Куда летит "Эскорт"

Губоний Татьяна

— Мальчик мой! — позвал откуда-то справа до дрожи родной голос мамы.

— Призывник уже, а тебе всё мальчик, — пробурчал отец по-польски, выходя навстречу Степану из гаража. — Ну, здравствуй, сын!

Степан приехал попрощаться. Он добился-таки своего, контрактная армия выписала ему билет на передовую. Его приняли в настоящее боевое подразделение! Сразу после колледжа мало кому так везёт. Обычно новобранцам светит до года в тыловой программе. Были, конечно, и от частных компаний предложения по обеспечению безопасности, особо нетерпеливые парни там и приземлялись, но Степана не устраивал принцип работы на любого нанимателя, он с детства мечтал служить под флагом родины.

— Тебе идёт эта стрижка, — сказала

мама, и её глаза наполнились слезами.

— Как вы тут живы-здоровы?

— С Божьей помощью, сынок, с Божьей помощью… — Она водила ладонью по его шершавой недавно обритой голове и плакала. Наверное, от радости.

— Побежали! — закричала сестра. И Степан, бросив дорожную сумку, побежал за ней, не удержался. Это было их любимой игрой — бегать наперегонки. Надин была младше, но росла быстро, и вообще была ужасной умницей, так что он с детства воспринимал её как равную. Конечно, он был и выше и сильнее, но она была быстрее и шустрее, что ли. Во всём. Про шахматы говорить вообще глупо, соображать со скоростью сестры у Степана не получалось никогда, и все партии заканчивались его капитуляцией. В прочие игры малышка тоже проигрывала редко, ей просто умопомрачительно везло. Зато позже, после школы, пройденной с сестрой, обыграть Степана мог не всякий. В колледже он даже прослыл везунчиком.

Надин он не догнал. Хорошо хоть получилось не упустить из виду яркие подошвы её кроссовок. Он, конечно, знал, куда она бежит. Там она и остановилась, у коряги на развилке, и взобралась на их любимое наблюдательное место. Теперь сестра отдыхала и покачивала ногой, пока он, здоровый бугай, спортсмен, почти боец, выдыхаясь, преодолевал последние метры. Ух!

На этой развилке они по утрам залезали в школьный автобус. Ну а по выходным иногда просто так сидели на старом, засохшем, полу-выкорчеванном стволе и наблюдали за проезжающими мимо редкими авто. Энтузиастов-наземников становилось всё меньше, но модным флайерам всё равно не вытеснить местные маршруты до конца. До школы, может, и десять минут лёту, но летать по прямой можно только с мигалкой. А если у тебя нет лицензии или разрешения, то поднимись сначала на нужную высоту, войди в разрешённый коридор, чтобы не мешать более важным птицам, и прокатись по нему до точки назначения. Потом спустись, как полагается, через разрешённый выход. Вот тебе и те же полчаса, что на автобусе. Только с пустыми дорогами хлопот меньше, чем с забитыми воздушными трассами! Поэтому их школа никогда не заменит свой жёлтый автобус на летун. И фермер Джо всегда будет развозить молоко по соседям на своём смешном электрокаре. Ну и отец, само собой, будет затаскивать клиентов в гараж тяжёлым наземным тягачом. Всё ломается. Включая то, что летает.

— Отец очень ждал тебя. Он устал. Ему теперь помогает Джулиан, сын фермера из Монтаны. Они переехали сюда по госпрограмме, там теперь заповедник, им выплатили.

— Это хорошо…, что у отца есть помощник.

Сестра помолчала и подтвердила: — Ты прав. Помощник — это хорошо. Плохо, что он всё время рассказывает отцу про горы и снег. Отец устал, Стефан. От работы, от жары… Он хотел передать тебе дело сразу после колледжа. Мы не знали, что ты надумаешь идти в армию.

— Вот те раз! Я твержу об этом с детства, а они не знали!

Надин усмехнулась: — Все пацаны мечтают стать пожарниками и космонавтами.

— Да, но я же серьёзно!

— Теперь мы знаем, что ты серьёзно, — примирительно улыбнулась сестра. Они никогда не ссорились. Степан посмотрел на неё со всей нежностью, накопившейся за время их разлуки. У каждого человека есть в жизни лучший друг. У него была лучшая подруга.

