Кто-то в моей могиле
Шрифт:
Дэйзи любила этот утренний шум, звучание окружающей ее жизни. Она сидела за накрытым к завтраку столом, вслушиваясь в них, хорошенькая молодая женщина с темными волосами, в ярко-синем халате, так подходившем к ее глазам, с легкой улыбкой на лице. Улыбка эта ничего не значила. Улыбалась Дэйзи скорее по привычке. Улыбка появлялась на губах утром вместе с помадой и исчезала вечером, после того как заканчивалось умывание перед сном. Джим любил эту улыбку. Для него было ясно, что жена счастлива, и ему, ее мужу, следует воздать должное за то, что она пребывает в столь блаженном состоянии. Так
Он читал газету, частью про себя, частью вслух, когда обнаруживал статьи, которые, как ему казалось, могли ее заинтересовать.
— На побережье Орегона формируется новый грозовой фронт. Может быть, он дойдет до нас. Дай Бог. Ты знаешь, что это самый засушливый год после сорок восьмого?
Она промурлыкала в ответ что-то невнятное, просто поддержала его желание продолжить разговор, дабы ей не было нужды отвечать. Обычно Дэйзи оказывалась за завтраком куда разговорчивее, обсуждая дела дня прошедшего и планы на сегодня. Но этим утром ее охватила какая-то апатия, словно часть ее все еще спала или дремала.
— Только пять с половиной дюймов осадков, — продолжал муж, — и это с прошлого июля. Восемь месяцев. Просто поразительно, как наши деревья сумели выжить в этих условиях. Правда.
Снова мурлыканье.
— Все-таки я думаю, что у самых больших корни уже дошли до подземного источника. Тем не менее опасность пожара очень велика. Надеюсь, ты будешь внимательна при курении, Дэйзи. Наша страховка от пожара не покроет всех расходов по восстановлению дома. Будешь?
— Что?
— Ты будешь осторожна с сигаретами и спичками?
— Конечно. Я буду очень осторожна.
— По правде сказать, я куда больше беспокоюсь за твою мать. — Заглянув Дэйзи за левое плечо, через окно их крохотной столовой он мог разглядеть сложенную из использованного кирпича трубу коттеджа своей тещи, который он сам для нее выстроил. До него было метров двести. Иногда ему казалось, что ее дом куда ближе, иногда он просто забывал о его существовании. — Я знаю, что она достаточно внимательна к таким вещам, но всякое может случиться. Вдруг она закурит вечером, а у нее случится еще один приступ? Пожалуй, мне следует с ней поговорить об этом.
Девять лет назад, еще до того, как Джим и Дэйзи встретились, миссис Флеминг перенесла легкий сердечный приступ, продала магазин готовой одежды в Денвере и удалилась на отдых в Сан-Феличе, городок на побережье Калифорнии. Но Джим по-прежнему беспокоился о ее здоровье, словно это случилось вчера и может повториться завтра. Сам он постоянно поддерживал активный и здоровый образ жизни, и любая мысль о болезни буквально приводила его в ужас. Преуспевающий торговец земельными участками, он встречал в обществе огромное количество докторов, но их присутствие в компании всегда его угнетало. Они вторгались в его жизнь как предвестники несчастий, гробовщики на свадьбе или полицейские на детском празднике.
— Надеюсь, Дэйзи, ты не станешь возражать?
— По какому поводу?
— Если я поговорю об этом с твоей матерью?
— Ну что ты!
Вполне удовлетворенный ответом, он вновь погрузился в газету. Он так и не притронулся к ветчине и яйцам, лежавшим перед ним на тарелке. Дэйзи сама готовила завтрак, поскольку служанка приходила только в девять. Еда значила для Джима очень мало. Вместо завтрака он поглощал газету, абзац за абзацем пожирая факты и цифры, так, словно он никак не мог насытиться. Он оставил школу в шестнадцать лет, став рабочим строительной бригады.
— А вот кое-что действительно интересное. Исследования доказали, что у акул имеется система ультразвука, позволяющая избежать столкновений. Как у летучих мышей.
Снова мурлыканье. Часть ее все еще спала и даже видела какие-то сны; она никак не могла придумать, что бы такое сказать. Поэтому она села, всматриваясь в даль за окном, прислушиваясь к Джиму и другим утренним шумам. И тут без предупреждения, без какой-то видимой причины ужас охватил ее.
Ровное, спокойное биение сердца сменилось быстрым стуком. Она быстро и тяжело задышала, словно человек, занятый тяжелым физическим трудом, кровь прилила к щекам, будто она повернулась лицом к сильному ветру. Ладони покрылись потом, обильно пролившимся из какого-то неведомого источника.
Спящий проснулся.
— Джим!
— Да?
Он взглянул на нее поверх газеты и подумал, как хорошо выглядит Дэйзи сегодня утром, какой у нее чудесный цвет лица, как у юной девушки. Она казалась несколько возбужденной, словно только что придумала некий грандиозный проект. «Интересно, — мелькнула у него снисходительная мысль, — что это будет теперь?» Годы их жизни были заполнены самыми различными идеями Дэйзи, отложенными в сторону и полузабытыми, словно детские игрушки в старом сундуке, частью поломанные, частью совсем нетронутые: керамика, астрология, разведение бегоний, испанский язык, драпировка, изучение Веданты, психологический тренинг, мозаика, русская литература — все это игрушки, с которыми Дэйзи играла и которые забросила.
— Тебе что-то нужно, дорогая?
— Воды.
— Сейчас. — Он принес из кухни стакан воды. — Пожалуйста.
Она попыталась взять стакан и не смогла его поднять. Нижнюю часть ее тела сковало льдом, верхняя пылала. Казалось, они существуют отдельно друг от друга. Вода была необходима, чтобы охладить пересохший рот, но рука на стакане не реагировала, словно оказались разорваны все нити связей между желанием и волей.
— Дэйзи! В чем дело?
— Мне кажется, я думаю, я заболела.
— Заболела? — Он выглядел удивленным и обиженным, как боксер, захваченный врасплох ударом ниже пояса. — Ты не выглядишь больной. Минуту назад я как раз подумал, какой у тебя превосходный цвет лица. Господи, Дэйзи, не заболевай!
— Я ничего не могу поделать.
— Вот. Выпей. Давай я отнесу тебя на кушетку. Сейчас я пойду позову твою мать.
— Нет, — резко ответила она. — Я не хочу, чтобы она…
— Но нужно что-то делать. Может быть, лучше вызвать врача?
— Не надо. Все пройдет к тому времени, когда кто-нибудь придет сюда.