Кубанский шлях
Шрифт:
– Здравствуй, лекарь!
– весело произнёс чернявый бородач, протягивая ему руку.
Услышав русскую речь, да ещё и приветствие ему как равному, Рильке заплакал и упал на колени:
– Выкупите меня, пожалуйста. Сил здесь жить нет...- сквозь его всхлипывания едва можно разобрать слова, - я недорогой... Я вам отслужу.... Заработаю денег и отдам.
Он, содрогаясь от рыданий, елозил на коленях по полу, поворачиваясь то к одному, то к другому, не зная, кто из них главнее:
– Пожалейте, несчастного раба. Выкупите...
Степан
– Кто ты? Как твоё имя?
– В прошлой жизни доктор Клаус Рильке, - представился он.
– Немец?
Рильке утвердительно кивнул.
– Как ты оказался в плену?
Он, размазывая слёзы по измождённому лицу, поведал свою печальную историю.
Степан просительно посмотрел на друга. Фрол деловито хмыкнул и строго произнёс:
– Вот что, Клаус.... Посмотри мою болячку. Вылечишь - выкуплю.
Рильке оглядел кунацкую и, увидев сосуд и таз, попросил слить ему на руки воды. И сразу стал увереннее и даже как будто ещё выше ростом. Осмотрев ноги Фрола, он заявил:
– На правой - язва, запущенная. Лекарств нет, придётся пользовать природными средствами. Я приготовлю. На левой ноге ранка легче, можно просто травкой подсушить. А пока обезвредим раны. Мне нужна соль, кипячёная вода и чистая тряпка для повязки.
– Сейчас принесу, - откликнулся Инал.
Рильке оторвал два лоскута от принесённой черкесом тряпки, и, смочив их в солевом растворе, наложил на раны и ловко перевязал.
– Завтра начнём лечение, - пообещал он и, попрощавшись, неохотно направился к выходу.
23.Вахмистр Сухой
Пётр Осипович Сухой был в годах. Во время одного из набегов татарских конников Давлет-Гирея на станицу была вырублена вся его семья, дом сгорел, и он дал себе слово отомстить татарам. За жену Ефросинью, за детушек малых, за отца-матерь.
После битв и подвигов он не вернулся в станицу, а продолжал службу в крепости св. Дмитрия Ростовского при регулярной армии.
После стычки под Азовом с ногайцами казак привязался к юному Барятинскому, сдружился и с Евтеичем. Как оказалось, они оба участники войны с турками. Так что тем для разговоров было много. Только в одном они не сходились. Сухой утверждал, что Суворов был донским казаком, Евтеич сердился на него за это и повторял, что Александр Васильевич родился и жил в доме на Большой Никитской, что находится в Москве, по соседству с одним из домов князей Барятинских.. Он подскакивал к Сухому и выкрикивал:
– Не веришь, спроси у Андрея Ильича. Они о том ведают. Спроси! Донцов-ероев у вас нет, что ты Суворова сюда приплетаешь?
Андрей, услышав славное имя полководца Суворова, присел около старых вояк.
– Почему нет, - раззадорился Сухой, - есть! Я служил в казачьем полку, где командир был лихой рубака и ярый кавалерист. Мог рубить на скаку
Пётр Осипович, увидев нового слушателя, ещё более оживился:
– А я расскажу вам об этом нашем отважном казаке. Вам известно, наверное, что большая дорога в Задонье, с Дона на Кубань, идёть через станицы Раздорскую и Цимлянскую? Там война была всегда: наши казаки ходили за добычей в кубанские степи и на Кавказ, по этой же дороге шли за добычей и пленниками татары. Путь широкий, но очень опасный. Какие казаки попадали туды служить, быстро становились стоющими воинами, внимательными, осторожными, дерзкими, отважными. Закубанские татары - тожеть хоть и дикое, но храброе племя! Казачья кровь и доси из-за них текёть рекой.
Я там был и не раз преодолевал линию, по которой были поставлены казачьи полки. Служил я в полку у Матвея Платова. Это таперича он известный ерой, а тады ему было двадцать три года. На Кубань собрали обоз. Мы везли казакам на линию провиянт, разные припасы, скот и дажеть верблюдов. Ехали на новые места и переселенцы. Сей огромадный обоз вёл полковник Бухвостов с двумя полками казаков: нашим и полком Ларивонова. Мы ехали спереди обоза.
Была, помню, ранняя весна, но степь уже расцвела и пьяно дурманила головы. Наш полк стал на лагерем на ночлег у речки Калалах, недалёко от Ейска. Лошади поели и дремали, переминаясь с ноги на ногу, казаки усе стихли. А мне не спится - тревожно, эдак, в грудях, послухал землю - вроде птицы кричать.
Заглянул в шатёр к Платову и гутарю ему:
– Выдь, Матвей Иванович, сюды на час.
– Платов скоренько оделся, и мы вышли в открытую степь.
– А ну, приляг ухом к земле!
Платов прилёг.
– Ну, что слышишь, Матвей Иванович?
– Слышу какой-то шум, и, вроде, крик птиц, - сказал он, вставая.
– Да рази птица кричить тёмной ночью? Она сидить смирно или спить.
– Так что же это такое?
– А вот что, - гутарю ему, - неприятель недалёко. Стал лагерем, развёл огни. Птиц вспугнули, вот они и кричать. Крику много - много огней, и много басурман. На заре, думаю, надо ждать нападения.
– Пожалуй, ты прав, - говорить он эдак раздумчиво.
– Поживёшь доле, узнаешь боле, Матвей Иваныч.
Вить послушался меня Платов, не гляди, что полковник. Тихо поднял свой полк, окопался и составил повозки внутрь бивака.
А на рассвете поднялась вся орда Давлет-Гирея, с двадцатью тысячами всадников. На наши-то два полка!
Послал Платов двух казаков с донесением Бухвостову. Одного зараз убили, другой, видать, утек усё ж.
Поднялося солнце и осветило всю орду. В глазах у нас зарябило от разноцветных одёжек татар. Облегли поганые наш лагерь с усех сторон. Огромадное поле было покрыто всадниками.