Кто хочет стать президентом?
Шрифт:
Андрей Андреевич выпучился:
– Ты хочешь сказать, я вру во время всех этих?.. Ты что-то совсем уж обнаглел, парень!
Капустин потупился, но ответил уверенно и твердо:
– Вы же сами все прекрасно понимаете, зачем тогда эти фигуры самообмана? Цинизм – он в чем-то даже чище, чем…
– Заткнись!
Андрей Андреевич рухнул в кресло всей крупной, уже вполне оправившейся от последствий голодания фигурой. Кресло пискнуло, как будто в нем сидела мышь.
Капустин сказал ему в холеный загривок:
– Я не обнаглел, я просто на работе. И все мои люди пашут как пахари. И вот что они наработали за последние пару дней.
Начальник охраны положил перед шефом «отчет» Владиславлева и Чайника.
– Что это?
– Итог работы двух десятков хороших оперативных умов. Результат обработки десятков тысяч страниц информации.
Андрей Андреевич медленно развернулся. Он все же был сообразительный человек и понял, что речь сейчас пойдет о серьезных предметах.
– Это предлагают твои безногие алкаши? Капустин кивнул и задал встречный вопрос:
– А хотите узнать, что предлагают наши американские партнеры?
– Говори.
– Вы удивитесь, но они предлагают то же самое. Только у них другое представление о трудовой этике, и поэтому – вот.
Рядом с чистым листом легла пластиковая папка, заключающая в себе почти двести страниц рассуждений, диаграмм и выводов.
– Объясняй.
– По сути русский и американский доклады равны друг другу.
– По сути наверное, но какова суть?
Капустин ответил не сразу, хотя ответ у него был готов давно и даже обведен в сознании двойной красной рамочкой. Андрей Андреевич ждал, даже не торопил, по своему обыкновению. Он понимал: сейчас будет сказано нечто по-настоящему важное.
Капустин сел на стул у стены, покашлял.
– Жертва.
– Ничего пока не объяснил.
– Все прочие способы накачивания вашего рейтинга мы использовали на сто и на двести процентов. Технологические методы исчерпаны, нужны сверхтехнологические.
– Продолжай объяснять.
– Россия не Америка. У нее есть особенности, которые…
– Не надо так издалека. К сути, если она есть.
– Ладно, к сути. В России рейтинг формируется не из того материла, что в США. Не из умения кандидата продемонстрировать свою успешность и силу. У нас умудряются одновременно любить сильную руку и жалеть обиженных, желательно несправедливо. Пострадавших за правду, то есть за народ.
Андрей Андреевич отмахнулся:
– Я-то думал… Я уже «страдал за народ». Прикажешь мне опять садиться на голодовку в какой-нибудь дыре? На последней предвыборной неделе. Да это будет фарс!
– Фарса не будет. Впрочем, голодовки тоже. И страдать придется не вам.
Кандидат снова заинтересовался разговором.
– А кому?
– Нине.
Андрей Андреевич молчал, но тем самым давал сигнал: говори!
– По всем прикидкам и анализам выходит, что ваша дочь Нина Андреевна Голодина на настоящий момент – одна из популярнейших людей в стране. В каком-то смысле многим людям она милее даже вас. Больше скажу, ваш рейтинг, в значительной степени, напитан ее публичной деятельностью, которую она сумела выстроить настолько точно, совершив целую серию, как говорят шахматисты, единственных ходов, что теперь в сознании тысяч граждан стала, если хотите, воплощенной совестью.
– И поэтому ты ее хочешь убить? Капустин поморщился:
– Да будет вам. Охота говорить глупости.
– Тогда в чем смысл слова «жертва»?
– Это просто. Мы совершим покушение на Нину Андреевну. Вернее, даже не на нее саму, а на ее машину. А Нину доставим к месту события на другой машине и, что называется, подложим в эпицентр с аккуратно нанесенными царапинами на лбу и на руках. Налетевшие гаишники и эфэсбэшники – а налетят они вместе с журналистами – зафиксируют факт покушения. Нину мы якобы с сотрясением мозга уложим в палату интенсивной терапии и устроим вокруг ее постели интенсивный медиаконцерт. В американском плане действий все расписано очень подробно. Эффект гарантируется. Возмущение народа гарантируется. Ваш второй тур гарантируется.
Еще не закончив эту вдохновенную речь, начальник службы безопасности увидел перед собой огромную яростную красную фигу кандидата в президенты.
– Это весь ваш ответ?
– Без комментариев.
Капустин встал, одернул полы пиджака.
– Сказать по правде, я предполагал нечто подобное. Андрей Андреевич распустил пальцы и хлопнул ладонью по столу, да так, что на нем наверняка осталась неглубокая вмятина:
– И больше того! Никаких на эту тему разговоров с Ниной! Я тебя знаю, гада: подползешь на скользком брюхе, а ей только намекни, что она может помочь.
Капустин кивнул.
– Вам оставить оба отчета?
– Будешь еще хамить – уволю.
– Я не хамлю, просто не знаю, как вам сказать…
– Как и раньше, словами.
– Дело в том, что эта идея отчасти принадлежит самой Нине Андреевне. Даже само слово «жертва» – ее изобретение. Я могу идти?
Шеф ничего не ответил, но Капустин смело удалился, понимая, что в данный момент Андрей Андреевич не готов к продолжению разговора. Андрей Андреевич в прострации.
Глава сорок шестая
По обе стороны океана
Кабинет Шеддера и кабинет Винглинского
В России в этот момент стояла глубокая прохладная ночь. Последние дни зимы, последние дни предвыборной кампании.
В Америке, напротив, занималось влажное, почти теплое утро.
По обе стороны океана были люди, которые занимались одним и тем же делом. Они читали запись беседы господина Винглинского с господином Капустиным. Беседы, состоявшейся у охотничьего домика и виртуозно записанной толстяком Либавой.
Мистер Шеддер дочитал распечатку и, перевернув последний лист, посмотрел на Фрэнка, скромно сидевшего боком к нему за длинным столом для совещаний. Встреча опять происходила в стерильном кабинете мистера Шеддера, и опять у его правой руки дымилась чашка целебного чая.
– Должен признать, виртуозная работа. Никаких тебе двойных смыслов, уверток, все сказано открытым текстом, как будто это не реальная беседа двух реальных политиков, а постановка для радио, чтобы у слушателей не возникло ни малейшего сомнения по поводу того, что, собственно, происходит.