Куба – любовь моя
Шрифт:
– Поэтому ты плакала? – спросил я.
Она отрицательно замотала головой, хотела что-то ответить, но вдруг ткнулась мне в грудь и замерла, пытаясь сдержать слезы.
– Ничего, ничего, сейчас позвонишь твоей маме или мы дадим срочную телеграмму. Все будет окей, – неуклюже успокаивал я ее по-русски.
Наконец она подсушила свои глаза платком и отстранилась от меня.
– Меня оскорбили, – сказала она. – Вон там. – И показала в сторону касс. – Потому что я словачка. Я ничего не сделала им плохого. Я просто хотела узнать…
Она чуть не разрыдалась, но пересилила себя и замолчала, чтобы не
Вот тебе на! Мне еще этих проблем не хватало. Я промямлил что-то о дураках, которых достаточно в любом народе, и что не стоит из-за них портить нервы, и взгрустнул. С одной стороны, разворачивать оглобли и скакать с вещами сломя голову назад, на автовокзал, я бы не смог. Ну хоть стреляйте. Я даже не был уверен, что сейчас, в своем нынешнем состоянии, смог бы хоть на чуть-чуть оторвать злополучный чемодан от пола: последние несколько метров я просто доволок его по кафельным плиткам до колонны. Да и неизвестно, на какое время сейчас продаются мистенки. С другой стороны, ехать на поезде – значит рисковать заночевать в Брно: когда отходит последний автобус на Годонин, я не знал.
– Там стоянка такси, – сказала Мартина и показала на выход из здания вокзала. – Десять метров всего. – И умоляюще посмотрела на меня.
– Ноу, ноу, – запротестовал я, – мы поступил иначе. Ты, – я показал на нее пальцем, – поедешь на автовокзал одна. Одна. Ду ю андэстэнд?
Далее на смеси английского с немым я объяснил ей, что, если мистенки еще продаются на устраивающее нас время, ей надлежит приобрести их в количестве двух штук и возвратиться сюда, ко мне. Да, и, конечно, позвонить маме, чтобы она успела сдать билеты на Братиславу или обменять их на более поздний срок.
– Дуй скорей. Одна нога здесь, другая там, – добавил я по-русски, дал ей сто крон и ободряюще улыбнулся на прощание.
Оставшись один, я хотел было уже слегка покемарить, сидя на скамейке, но вспомнил, что уже сутки толком ничего не ел. Вернее, вспомнил, конечно, мой желудок. В ближайшем лотке я купил хот-дог и чашечку кофе. Через шесть секунд, догладывая последний кусок первого хот-дога, я купил второй, отдышался и благопристойно встал у стойки. Теперь можно было и посмаковать. «А ведь черная полоса невезения должна когда-нибудь и закончиться, – оптимистически подумал я. – Может быть, с приходом Мартины?»
Мартина прибежала через полтора часа, припудренная, с обведенными тушью сияющими глазками. Радостно сообщила, что взяла два места на двенадцать часов сорок девять минут, схватила меня за руку и потащила в кафе.
– Я хочу тебя угостить, – сказала она.
– Я уже поел. Вон там, у палатки, – засопротивлялся я.
– Нет, нет, ты большой, тебе надо много. – Она даже притопнула ножкой.
Кафе включало в себя большой ларек на подиуме и штук шесть столиков вокруг него. Мартина усадила меня за свободный и пошла заказывать угощение. Мне стало неловко. «Позвонила бы маме и уехала себе преспокойненько на одиннадцать сорок, а то связалась, понимаешь, с престарелым авантюристом», – самокритично подумал я.
Мартина не заставила себя долго ждать. Передо мной она поставила большой бокал с соломинкой и картонную тарелку с четырьмя небольшими бутербродами. Все бутерброды были разные, но включали в себя, как основу, горку салата, обильно пропитанного соусом,
Я потянул из своего бокала. Там оказалось виски, разбавленное содовой водой.
– Ой, Мартина! – погрозил я ей пальцем. – Зачем ты это? Зачем, говорю! Я бы сам мог купить. Сам! Понимаешь?
Я беззастенчиво врал. Виски, тем более в кафе, было здесь очень дорого, и я никогда бы не позволил себе этого. Конечно, потеря нескольких долларов никак бы не повлияла на наше с Сергеем положение. Но все же!
– Ты бизнесмен? – спросила она по-английски, а потом по-русски: – Что ты здьесь дьелаешь?
– Я крестный отец русской мафии, – сказал я и сделал зверское лицо.
Мартина чуть не упала со стула от хохота. Глядя на нее засмеялся и я.
– Мы играем в шахматы в Годонине. Это там, под Брно.
– Ты шахматист? – Ее удивлению не было предела.
Вопрос слегка озадачил меня. Я не знал, как объяснить ей, кто я, и сказал:
– Я тренер, – но так, чтобы она не поняла, шучу я или нет.
– Ты больше похож на тренера по штанге, – сказала она, надула щеки и показала рукой горку на своем бицепсе. Потом кивнула на мои бутерброды: – Скуси то.
«Наверное, «попробуй» – по-словацки», – решил я и осторожно отломил зубами кусок «пирожного». На вкус блюдо оказалось еще лучше, чем на вид. Лихорадочно дожевывая, я руками и глазами пытался выразить свое восхищение. Мартина смеялась, очень довольная.
Я был поражен переменой, произошедшей с моей знакомой. Озабоченная, растерянная девушка вдруг превратилась в хорошенькую флиртующую прелестницу. Она сидела чуть в стороне от стола, облокотясь на спинку стула, поигрывала ножкой и откровенно раздевала меня своими зовущими, подведенными тушью, глазами.
– Ты дозвонилась маме? – спросил я.
– Да, все окей, – кивнула Мартина. – Я сказала, что ты – мой спаситель. – Потом медленно повторила, боясь, что я не понял: – Я сказала, что ты меня спас. – И благодарно дотронулась до моей руки.
Я вспомнил, как она испугалась в метро, решив, что я от нее удрал, и, кажется, все понял. Она позвонила маме и рассказала свою эпопею с автобусами, чемоданами и поездом. Наверное, пожаловалась на чехов, которые обругали ее ни за что ни про что. Вот тут-то запаниковавшая мать и накрутила своего ребенка. Держись, мол, за русского – в этом наше спасение. Бугаина, говоришь? Веди его в кабак и угости. Хоть на последние гроши. Русские выпить любят, да и пожрать не дураки. За сорок, говоришь? Флиртуй с ним тотально, не маленькая уже. Мужчины в его возрасте за любой коротенькой юбчонкой на край света вприпрыжку побегут. У него жена, небось – старая лошадь вроде меня. А тут вдруг такой подарок. Молодое тело – совсем другое дело, дорогая моя.