Кто-то в моей могиле
Шрифт:
— Мы всегда были так близки, — продолжала увещевать ее миссис Филдинг, — потому что мы были только вдвоем так много лет.
— Ты говоришь так, словно у меня никогда не было отца.
— Конечно, он у тебя был, но…
Ничего не говоря, Дэйзи повернулась к ней спиной и направилась в соседнюю комнату. Принц видел, как она подходила, но даже не шевельнулся в дверях и только зарычал легонько, чтобы показать, как ему не нравится то, что она делает, в частности, и вся атмосфера в доме, когда она переступила через него. Она сделала ему замечание, впрочем без особой уверенности. Пес прожил с ней все восемь лет замужества, и порой Дэйзи казалось, что Принц куда лучше понимает ее внутреннее состояние, чем мать или Джим и даже она сама. Он прошел за ней в гостиную и уселся рядом, положив ей на колени тяжелую лапу. Карие глаза печально заглядывали ей в лицо, а полураскрытый рот словно говорил: «Взбодрись, малышка, веселее! Все не так плохо. Ведь я рядом с тобой».
Даже тогда, когда служанка подошла к задней двери, что обычно являлось поводом для весьма бурной игры, он не шелохнулся.
Стелла всем сердцем принадлежала городу. Она терпеть не могла работать за его пределами. Хотя Дэйзи достаточно часто и весьма терпеливо растолковывала ей, что от дома до ближайшего универсама всего десять минут езды, Стеллу подобные аргументы не убеждали. Она слишком хорошо знала, что такое сельская жизнь, и ощущала ее присутствие всеми фибрами своей души. От этого она нервничала, подозревая, что на нее готовы вот-вот налететь осы и колибри, вокруг ползают улитки, пчелы роятся на эвкалиптах, бегают по земле всякие букашки, и каждая готова укусить ее за руку или за ногу.
Стелла и ее теперешний муж жили в квартире на третьем этаже в нижней части города, и сражаться ей там приходилось лишь с обыкновенными комнатными мухами. В городе все было благородно и чинно, никаких тебе ос, улиток или птиц, одни люди: днем покупатели и продавцы, ночью пьяницы и проститутки. Иногда их арестовывали прямо под окном Стеллы, здесь же порой случались кровавые драки, быстрые и бесшумные: дрались на ножах мексиканцы, отдыхающие после многочасовой работы на плантациях, где они собирали лимоны и авокадо. Стелла буквально наслаждалась этими волнующими картинами. Они давали ей возможность чувствовать себя живой (все, что случалось) и добродетельной (не то чтобы она была совсем без греха. Не проститутка и не пьяница, упаси Бог; так, ставила пару долларов на лошадку в кафе «Сиеста» каждое утро перед тем, как отправиться на работу).
Когда Харкеры еще жили в городе, Стелла была очень довольна своей работой. Они были очень хорошими хозяевами, не важничали и не грубили. Но она терпеть не могла этой сельской жизни. Свежий воздух вызывал у нее кашель, а тишина просто угнетала ее: ни тебе автомобилей, так, один-два, ни включенных на всю громкость приемников, ни болтающих соседей.
Перед тем как войти в дом, Стелла раздавила трех муравьев и отфутболила улитку — это было самое меньшее, что она могла сделать от имени цивилизации. «Конечно, эти муравьи знали, что на них наступают», — подумала она, и с этой мыслью двести фунтов ее мяса ввалилось в дверь кухни. Поскольку ни миссис Харкер, ни ее матери поблизости не было видно, Стелла начала свой ежедневный труд с того, что заварила новый кофейник свежего кофе и съела пять кусков хлеба с джемом. У Харкеров было одно несомненное достоинство: они закупали продукты лучшего качества и в достаточном количестве.
— Она ест, — сказала миссис Филдинг, сидя в гостиной. — Уже. Не успев еще ничего сделать.
— Прежняя тоже была не подарок.
