Крыжовенное варенье
Шрифт:
Ораниенбаум, 1758-ой год.
1758-ой год был назван в Петербурге годом «банановой диеты». Анклебер-таки добился своего, в оранжереях возле Летнего дворца на высоких зеленых стволах с большими листьями зажелтели крючковатые плоды. Первую гроздь Андрей положил на стол Ее императорского Величества как раз к праздничному рождественскому обеду. Затем бананы подавались к императорскому столу почти повседневно. И, уж тем более, без них не обходился ни один праздник.
17 июля в Ораниенбауме состоялся грандиозный бал, специально к нему из столицы Анклебер лично доставил целый воз бананов.
— Ну-ка, ну-ка, что за диковина? — вопрошал сизоносый жирный господин в темно-зеленом кафтане с красными обшлагами и оторочкой, — Ну-ка-с, на дыбу его, шельмеца! — он попал зубцами вилки в половинку банана лишь со второго раза, надкусил. — О! Недурственно! Весьма недурственно! Ик!
— Чудеса, поистине чудеса творит наша наука, — отозвался другой гость, с проседью на висках, в василькового цвета мундире. — Нынче мы кусочек дальней горячей страны в свои сады перемещаем, а завтра, глядишь, сами далеко окажемся…
— В смысле-ик, завоюем новые земли-ик, как при батюшке Петре Алексеевиче-ик? — «сизоносому» банан в жженом сиропе пошел, кажется, не совсем на пользу.
— Да при чем тут земли, и паче оных войны? Может быть мы небеса завоюем?
— В птиц, хе-хе-ик, превратимся, летать начнем?
— Ну, зачем же в птиц. Не обязательно летать.
— Что ж тогда?
«Васильковый мундир» замешкался, видно, сам не ожидал от себя этакой словесной прыти:
— Э-э-э, может быть, мы тучи научимся останавливать!
— Ну, бананы-ик, оно вкусно-ик, новые земли — выгодно-ик, а тучи-то нам зачем?
— Чтобы дождь в ином месте пролился. Вот какой ливень днем был! Вы желали бы, чтобы он сейчас состоялся?
— Упаси Боже!
— И я не желал бы. А паче всех, наверное, не желала бы Екатерина Алексеевна, как хозяйка бала. Вот она и наказала бы своему какому-нибудь Зоншенку;: «Останови-ка, голубчик, тучу, дабы она еще над морем пролилась! Там все одно сыро».
— Чем же он остановил бы-ик?
— А чем солдат останавливают? Ядром из пушки! Туча устрашится, встанет, и тут же промочится! — «васильковый мундир», крайне довольный собственными умозаключениями, отправил в рот кусок политого жженкой банана, поднял опустевшую вилку над головой. — Наука!
Сидящие за столом оживились. Почтенный лысеющий господин в лиловом сюртуке тоже решил блеснуть просвещенностью:
— Кстати, о науке и о единении человека с животным миром… В Швеции нашелся чудак, фамилия у него такая, русская, не то полоса, не то рубеж… Так вот этот Полосатов утверждает, будто бы человек и обезьяна — дальние сродственники. Будто бы все люди раньше были обезьянами.
За столом — приглушенный хохоток.
— По всей ви-ик-димости, именно потому нам столь приятственны бананы-ик, — процедил «сизоносый».
Опять хохот.
— Ну, может быть, чернь и имеет родственные связи с обезьянами, но человек благородный?
Собравшиеся за столом никак не успели отреагировать на замечание подвыпившего соседа, со стороны аллеи послышалось тактичное покашливание, все разом повернули голову. В шаге от компании стоял высокий белокурый мужчина в коричневом сюртуке. Это был Андрей Анклебер, и он явно все слышал. Завидев обращенные на него взоры, смутился. Но быстро справился с сиим замешательством и счел нужным пояснить внезапно возникший интерес к дискуссии:
— Смею заметить, если я правильно Вас понял, речь идет об известном шведском натуралисте Карле Линнее…
— Точно, Линеев, так его звали!
— Так вот, господин Линней весьма уважаемый человек, составил классификацию всего растительного мира.
— Это как?
— Ну, скажем, заявил, что роза — дальняя сродственница шиповника. И оказался абсолютно прав. Так что я склонен верить этому ученому. Коли он утверждает, что и между людьми да обезьянами существует некое когнатство, знать, так оно и есть.
— А мы склонны верить вам, господин Анклебер, нынче в Санкт-Петербурге вы для нас самый авторитетный ботаник. Присаживайтесь, за нашим столом как раз имеется свободное место, — он отодвинул пустеющее кресло, — Скажите, а как вы полагаете, появится на нашем небосклоне предсказанная Галеевым комета, али нет? — в манерах лысеющего господина присутствовало явное пристрастие к переиначиванию иностранных фамилий на русский манер.
— Господин Галлей, Царство ему небесное, подсчитал, что аккурат в рождественский пост пролетит. И, если он окажется прав, это станет величайшим открытием в астрономии. Ведь сие будет означать, что некоторые хвостатые звезды вовсе не падают с небес, и даже не просто пролетают мимо, а следуют по одному и тому же определенному, замкнутому пути.
— А беды, которые кометы несут на хвосте, тоже будут повторяться циклом? — снова встрял в разговор «васильковый мундир».
— Помилуйте, какие «беды», мы же с вами люди грамотные, неужто будем полагаться на всякие суеверия? — но окружающие испуганно зашикали на садовника. То, что мог говорить баловень императорского двора, другим, зачастую, возбранялось даже слушать. Ведь всем было известно, кто самый суеверный человек в государстве. Да и комета над ним, этим человеком, уже однажды пролетала.
Х Х Х Х Х
Почти два года назад, 2 октября 1756 года Елизавета Петровна увидела на небе отчетливую светлую точку с горящим хвостом. «Это знак, скоро и я упаду со своего трона, как эта комета падает сейчас с неба», — подумала мнительная императрица и, вцепившись в икону, забормотала какие-то молитвы. Через три недели с ней случился приступ. Она осела в обмороке, лицо помертвело, из груди вырывались хрипы. Государыню долго не могли привести в чувства. Несколько месяцев она провела в постели. Приступы повторялись один за другим, почти ежемесячно. Болело все: голова, грудь, живот, ноги… Одни полагали, что с императрицей случился апоплексический удар, другие ссылались на воду в животе (заболевание, считавшееся явным предвестником смерти), третьи говорили о быстро разраставшейся опухоли во чреве.