Крыжовенное варенье

Тюнина Наталья

– Помогите! – закричал он. – Помогите! Ну что же это делается-то?

Молодой человек попытался тащить тело в одиночку, но оно было слишком грузным, чтобы можно было справиться без помощи. Полк стоял, не шелохнувшись. Толпа за спинами солдат лишь громко ахала и вздыхала. У Дмитрия тоже перехватило дыхание. «Бунт! Это бунт! – наконец дошло до него. – Боже мой, какой кошмар!» Ноги стали ватными, народ напирал сзади, и Митя чуть не упал вперёд, на строй солдат, но удержался и, словно очнувшись, поймал противонаправленную волну, метнулся к Адмиралтейскому бульвару. Уехать, уехать скорее, домой, домой! Митя чувствовал

себя грязным, будто не адъютант тащил мёртвое тело по снегу, а он сам замарался чужой кровью и тянет непосильную ношу. Кружилась голова, в ней не было ни одной внятной мысли. Выбравшись из толпы, Митя помчался, куда глаза глядят. Впрочем, сегодня все бежали, ехали, торопились – кто на площадь, а кто с неё, в казармы, полки, к доверенным лицам – поднимать войска на восстание, с той или иной стороны. Возле Исаакиевского собора Митя наткнулся на кавалергардов в красных парадных кирасах. Видимо, они стояли заграждением, но только для тех, кто рвался на площадь, а не с неё, поэтому юноша прошмыгнул между конников и побежал дальше, лавируя среди людей.

Оставив наконец позади большие улицы, он упал лицом прямо в сугроб на обочине и так лежал несколько минут, приводя себя в сознание. Здесь было тихо и спокойно, как в имении у деда. Митя сел, умыл снегом горящее лицо и руки. Где-то далеко звонили колокола. «Рождество скоро, – подумал он отстранённо. – Поеду домой».

В тот же день, никуда более не заходя, Дмитрий покинул Петербург. Ближе к вечеру, в небольшой деревушке на одной из станций он нашёл церковь и присягнул на верность новому Императору Всероссийскому Николаю Первому.

С дороги Митя поехал в свою квартиру в Газетном переулке, лёг там на тахту и лежал, почти не вставая, пока к нему не зашёл Владимир.

– Ты давно приехал? – удивился Одоевский с порога.

– Дней пять тому, – буркнул Митя неприветливо.

– Так что ж на службе не был? Я всем говорю, что ты в Петербурге ещё, а ты тут отдыхаешь. Письмо-то передал? – не дождавшись ответа, спросил Владимир.

– Оставил на столе. – Дмитрий закашлялся и сел, запахнув плотнее халат.

– Наверное, не успел прочитать, – помрачнел гость, присаживаясь на край тахты. – Что там, в Петербурге-то? Ходят жуткие слухи! Даже у нас, в Архиве, нет достоверной информации.

– Говорят, восстание.

– Говорят? Ты сам не знаешь? Сашу, Александра, брата моего видел?!

– Да не кричи ты, – Митя поморщился. – Голова раскалывается. Ничего не знаю, никого не видел. Положил письмо на стол и уехал. Я человек мирный, государю служу.

– Ты, верно, заболел! – только сейчас заметил Владимир и схватил его за руки. – Горячий! Ехал бы ты домой, к матери. Я на службе скажу, что ты нездоров. После праздников придёшь. Езжай, езжай прямо сейчас, я тебя провожу!

Одоевский и правда посадил Митю на извозчика и доехал с ним до Никитской улицы. На шум подъезжающих саней из ворот, уже украшенных еловыми ветками, выглянула Дарья Лукинична.

– Забирайте своего барина, il est malade! – крикнул ей Владимир, сунул деньги извозчику и, спрыгнув на снег, махнул Дмитрию, мол, я пошёл.

Так Митя оказался у семейного очага в самый разгар предновогодних хлопот. Он был болен достаточно тяжело, чтобы расстроить этим сестёр и раздосадовать мать, но не настолько, чтобы не получить

удовольствия от приближающегося праздника.

На следующее утро было Рождество, и ещё затемно все Гончаровы ушли в церковь, оставив Дмитрия дома на правах больного. Затем Наталья Ивановна отправилась в гости с дочерьми, поэтому к обеду вернулся только отец и то сразу заперся в своём флигеле. Митя обедал один, не вставая с постели. Обрадованная его появлением Дарья Лукинична лично принесла ему на пробу блюда, приготовленные для рождественского ужина: фаршированную утку, разносолы и варенье из дедушкиных погребов, пирожки, козули… Мите было так жаль, что аппетит пропал из-за жара и больного горла, но он всё-таки отведал всего понемногу, чтобы не обидеть пожилую женщину. К тому же к вечеру лихорадка усилилась, и вернувшиеся родные ужинали без него. Впрочем, в этом году зимние празднества были отменены высочайшим указом из-за траура по Александру Павловичу, поэтому ни балов, ни приёмов, ни даже многолюдных обедов не устраивали – всё только по-семейному, тихо.

Назавтра Наталья Ивановна, сокрушаясь по поводу непредвиденных расходов, пригласила к Мите доктора. Тот посмотрел, поцокал языком, сказал, что ничего серьёзного, но всё-таки выписал какую-то микстуру и с чувством выполненного долга ушёл обедать в столовую, куда его пригласила всегда соблюдающая приличия мать.

В комнату, шушукаясь и шурша платьями, одна за другой проскользнули девочки и расселись, куда придётся – Катя в кресло, Саша за бюро, а Таша взобралась на подоконник.

– Эй, вы куда! – осипшим голосом прикрикнул на них Митя. – Тоже хотите заболеть?

– Не бойся, мы здоровые, как кони, – хихикнула Саша, бесцельно переставляя на столе канцелярские принадлежности. – Так маменька говорит. Не помню вообще, чтоб она к нам доктора звала.

– Липовый чай с малиновым вареньем, любезный братец, обязательно поставит тебя на ноги! – назидательно произнесла Катерина. – Кстати, кроме шуток, я тебе принесу его чуть позже, он действительно помогает. И бесплатно!

– Maman стала совсем скупа, или у нас и правда так плохо с деньгами? – серьёзно спросил у неё Дмитрий.

– С тех пор, как Яропольское имение досталось матери, дед совсем мало денег шлёт. Вареньями да соленьями в основном откупается, – Катя поджала губы – точь-в-точь Наталья Ивановна.

– Ох, Митуш, как невовремя ты заболел, мы бы с тобой в деревню съездили… – зевнула Саша. – А то в эту зиму скукота в Москве! Даже бал у Иогеля отменили. Хотя нам и выезжать-то не в чем. Туалеты поизносились, новые заказывать слишком дорого.

– Митя, а расскажи, что там в Петербурге? – подала Таша голос, выглядывая из-за портьеры. – Я вчера видела у маминьки «Московские ведомости», там пишут что-то невообразимое. Я даже не всё поняла.

«Куда уж в тринадцать лет понять, я сам-то ничего не понимаю», – досадливо подумал Дмитрий, но сестре ответил честно:

– Я мало что видел. Солдаты не хотели присягать Николаю Павловичу. Стреляли. Не знаю, чем дело кончилось, но, наверное, мятежников арестовали.

– Ужас какой! – ахнули девочки.

– Да, в газете пишут, что в крепость увели виновных офицеров. А ты прямо там был, у Сената? – спросила Наташа.

– В самом начале, да. Потом ушёл. Как раз император кавалергардов прислал за порядком следить.