— Эта вообще невыносима. Тебе следовало бы быть с ней построже, Дэйзи, показать ей, кто хозяин в доме.
— Не уверена, что знаю, кто хозяин, — заметила Дэйзи в легком недоумении.
— Нет, ты прекрасно знаешь. Это ты!
— Я себя вовсе не чувствую хозяйкой, да и не очень хочу ею быть.
— Тем не менее хозяйка ты — хочешь ты этого или не хочешь, но именно ты должна продемонстрировать свою власть, и хватит тебе ходить тут вокруг да около. Эта женщина не слишком догадлива, сама знаешь. Она ждет, что ей скажут, чего от нее хотят и что ей делать.
— Не думаю, что со Стеллой этот номер пройдет.
— Попробуй по крайней мере. Эта твоя манера — я думаю, это именно манера, а не недостаток в характере — оставлять все как есть, поскольку тебе не хочется прилагать усилия, не хочется беспокоиться… Вот и твой…
— Мой отец. Я знаю, ты можешь не продолжать.
— Ах, если бы это было в моих силах. Как мне хотелось бы не начинать этот разговор первой. Но когда я вижу беспорядок, от которого можно избавиться, мне кажется, что я должна что-то с этим делать.
— Но зачем? Стелла вовсе не так плоха. Она как-никак делает свое дело, а это максимум того, что можно ждать от человека.
— Не могу согласиться, — сказала миссис Филдинг решительно. — По правде сказать, мы сегодня не пришли к согласию ни по одному пункту. Не понимаю, в чем дело. Я чувствую себя как обычно, по крайней мере чувствовала, пока дело не дошло до этого твоего совершенно абсурдного сна.
— В нем нет никакого абсурда.
— В самом деле? Не буду спорить. — Миссис Филдинг, не сгибая спины, наклонилась вперед и поставила свою чашку на кофейный столик. Джим сделал его сам из тикового дерева и раскрашенной под слоновую кость керамической плиты. — Я не знаю, почему ты не хочешь откровенно поговорить со своей матерью, Дэйзи.
— Наверное, я становлюсь взрослой.
— Становишься взрослой? Или становишься все дальше от меня?
— Одно связано с другим.
— Да, возможно, но…
— Может быть, ты просто не хочешь, чтобы я выросла.
— Какая ерунда. Конечно, хочу.
— Иногда мне кажется, что тебя не особенно печалит то, что я не могу родить ребенка. Если бы он родился — это бы значило, что я больше не та, что была. — Дэйзи вдруг замолчала, прикусив нижнюю губу. — Ах, нет. Я вовсе не это имела в виду. Прости, я сболтнула глупость. Я хотела сказать совсем другое.
Миссис Филдинг сидела бледная, судорожно сжимая лежавшие на коленях руки.
— Я не принимаю твоих извинений. Это были неумные и очень жестокие слова. Но теперь я по крайней мере понимаю, в чем дело. Ты снова начала об этом думать, даже надеяться.
— Да нет. Какие уж тут надежды, — вздохнула Дэйзи.
— Когда ты наконец примиришься с неизбежным, Дэйзи? Я подумала, что со временем ты свыкнешься с этим. Ты знаешь все вот уже пять лет.
— Да.
— Профессор в Лос-Анджелесе сказал обо всем однозначно.
— Да.
Дэйзи не помнила, когда это было, не помнила ни месяца, ни недели, только день. В то утро она чувствовала себя совершенно больной. Затем, чуть позже, телефонный звонок подруге, работавшей в местной клинике.
— Элеонора? Это Дэйзи Харкер. Меня просто распирает от счастья. По-моему, я беременна. Я уверена почти на сто процентов. Я так счастлива. Меня тошнило все утро, а я все равно счастлива. Ты понимаешь, что я имею в виду. Послушай, я знаю, что в городе полно акушеров, но я хочу, чтобы ты назвала мне лучшего в штате, самого лучшего…