Кто-то в моей могиле
Шрифт:
На следующее утро в промежуток между временем ухода Джима на работу и появлением Стеллы она позвонила в контору Пинаты, хотя и не слишком надеялась, что он окажется на месте в такую рань, но после второго гудка трубку сняли, и Дэйзи услышала его голос, встревоженный и подозрительный, словно ему следовало опасаться ранних звонков:
— Да?
— Мистер Пината, это Дэйзи Харкер.
— Доброе утро, миссис Харкер, — голос его прозвучал неожиданно тепло, через секунду она поняла причину, — если вы хотите отменить нашу договоренность, я не имею ничего против. Я не стану предъявлять вам счет, а оставшиеся деньги перешлю по почте.
— Ваши экстрасенсорные способности сегодня утром работают не слишком хорошо, — холодно заметила она. — Я звоню исключительно для того, чтобы перенести место и время нашей встречи — на двенадцать в вашем кабинете вместо здания редакции.
— Почему?
Она сказала ему правду без всякого смущения:
— Вы молоды и привлекательны, и мне не хотелось бы, чтобы люди неверно истолковали нашу встречу.
— Как я понимаю, вы не сообщили семье о том, что наняли меня?
— Нет.
— Какова причина?
— Я пыталась, но мысль о еще одной ссоре с Джимом просто невыносима. Он по-своему прав, но и я права, с моей точки зрения. К чему спорить?
— Он обязательно узнает, — предупредил ее Пината. — Слухи в этом городе распространяются очень быстро.
— Я знаю, но, может быть, к этому времени все выяснится. Вы разрешите…
— Миссис Харкер, я не могу разрешить вашу проблему, крадучись по боковым аллеям парка, пытаясь избежать встреч с вашей семьей и вашими друзьями. Тот день, на котором вы сосредоточили свое внимание, принадлежит не только вам. К нему имеет отношение огромное количество людей, скажем около шестисот миллионов китайцев, если называть лишь некоторых.
— Мне как-то не очень ясно, какое отношение ко всему этому имеют шестьсот миллионов китайцев.
— Да это я так. Неудачная шутка. — Он вздохнул довольно громко.
«Нарочно вздыхает», — подумала она с раздражением.
— Итак, я буду ждать вас ровно в три перед зданием «Монитор-пресс», миссис Харкер.
— Разве принимает решения не тот, кто нанимает себе сотрудника?
— Наниматели, как правило, знают, в чем их проблемы, и имеют, таким образом, право распоряжаться. Я не думаю, что в конкретном случае это относится к вам, только не примите, Бога ради, то, что я говорю, за обиду. Так что, пока у вас не появится каких-то новых идей, мы будем следовать моему плану. У вас есть какие-то свежие соображения?
— Нет.
— Тогда я жду вас сегодня днем.
— Но почему в таком странном месте?
— Потому что нам потребуется помощь официальных инстанций, — пояснил Пината. — Редакция «Монитор» знает о том, что случилось 2 декабря 1955 года, куда больше, нежели вы или я в данный момент.
— Сомневаюсь, чтобы они хранили номера такой давности.
— Ну, не в том смысле, что они предлагают их на продажу. Но каждый выпущенный номер можно получить на микрофильме. Будем надеяться, что мы обнаружим что-нибудь интересное.
Они оба оказались в условленном месте в назначенный час. Пината потому, что пунктуальность стала его привычкой, а Дэйзи из-за необычайной важности для нее этой встречи. Весь день, с самого момента своего звонка Пинате, она испытывала нетерпение и волнение, словно подсознательно рассчитывала на то, что газета распахнет свои страницы и откроет ей нечто чрезвычайно важное. Возможно, в этот день в мире происходило какое-то из ряда вон выходящее событие, и, стоит только ей его напомнить, она вспомнит свою реакцию на него. Оно окажется тем гвоздем, на который она сможет повесить весь свой день, шляпу и пальто, платье и свитер и, наконец, женщину, носившую всю эту одежду.
Часы на башне здания суда отзванивали три, когда Пината подошел к входу в здание «Монитор-пресс». Дэйзи уже стояла рядом с дверью. В своем сером полотняном костюме широкого покроя она выглядела весьма неброско и немодно одетой. Он не знал, оделась ли она так для того, чтобы не привлекать к себе внимания, или это был один из последних фасонов. Он перестал следить за модой после того, как Моника ушла от него.
— Надеюсь, я не заставил вас ждать, — сказал он.
— Нет, нет. Я только что пришла.
— Библиотека на четвертом этаже. Мы можем подняться на лифте, или вы предпочитаете идти пешком?
— Лучше пешком.
— Я знаю.
Казалось, она слегка удивилась:
— Как вы могли это узнать?
— Я видел вас вчера днем.
— Где?
— На Лаурел-стрит. Вы гуляли под дождем. Я решил, что каждый, кто гуляет под дождем так, как вы, должен очень любить ходить пешком.
— Это было случайностью. У меня была конкретная цель.
— Я знаю. Вы жили на Лаурел-стрит с момента вашего замужества в июне 1959 года до октября прошлого года, если уж быть точным.
На этот раз к ее удивлению примешалось раздражение:
— Вы проверяли данные на меня?
— Самые общие сведения. Ничего конкретного.
Он прищурился, глядя на солнце, и потер глаза.
— Полагаю, что дом на Лаурел-стрит принес вам немало приятных воспоминаний.
— Конечно.
— Зачем же пытаться их уничтожить?
Она посмотрела на него так, как смотрят на ребенка, которому приходится раз за разом повторять одно и то же.
— Я даю вам, — сказал Пината, — еще одну возможность изменить свое решение.
— Я отказываюсь.
— Хорошо. Входите.
Они прошли через двустворчатые двери на шарнирах и двинулись вверх по лестнице. Какое-то время они шли словно незнакомые друг другу люди, случайно идущие в одном направлении. Их разделенность была предопределена Дэйзи. Она напомнила Пинате о том, что она сказала ему по телефону — про людей, которые могут подумать совсем не то, если увидят их вместе, поскольку он молод и привлекателен, и как бы ей этого не хотелось. Комплимент, даже если она и не собиралась его ему делать, смутил его. Он не любил, когда хорошо или плохо, но упоминали о его внешности, поскольку считал подобного рода ремарки неуместными.