Кто есть кто
Шрифт:
Так, с чего бы ни начинался разговор Веры со свекровью, с подсолнечного масла или фасона Димкиной шапочки, припев повторялся один и тот же: в беспрерывных скандалах с мужем виновата сама Вера.
Прошло лето. Вера все три месяца просидела с ребенком на кисинской даче. Ребенок поглощал витамины, ну а она заодно полола грядки, окучивала картошку, капусту, поливала помидоры в парниках, обирала клубнику и смородину. В конце сентября Шовкошитный смог наконец открыть свою радиостанцию. Называлась она «Метрополис», и это была одна из самых первых в Москве музыкальных радиостанций. Снимали они под свой офис конец обшарпанного коридора с тремя комнатами на Шаболовке, и Кисин, ленясь ездить так далеко на работу, уговорил Веру снять в районе Шаболовки комнату в коммуналке, как позже выяснилось – с соседом-алкоголиком.
Друг Петрик поначалу, да по старой памяти, относился к другу Гаврику очень хорошо, и даже частые заходы Кисина «пыхнуть травы» или напиться до бессознательного состояния воспринимались им как часть творческого процесса, необходимая релаксация, без которой, мол, талант быстро сгорает и гибнет. Часто они собирались вчетвером в огромной квартире Шовкошитного, пили пиво, обсуждали дела на работе. Для Веры стало откровением, когда однажды жена Шовкошитного – немка Аннета, тоже занимавшая какой-то руководящий пост на «Метрополисе», – сказала ей с европейской прямотой, мило не выговаривая некоторые буквы:
– Интересно, по Сашиным словам, я тебя представляла такой закрытой, типичной русской, все время в очереди в магазине за мясом, здесь ребенок, – она согнула одну руку в локте и потрясла, показывая, как должна выглядеть типичная русская жена. – А ты, оказывается, такой наш человек! Даже Петя удивился, когда с тобой прошлый раз поговорил. Говорит: о! она такая умная, много знает… Вера, а почему ты не попробуешь с Сашей работать? Он сейчас готовит одну программу, о современной немецкой электронной музыке, почему ты не поможешь ему написать тексты? Потому что, на мой вкус, у него тексты получаются… как это сказать?.. Сухие. А ты как раз очень романтичный человек, мне кажется, у вас вместе должно хорошо получаться…
Этот приватный, ничего не значащий разговорчик происходил той же осенью в кухне у Шовкошитных, куда Вера вышла следом за Аннетой покурить, перемешать майонез в салате и принести еще пива из морозильника. Вере он запомнился только потому, что в нем впервые проскользнула легонькая тень неудовольствия Шовкошитных в отношении к другу Гаврику, и это ее встревожило. Пока Кисин работал на радиостанции, он старался не пить и худо-бедно зарабатывал, а что будет, если Петрик его погонит в шею? Инсинуации Кисина о ее якобы умственной неполноценности Веру уже не могли удивить. За эти годы она давно привыкла, что знакомые Кисина при первой встрече поглядывают на нее свысока, дескать, кто она такая – недоучившаяся фельдшерица, сирота, вечно ходящая в застиранной кофточке с чужого плеча и с сопливым дитем на руках, – чтобы на равных встревать в их интеллектуальные беседы? Да и Кисин аж расцветал от удовольствия, когда ему случалось чем-нибудь поддеть жену, доказав себе и окружающим, что он умнее, а в последнее время за ним стала замечаться новая странность: стремление выглядеть красивее жены.
Он стал привередлив в одежде, капризничал, примеряя в магазине новые рубашку или туфли, днями мог колесить по Москве в поисках нужной вещи. Однажды Вера заметила, что для себя Кисин покупает в валютном магазине дорогие зубную пасту, шампунь, туалетное мыло и хранит их отдельно в своем ящике стола…
Тот год вообще был очень трудным для Веры: она заканчивала последний курс в медучилище, и хотя профессия фельдшера не была целью ее жизни, любую работу она стремилась выполнить добросовестно. Предложение жены Шовкошитного помочь Кисину в сочинении текстов к новой программе она тоже восприняла всерьез. Долго возилась с немецкими словарями, переводя статьи из журналов, принесенных той же Аннетой, прослушала все до единой композиции, которые должны были идти в первом же выпуске программы, отыскала и тоже перевела биографические сведения об их авторах… Все это перепечатывалось по ночам на старенькой портативной пишущей машинке «Олимпия» в кухне коммуналки и складывалось на стол Кисину… Он с издевательскими комментариями прочитывал материал, потом носил их на утверждение к Аннете и Шовкошитному, после чего, лежа дома на диване, долго критиковал их за примитивный подход к святому искусству (дело в том, что Аннете все написанное Верой пришлось по вкусу), наконец увез листки с собой и сказал, что потерял их… В итоге программа так и не была подготовлена к сроку, выход ее в эфир отложился до неопределенного времени, пока сам Кисин не разродится наконец-таки и не сочинит окончательный сценарий первого выпуска.
