] Иногда им присваивается название старых правил татарских, старых обычаев татарских, обычаев прежних царей чингизидских, старого обычая чингизидского, и т.п. Гезар-Фенн также, сделав краткий очерк государственного быта крымцев, говорит: «Существующие у них постановления все канонические, которые они на своем языке называют торэ,хотя они относительно вероисповедания своего претендуют, что они, мол, хапэфитского толка» [858] . Во всех исчисленных и им подобных случаях действовавшие у татар обычные порядки называются чингизскими, или просто старинными, в отличие от порядков и правил новых, введенных со времени утверждения в Крыму турецкой гегемонии; притом все они причисляются к категории канонов,как остатки внемусульманского быта, в противоположность законопостановлениям мусульманским — шариату,на что имеются ясные указания у историков. Они рассказывают про Мюрад-Герая I, что он, перечисляя слабости предшественника своего Селим-Герая I, которого он недолюбливал, между прочим говорил про него, что он «слишком уж подчинялся велениям царей османских и совершенно упразднил торэ чингизскую,применяя ко всякому делу шариат,он причинил вред Крыму». Затем этот, взбалмошный, по мнению благочестивнх историков, хан издал повеление, чтобы опять все дела в татарском войске решались по чингизской торэ, а чтобы книга шариата была вовсе оставлена и забыта, и вместо казы-аскера назначил из крымских вельмож высшим блюстителем правосудия торэ-баши,которого недовольные просители будто бы по тысяче раз в день ругали гяуром. Наконец, некий Вани-эфенди усовестил хана: придя в султанском лагере поздравить Мюрад-Герая с прибытием, он кстати пояснил ему, что «вера и брак того скверного человека, который предпочитает чистому шариату установившийся обычай, называющийся в Высокой Державе каноном,а на языке татар чингизской торэ,нуждаются в их возобновлении» [859] . По замечанию историков, хан внял разумным внушениям Вани-эфенди — послушался его совета и отменил свое прежнее распоряжение относительно восстановления силы правил старинной торэ и предпочтения ее шариату [860] .
849
Ibid., II: 421.
850
Семь планет, 65, 89 и др.
851
Тарихи Мухаммед-Герай, Вен. Ркп., л. 107 т.
852
Семь планет, 103 и 173.
853
Ibid., 188—189.
858
В этих словах заключается самое жестокое для истинного мусульманина порицание, какое представляет укоризна в нечистоте веры и в незаконности брака. Употреблением этого порицания турецкий ревнитель правоверного закона, Вапи-эфенди хотел сильнее подействовать на Мюрад-хана, явившегося почитателем отечественной старины в ущерб уважения к общемусульманскому шариату.
859
См. пред. прим.
860
Семь планет, 188—189; Кр. Ист., л. 72 г. &. v.
Относительно происхождения слова торэ существуют различные мнения. Катрмер говорит, что слово монгольского происхождения, или, скорее, тюркского, и что его не следует смешивать с подобозвучным словом, употребляемым арабами для названия пятикнижия Моисеева [861] . Равным образом он предостерегает от смешения этого слова с одинаковым по начертанию тюркским же словом которое значит «князь, или глава» [862] . Но в словарях обыкновенно не замечается вышеуказанного различия. В киргизском, например, слово торэзначит «султан» и «судебный приговор, решение» [863] . Ахмед-Вефык объясняет значение слова такими синонимами (см. текст оригинала) [864] . А Вамбери, кроме означенного отождествления, еще допускает тожество слова торэ с турецким тугра— названием султанского шифра, который мы видим в начале султанских грамот, на монетах, орденских знаках и т.п. [865] . Но Ахмед-Вефык турецкое тугра— ставит в связь с персидским словом, которое, по его толкованию, значит «сокол с распростертыми крыльями, род большого и сильного сокола, или орла» [866] ; у Вуллерса: Genus avis venaticae [867] . Но когда именно образовалось слово с изъясненным у Ахмед-Вефыка значением, и точно ли оно имеет или имело когда-нибудь какое-либо соотношение с татарским, на это не имеется несомненных данных в существующих памятниках. В одной грамоте Шагроха, писанной в 818 = 1415 г. к турецкому султану Мухаммеду I (1413—1421), есть выражение: «по правилу торэ османской» [868] , но это не более как стилистический оборот канцелярского свойства и поставлено лишь для соответствия с другой фразой: «по требованию торы ильханской», и притом составитель шагроховой грамоты в употреблении терминов сообразовался с официальным словарем страны своего государя, а не с османской терминологией, тем более что грамота-то писана по-персидски.
861
Histoire des Mongoles, CLXV.
862
Ibid., CLXVI.
863
Ильминский, Материалы к изучению Киргизк. нар. Казань. 1861. Стр. 115.
864
Легджек Оомани, 413.
865
Vambery, Die primitive Caltur des turko-tatarischen Volkes. Leipzig. 1879. Стр. 138.
866
Op. cit, 766.
867
Vullers, Lexicon Persicum. II: 549.
868
Ферадун-бей, I: 150.
Нужно заметить, впрочем, что слово торэ существует и в манджур-ском языке в форме дордтакже с значением «закон, долг, правило, обычай» и т.п. [869] . Наконец синологи не без некоторого основания указывают на китайское даор— «дорога, путь, закон», как на первооснову слова торэ,получившего особенную популярность у народов тюркских, многое позаимствовавших из Небесной Империи, относящееся к государственному строю и гражданским порядкам. Наконец нельзя совершенно игнорировать и звуковой близости слова торэ с еврейским названием пятикнижия Моисеева. Было бы рискованно теперь усматривать какую-либо связь или преемственность между двумя законоположениями разных по крови и религии народностей; но усвоение народом чужого термина с новым значением также не представляет ничего диковинного: взяли же турки османские от греков слово Kavcov и употребляют его в том самом значении, какое имело у татар слово торэ. Подобное заимствование можно подозревать и в рассматриваемом нами случае. К такому подозрению дает повод то, что в тех местах, где властвовали татары, некогда было большое царство хазар, исповедовавших закон Моисея. Последние археологические открытия в Семиреченской области свидетельствуют о принадлежности некоторых тюркских племен к христианско-несторианскому исповеданию веры еще до времен Чингиз-хана. Но все это пока может быть отнесено лишь к числу догадок, нуждающихся в других более прочных и положительных данных для того, чтобы стать убедительными в своем правдоподобии.
869
Захаров, Полный Манджурско-Русский словарь, стр. 822.
Каково бы ни было этимологическое образование слова торэ, важно заметить, что оно было именем неписаных обычаев, имевших для татар силу и обязательность закона в делах государственного свойства, как, например, в преемственности власти, и в бытовых отношениях частных лиц, например в судебных тяжбах. Будучи противополагаема своду писанных мусульманских законов, шариату, старо-тюркская торэ именно уважалась лишь дотоле, пока еще жив и силен был дух татарского населения Крымского ханства, и поневоле все вытеснялась шариатом, от усиленного влияния соприкосновения крымцев со стамбульцами со времени утверждения турецкого верховенства над ханством.