Крысиный волк
Шрифт:
Но самое главное в письме въелось в его мозг, как въедалась в плоть салициловая кислота.
«Я люблю тебя, Митанни. И когда я вернусь, ты пойдешь за меня замуж? Я понимаю, что это не романтично и неправильно — говорить о таком в письме. Но если ты только согласишься, я предложу по-настоящему! Просто мне было страшно тебе предлагать, но если ты откажешь в письме, все будет не так ужасно!»
Боль, которую испытывал Шацар хорошо отражала то, что происходило у него внутри.
Однако, по зрелому измышлению, однажды этим должно было закончиться. Много раз Шацар представлял, как убьет ее, его и себя.
Амти
— Эта ваша женщина-зверь…
Мескете ткнула пальцем в картинку, на которой было изображено существо со множеством щупалец, огромное и беспорядочное нагромождение нелепых и странных линий.
— Жрица Тьмы, — сказала Мескете.
— Да, мы тебе говорили.
— Но я подумала, что имеется в виду жречество в современном понимании этого слова. Хранитель комплекса знаний о достижении гармонии с Тьмой и истории Мира. Смотритель Храма. Мудрец, в конце концов.
— А что такое жрец в несовременном понимании этого слова? — спросила Амти.
Мескете снова ткнула пальцем куда-то в центр безумного сплетения конечностей чудовища.
— Вот это — жрец. Конечно, судя по тому, что тут написано — довольно высокоранговый. По-настоящему искаженный. Я никогда не знала, что они могут владеть больше, чем одним видом магии. Здесь написано, что когда жрец приносит кого-нибудь в жертву Матери Тьме и испрашивает ее благословения, она может даровать ему силу убитого им. По крайней мере, в это верили. Судя по всему женщина-зверь — представитель того самого забытого жречества.
Мескете помолчала, потом посмотрела на Амти, будто в ней содержался ответ.
— Что-то тут не сходится, — сказала Мескете. — Эти знания были утеряны с разрушением единственного во Дворе Храма. Кроме того, очень немногие могут читать на забытом языке. Если даже Царица не знала о том, что здесь находится и не всякий мог дойти до конца…
— Шацар мог, — сказала Амти. — И его наставница. Она уже наверняка умерла, но она могла показывать это место не только Шацару.
Однако говоря это, Амти не верила собственным словам — часть ее сознания, впитавшая воспоминания Шацара говорила, что лишь он один был избран госпожой Айни, чтобы быть посвященным в тайны Матери Тьмы.
— В любом случае, ты представляешь, сколько у нее может быть магической силы? — спросила Мескете.
— Здесь написано, как побеждают Жрецов?
— Нет, это же не стела Перфекти. Зачем нашим предкам было побеждать собственных жрецов? Они были кем-то вроде вождей, защищали первых Инкарни. Здесь говорится, что каждый Жрец или Жрица владели искусством прошения. Не совсем понимаю, что это значит.
— Связь с Матерью Тьмой?
— Возможно. В любом случае, нужно хорошо подготовиться, прежде чем действовать.
— Но Эли…
Мескете скривилась, поправила очки, а потом резко сказала:
— Я понимаю. И я надеюсь, что Адрамаут и остальные не попали в беду, наткнувшись на похитительницу раньше времени. Если она Жрица в этом…
Мескете
— … смысле, значит у нас довольно мало шансов. Представь себе, у нее могут быть десятки сил.
Амти сглотнула. Впрочем, страх не убавил ее решимость. Амти начинала привыкать к нему, страх стал ее частью, и чем дольше она с ним жила, тем больше понимала, что испытывает его постоянно.
А бояться постоянно значит не бояться вовсе. С этим тоже можно было научиться жить.
Впрочем, Амти быстро вспомнила, что такое бояться по-настоящему, когда вернулась в пустой дом. Она провела ночь с Шацаром, а Адрамаут и остальные уехали утром. Они могли вернуться днем или даже к завтрашнему вечеру.
Однако Амти затрясло от мысли, что они могли уже быть мертвы, только потому что Амти узнала об опасности слишком поздно, только потому, что она не успела предупредить их.
Скептический голос в ее голове напомнил, что если бы Амти не поехала к Шацару, она не пошла бы в Храм с Мескете и не узнала бы ничего вовсе. Однако Амти слишком хорошо умела себя обвинять, чтобы упустить такую зацепку.
Амти ведь уже видела сон про Храм, стоило догадаться и сказать об этом остальным. А теперь все они мертвы, лежат где-то, холодные и одинокие, и Амти никогда не увидит их и не найдет, даже не похоронит, как полагается.
Словом, Амти погрузилась в бездну страха и печали, по сравнению с которой ее обычные страхи и печали казались лужицами. Амти лежала на узком, кожаном диванчике и думала, чтобы отвлечься, что такое труп — вещь или существо? С одной стороны, он больше не одушевлен, с другой — когда-то был. Наверное, для трупов надо было выдумать особенную категорию. В конце концов, история оставила их намного больше, нежели живущих.
Странное дело, но эти мрачные мысли не успокаивали. Амти ворочалась и думала о добром, вечно недовольном Ашдоде, о милосердной Яуди, заботливом Адрамауте, обаятельном Шайху, смелом Аштаре, деликатном Неселиме, любимой Эли и о…
Ну, просто о Мелькарте, словом. Ничего хорошего о нем сказать все равно не получалось.
Думая о том, как она любит своих друзей и о том, что Яуди и Ашдод в любом случае не заслужили такой страшной смерти, Амти незаметно для себя заснула. Провалившись в тяжелый сон об отце, Шацаре и их невидимой войне, Амти проснулась будто бы тут же, но за окном уже разливался, как пятно отбеливателя на черной ткани, рассвет.
Ключ в замке повернулся, Амти вскочила с дивана, едва не упав, понеслась встречать Адрамаута и остальных. На полпути у Амти проскользнула мысль о грабителях, очередная глупая и параноидальная фантазия. Амти с облегчением откинула ее в сторону, когда на пороге появился Мелькарт. Рожа у него, с другой стороны, была самая что ни на есть бандитская. За ним вошли Шайху и Аштар, они увлеченно шептались о чем-то, Неселим и Ашдод шествовали с видом самым обиженным и судя по тому, как они держались, смотря в разные стороны, поссорились они друг с другом, Яуди шла предпоследней, оглядываясь периодически назад. Последним порог дома госпожи Тамии перешагнул Адрамаут, на руках у него спала бледная, тощая, будто куколка, девочка лет девяти. Впрочем, может быть она выглядела младше своего возраста, потому что была истощена. Адрамаут укутал ее в свою куртку, а сам дрожал в одном свитере.