Кто-то в моей могиле
Шрифт:
— Откуда ты знаешь?
— У меня уже было такое.
— Когда?
— На прошлой неделе. Дважды.
— Почему же ты мне не сказала?
— Не знаю, — причина была, но вспомнить ее она никак не могла, — мне очень… жарко.
Джим мягко дотронулся рукой до ее лба, холодного и влажного.
— Не думаю, что у тебя температура, — сказал он взволнованно. — По-моему, все в порядке. У тебя по-прежнему прекрасный здоровый цвет лица.
Он не понял, что это цвет ужаса.
Дэйзи устало склонилась на спинку стула. Нити, связывающие части ее тела, замороженную
Помочь.
Но как сюда попал этот незнакомец? Неужели она крикнула ему из окна, когда он проходил, неужели она кричала «Помогите!»?
— Дэйзи, теперь все нормально?
— Да.
— Слава Богу. Ты меня страшно напугала минуту назад.
Напугала.
— Тебе следует каждое утро делать зарядку, — заметил Джим. — Она пойдет на пользу твоим нервам. Еще я думаю, что ты спишь недостаточно.
«Спишь». «Напугала». «Помочь». Слова кружились в ее сознании, будто лошади на карусели. Если б только было можно как-то их остановить, хотя бы замедлить — «Эй, оператор, ты, на контроле, добрый незнакомец, медленнее, стой, стой, стой!»
— Может, было бы неплохо начать принимать витамины каждый день.
— Стой, — сказала она, — стой.
Джим остановился, остановились и лошади, только на секунду, но и ее оказалось достаточно, чтобы они спрыгнули с карусели и помчались в другую сторону: слова мчались без седоков рядом в клубах пыли. Она моргнула.
— Хорошо, дорогая. Я только пытался выбрать правильный курс. — Он застенчиво улыбнулся, как изнервничавшийся отец перед капризным больным ребенком, которого нужно, но невозможно ублажить. — Послушай, почему бы тебе не посидеть минутку тихонечко, а я пойду и приготовлю горячего чая.
— В кофейнике есть еще кофе.
— Чай будет тебе в твоем нынешнем состоянии полезнее. Ты слишком расстроена.
«Я не расстроена, незнакомец. Я холодна и спокойна».
Холодна.
Она задрожала. Сама мысль об этом слове вдруг обрела очертания чего-то осязаемого — ледяного куба.
Она слышала, как Джим что-то бормотал в кухне, открывая ящики и шкафы, пытаясь найти пакет с чаем и чайник. Часы в форме золотого солнечного диска, стоявшие на камине, показывали половину девятого. Через полчаса появится служанка Стелла, а несколько минут спустя придет из своего коттеджа мать Дэйзи, веселая и энергичная, как всегда по утрам, готовая раскритиковать любого, кто находится в другом состоянии, особенно Дэйзи.
Полчаса на то, чтобы стать энергичной и веселой. Так мало времени и так много нужно сделать, так много выяснить! Что со мной случилось? Почему? Я просто сидела здесь, ничего не делая, ни о чем не думая, слушая болтовню Джима и звуки, доносившиеся с той стороны каньона: там играли дети, лаяли собаки, жужжала пила, плакал ребенок. Я чувствовала себя вполне счастливой, еще не пробудившись от дремоты. Но затем что-то меня пробудило,
Может быть, виной тому собака? — подумала она. У одной из новых семей по ту сторону ущелья был эрдель, лаявший на пролетающие самолеты. Лающая собака в ее детстве означала смерть. Теперь ей было почти тридцать, и она знала, что некоторые собаки лают, отдельные породы, другие нет и к смерти это никакого отношения не имеет.
Смерть. Как только это слово появилось в ее мозгу, она поняла, что оно единственное было настоящим; другие, кружившиеся на карусели, лишь заменяли его.
— Джим!
— Подожди секундочку. Сейчас закипит чайник.
— Не надо никакого чая.
— А как насчет молока? Тебе полезно выпить молока. Придется начать заботиться о своем здоровье, дорогая.
Нет, уже слишком поздно, подумала она. Молоко, витамины, зарядка, свежий воздух и сон — ничто в этом мире не сможет стать противоядием от смерти.
Джим вернулся со стаканом молока.
— Вот. Выпей.
Она покачала головой.
— Выпей, Дэйзи.
— Нет. Слишком поздно.
— Что значит поздно? Что ты имеешь в виду? Слишком поздно для чего?
Он с размаху поставил стакан на стол, молоко выплеснулось на скатерть.
— О чем, черт тебя побери, ты говоришь?
— Не ругайся.
— Мне приходится ругаться. Ты выведешь из себя кого угодно!
— Тебе лучше поехать в контору.
— И оставить тебя здесь вот так, в этом состоянии?
— Со мной все в порядке.
— Ладно, ладно. С тобой все в порядке. Но пока я побуду дома.
С упрямым видом он сел напротив нее.
— Ну и что все это значит, Дэйзи?
— Я не могу… тебе сказать.
— Не можешь или не хочешь? Что именно?
Она закрыла лицо руками. О том, что она плачет, Дэйзи поняла лишь тогда, когда слезы закапали у нее между пальцами.
— Так что же случилось, Дэйзи? Ты натворила что-то и не хочешь мне рассказывать? Что? Разбила машину, опустошила счет в банке?
— Нет.
— Что же тогда?
— Я боюсь.
— Боишься?
Слово ему явно не понравилось. Он не любил, когда его возлюбленные пугались или болели: казалось, что это бросает тень на него и его способность оберегать их соответствующим его положению образом.
— Боишься чего? — переспросил он.
Она не ответила.
— Нельзя быть напуганной без того, чтобы что-то тебя не испугало. Так что же это?
— Ты будешь смеяться.
— Поверь, менее всего я настроен сейчас смеяться. Ну давай, испытай меня.
Она вытерла глаза рукавом халата.
— Мне приснился сон.
Он не стал смеяться, но на лице его мелькнула улыбка.
— И ты плачешь из-за сна? Дэйзи, успокойся, ты уже взрослая.
Она смотрела на него из-за стола, их разделявшего, молчаливо и печально. Он понял, что сказал не то, что нужно, но подобрать необходимые в данной ситуации слова он никак не мог. Как вообще обращаться с собственной женой, взрослой женщиной, если она рыдает из-за того, что ей приснился кошмар?