Куба – любовь моя
Шрифт:
Наверное, такой, или приблизительно такой, материнский наказ получила маленькая западная женщинка, воспитанная, что за все в жизни надо платить. В тот момент я почему-то был уверен в истинности своей догадки.
Я вытянул добрую половину виски из своего бокала и спросил:
– Мартина, сколько тебе лет?
– Двадцать один.
Я ожидал услышать встречный вопрос, но Мартина оказалась человеком деликатным.
– Ты женат?
Я кивнул.
– А-а… – Она долго подбирала на потолке слова, красуясь тонкой шейкой, перевязанной, как ниточкой, одной единственной морщинкой, а потом спросила по-русски:
– У тьебя есть дьети?
Я вспомнил, как прижал
– Есть, – прокашлялся я. – Дочка. Учится в университете.
– Я тоже учусь в университете, – обрадовалась Мартина.
Мне не понравилась эта аналогия.
– Что ты делала в Лондоне? – спросил я.
– Изучала язык, – просто ответила она и рассказала, как работала нянькой в одной английской семье среднего достатка за харчи и за оплату учебы. Слова она подбирала простые, обиходные. Мне было почти все понятно. В своем университете Мартина изучала экономику и что-то заковыристое, связанное с математикой. Я рассказал ей, что у нас в группе учился негр из Камеруна, который в подынтегральном выражении ДХ писал в знаменателе. Нарисовал на салфетке интеграл, дробную черту и показал, где он писал ДХ. Она посмеялась и сказала, что у них тоже учатся негры, но тупые – не все. Что у нее есть чернокожий друг, он очень умный.
Несмотря на языковой барьер, который во многом ограничивал тематику нашей беседы, говорить с Мартиной было легко и приятно. Она хорошо слушала, к месту смеялась или сочувствовала мне, когда я рассказывал знаменательные истории из своей студенческой жизни, и в то же время ни на секунду не забывала о своем женском призвании соблазнять. Мол, что же ты? Разговоры разговорами, а не плохо бы познакомится поближе. Посмотри, мол, на меня, какая я киска, – тревожили меня ее смешливые глазки.
«Куда там нашим жеманным телкам!» – думал я, с удовольствием наблюдая, как она вытряхивает из туфельки несуществующие песчинки или слушая, как она певуче растягивает русские слова своим милым словацким ротиком. А может быть, я просто отстал от жизни, и наши русские женщины теперь не уступают западным по части преподнести себя? Когда я последний раз изменял жене? О! Это было так давно! Да и случалось редко, в основном, по пьянке. Насколько себя помню, женщины всегда льнули ко мне из-за фактуры, но я не использовал столько возможностей, что сейчас, вспоминая об этом, стыдливо морщился, как от зубной боли. Наверное, я действительно отстал от жизни.
Мартина опять упомянула своего чернокожего, умного друга. Я вдруг представил ее с ним в постели. Ну конечно – это ее любовник. И как мне раньше не пришло в голову. Я бы, честное слово, отнесся нормально к любому белому. В конце концов, Мартина вполне взрослая женщина и… Но черный! Мне даже ударило в голову.
– Что случилось? – участливо спросила она и, протянув руку, тронула меня за футболку. При этом у нее отогнулся рукав блузки и обнажилось плечо с татуировкой. Что-то вроде змеи с цветком. Я взял ее за плечо: «Что это?» Она придвинулась ближе и, показав на рисунок, как бы уколола его несколько раз иголкой. «Какой ужас», – сказал я. Мартина тихо смеялась. Мне вдруг жутко захотелось поцеловать это плечико с рисунком. Наверное, почувствовав мое устремление, Мартина чуть-чуть, самую малость, отодвинулась и, не переставая улыбаться, показала на часы. Похоже, лента оборвалась на самом интересном.
За полтора часа ожидания Мартины я успел прогуляться к стоянке такси, убедился, что свободных машин там больше, чем клиентов, и успокоился. Да и сама стоянка была рядом.