— Не волнуйся, — сказала она, — я стариков не брошу. Мне предложили место помощницы учителя в нашей школе. Вот получу аттестат и с сентября снова за парту, но уже в другой роли. Буду теперь до конца

дней своих Мисс Коршак, — она засмеялась звонко и непосредственно. Всех учительниц в их школе почему-то величали именно «мисс», и ни в коем случае не «миссис».

Он улыбнулся: — Будешь вечно молодой… Спасибо тебе! Ты это… подежурь тут пока. Я больше двух контрактов брать не собираюсь. Вы и не заметите, как время пролетит! А я, как вернусь, сразу займусь гаражом в полную силу. Лады?

Это было чистой правдой. Обещал. Даже удивительно насколько реалистичными могут быть сны. И нынешнему, спящему в медботе Степану, стало ужасно стыдно за то своё обещание. Он давал его от души. Он верил в то, что говорил. И надо же, как легко нарушил! Почему он так прочно забыл про тот разговор на развилке? Не иначе, медики заблокировали по ошибке не только «противопоказанные» воспоминания. А когда он прощался с семьёй перед переброской на «Эскорт», почему сестра не напомнила ему об этом ни словом, ни взглядом? Может, потому что для неё он перестал быть братом, когда вместо него появился огромный скрипучий робот? Нет, не может этого быть! Просто она осталась его лучшим другом и не захотела омрачать жизнь своему безответственному братцу-эгоисту… В груди защемило. Эх, Надин!

Эти размышления о себе со стороны и почти физическая боль в груди нарушили ход воспоминаний. Степан подумал, что уже проснулся и лежит, как часто бывало, с закрытыми глазами, осмысливая странный сон. Но нет. Сон никуда не делся. То есть Степан проснулся, но далеко не в медботе, а на скрипучей койке в казарме учебки. Проснулся рядовым-рекрутом от привычного крика капрала.

Первые несколько дней при побудке Степан краснел: капрал не скупился на выражения. Если перевести на литературный английский, то утро начиналось с сексуальных угроз рогатому скоту. Но ничего такого капрал, конечно, в виду не имел. Просто в его словарном запасе присутствовали некоторые замещения. А сам он был человеком беззлобным и достаточно весёлым.

Все рекруты этого набора оказались такими же везунчиками, как и сам Степан: они были зачислены в боевое подразделение со старта. Однако сначала их полагалось подучить для адаптации (капрал употреблял другие слова), для чего и существовала учебка, инструктора которой взялись за своё дело рьяно. Тем более что, по ощущениям Коршака, их там было не меньше, чем самих рекрутов.

Степан не успел ещё заправить кровать, как капрал завёл, поторапливая, свою рабочую кричалку: — Я проснулся и узнал!

В ответ по утрам полагалось кричать: «Что за мной пришёл капрал!». С непривычки хором не получалось. За это приходилось выслушивать новые угрозы рогатому скоту и подхватывать ритм уже на ходу, вернее, на бегу. Левой! Левой!

После первого пота, как называли зарядку инструктора, рекрутам полагался завтрак. Зато после завтрака можно было поспать на политинформации. Степану, правда, было интереснее слушать. Он очень скоро сообразил, что за две недели в учебке узнал больше по-настоящему важных вещей, чем за всю свою предыдущую жизнь.

Оказалось, что мир и спокойствие американских граждан (а он, дурак, ни сном, ни духом!) уже давно находились под угрозой. Угроза эта была разносторонней и засекреченной, рекрутам всего не расскажешь, но солдаты должны хоть приблизительно понимать размеры своей ответственности, так ведь? Поэтому проблему им расписывали многословно, в цветных слайдах, но всё равно непонятно…

Степан слушал внимательно и запоминал. Он знал свои сильные стороны. При желании его память могла быть фотографической. Раз уж все эти графики и колонки цифр представляют собой единственный доступный материал, с ними он и будет работать. После долгих часов физических упражнений, уже после отбоя, когда он закрывал глаза, «сфотографированные» картинки всплывали у него перед глазами, и он мог спокойно их проанализировать.