Все это дотянулось до Нового года, когда произошла давно ожидаемая Верой катастрофа: Кисин сорвался с тормозов, запил и перестал ходить на работу. У него был ежедневный трехчасовой эфир с восемнадцати до двадцати одного, который, разумеется, полетел к черту, и Шовкошитному в спешке, накануне новогодних праздников, пришлось в страшных спорах и ругани делить эфирное время между остальными ведущими. Но это еще куда ни шло.
Кисин был автором и ведущим «долгоиграющей» программы, выходящей ежедневно в прямом эфире, он разыгрывал призы, болтая по телефону с радиослушателями и заставляя их отгадывать название различных мелодий. Один раз прямой эфир сорвался, потому что Кисин явился в студию пьяным, на другой день, когда это повторилось, Шовкошитный, не размышляя, отдал эту программу вести другому человеку. Оскорбившись, Кисин хлопнул дверью и две недели не появлялся на работе, пока Аннета ему не позвонила и не попросила прийти. Воспрявший духом Кисин решил, что это к нему приползли на коленях… Покуражившись денек, он все-таки решил на другой день сходить на работу. Вернулся через два часа злой как черт, швырнул на пол деньги: оказывается, вызывали его всего лишь за зарплатой, причем более чем наполовину урезанной, и никаких «вернись, я все прощу», как выяснилось, говорить ему никто не собирался. Наоборот, Шовкошитный поставил ультиматум: не пить, программу ему не вернут, пусть доработает и запустит в эфир ту новую, о немецком электронном авангарде, и своего льготного графика ежедневных выходов в эфир с восемнадцати до двадцати одного он тоже лишается. Теперь он будет работать с шести утра до девяти. В студии надо быть к половине шестого.
– Он думает, мной можно помыкать так же, как всеми остальными! Не дождется! Они еще пожалеют. Я ничего не теряю, это они теряют. Пусть Петька сам теперь со своей тупой немкой ломает голову, придумывает все. Я туда больше не пойду!
Для Веры это означало полную финансовую катастрофу. На ее осторожные доводы, мол, не стоит принимать решение сгоряча, Кисин взбесился, разбил о стену заварочный чайник, оттолкнул Веру и на три дня исчез из квартиры. Был конец месяца – срок платить хозяину за комнату. Вера позвонила свекрови, но та отказалась одолжить требуемую сумму: это ваши с Сашей проблемы. По ее голосу Вера поняла, что Саша в данный момент находится под боком у мамочки.
Не придумав, как еще раздобыть денег, Вера набралась смелости, позвонила Петру Шовкошитному на работу и через секретаршу передала, что, мол, Вера Кисина просит о встрече. Аннета перезвонила ей домой тем же вечером и, не пускаясь в длинные переговоры, предложила Вере в ближайшие пару дней собрать в единое целое все наработанные прежде материалы по той программе о немецкой электронной музыке и привезти в «Метрополис». Об оплате речь пока не шла, но Вера в ту же ночь выполнила все, что было нужно, и в одиннадцать утра уже дожидалась в приемной приезда Шовкошитного и Аннеты.
Они прочитали сценарий тут же, в кабинете, пока Вера пила кофе, поданное в кабинет холеной секретаршей, косо при этом поглядевшей на Верины уродливые старые сапоги. Затем к ним присоединился третий рецензент – невероятно модно одетый молодой человек в замшевом жилете, круглых очечках с бледно-желтыми стеклышками, в перстне-печатке со вставкой из черного агата и мелких бриллиантов на тонком мизинце.
– Ну что ж, все подходит, – изрек наконец Шовкошитный, складывая листки в убогую папочку, впопыхах едва найденную Верой среди бумаг мужа, и передавая папку молодому человеку, который, как позже узнала Вера, должен был после ухода Кисина возглавить редакторский отдел, а также вести программу о немецком электронном авангарде. – Ты иностранный язык знаешь? – обратился он к Вере, впервые за весь разговор подымая на нее глаза и пристально изучая ее, словно никогда прежде не видел.
– Немецкий учила в школе, – севшим от волнения голосом ответила Вера, теряясь под этим тяжелым, пытливым взглядом.
Аннета подбадривающе улыбнулась ей уголками губ.
– На компьютере работаешь?
– Нет… Но я быстро схватываю, я научусь.
– Когда оканчиваешь училище?
– В конце июня.
– Давай договоримся так: до июня ты пишешь для нас тексты к программе под руководством Аннеты и в самом тесном сотрудничестве с Сергеем, – Шовкошитный сделал жест в сторону модного молодого человека. Тот легким наклоном головы выразил Вере свое согласие с подобным планом. – Программа будет выходить каждую пятницу, кроме праздничных дат, идти в записи по полчаса. Значит, для подготовки – одна неделя. Потянешь?