Мы не спеша подтащили вещи к машине, загрузились и уже минут через десять подкатили прямо к знакомой нам остановке, с которой несколько часов назад так опрометчиво удрали. Мартина достала деньги, но я убрал ее руку и расплатился сам.
Места в автобусе нам достались не из лучших: на заднем колесе. Было жарко, и я потек. Мартина достала платок и вытерла мне лицо.
– Мне кажется, что я тебя знаю очень давно, – сказала она. Удивительно. Именно в этот момент я подумал о том же.
Казалось, утомленный жарой город не хотел выпускать нас из своего лабиринта и все куда-то крутил, разворачивал и останавливал на перекрестках. Мартина показывала в окно достопримечательности или рассказывала о знакомых ей местах. Я делал вид, что понимаю. Сердце напоминало о себе редкими перебоями. Я было запаниковал, но быстро взял себя в руки и постарался расслабиться и не думать о плохом. Когда выехали на скоростную магистраль, публика в автобусе потихоньку прекратила свой щебет и стала задремывать. Мартина положила голову мне на плечо.
– Уи хэв литл тайм, – сказала она. – У нас мало времени. – Я обнял ее, и она прижалась ко мне сильнее.
Слепое орудие Провидения, махина-Икарус, бесстрастно мчал нас, обгоняя клопов-частников, к конечному пункту наших приключений под названием – Развязка. Как будто торопился исправить ошибку судьбы, что так легкомысленно свела в это утро наши пути.
– Тебе не мешает это? – спросила Мартина и ударила кулачком по подлокотнику, что разделял наши кресла.
– Мешает, – ответил я и не узнал своего голоса. – Перелезай ко мне. – Она тихонько мотнула головой.
Дорога была гладкой, и мне показалось странным, что Мартина как-то не в такт вздрагивает на моем плече. Я повернул ее лицо к себе.
– Ай вонт ю, – глотая слезы, беспомощно сказала она. – Я хочу тебя.
Наверное, сейчас, по прошествии времени, можно было бы и улыбнуться, вспоминая ее мокрое, удивленное личико: «Ай вонт ю». Тогда мне было не до юмора. Я стал целовать это гладкое, в темных потеках, почти детское личико. Потом сгреб ее себе на колени, расстегнул джинсы и припал губами к плечику с наколкой.
Дремлющий народ, казалось, только и ждал этой минуты, чтобы проснуться и со всех сторон с предельной любознательностью наблюдать за моими манипуляциями.
– Нет, это невозможно, – прошептала Мартина, скользнула на свое место и застегнула джинсы. Народ еще пооглядывался немного и успокоился.
Достав косметичку, Мартина привела в порядок лицо. Потом вытащила из сумки записную книжку с ручкой, написала печатными буквами свой словацкий адрес, вырвала листочек и протянула его мне. Я вспомнил, сколько за свою жизнь получил ведущих в никуда, выцветших в старых записных книжках и на затерявшихся листочках, ненужных адресов, вздохнул и запечатлел свои координаты на букву «V». Остаток пути мы проехали обнявшись и сладко страдая по обе стороны мерзкого подлокотника.
Мартину встречала целая делегация во главе с мамой и ее «другом». Отца у Мартины, как я понял, не было, был «мамин друг», солидный, профессорского вида, интеллигент в очках и с бородкой. И еще трое молодых людей, взятых, очевидно, под чемоданы. «Мамин друг» крепко, с пониманием, пожал мне руку.
Мать Мартины оказалась из породы спортивных и ни при каких обстоятельствах не полнеющих женщин. Если б не заматеревшие морщины, светлеющие вокруг глаз и у носа на загорелом лице, их с дочерью вполне можно было бы принять за сестер. Когда она, оторвавшись, наконец, от ребенка подошла ко мне и стала благодарить, я понял, что ей известно все. И про то, что случилось в автобусе, тоже. Не потому, что Мартина успела рассказать, нет. Просто известно, и все.