Куда летит "Эскорт"
Шрифт:
Тихим щелчком включились динамики, и комната заполнилась звуками незнакомой речи. Степан подсел к Марфе: — Это что за язык?
— Федеральный, господин. Я его сама не разбираю. Сейчас хозяин субтитры наладит, — и она протянула Степану умопомрачительно пахнущий пирожок.
Коршак смутился, но не отказался, только благодарно сверкнул веснушками.
— Ох, уж эти заседания, — бубнила Марфа, выложив на груди многочисленные подбородки, — что смотри, что не смотри. Сядут в рядок, поговорят чуток… Этот, на трибуне, он у них главный, всегда начинает одинаково: «Я главный секретарь и занимаю пост главы…» Титулов у него много! И все главные. Мог бы и
— С капустой. У них каждый день пленумы, и всегда сначала Сам им напомнит, какой он главный, то да сё, а потом строго так спросит: «решение моё уважаете?» — Степану был предложен третий пирожок. — С грибами! А они ему сразу: «А как же?!» Не обижай, мол! Ну, он и давай им рассказывать, что он со вчерашнего дня придумал. А они слушают. Не шелохнутся! Чтобы ни слова не пропустить! Оно и понятно — всё ж во благо! А как он закончит, так они давай радоваться! Бывает, так радуются, господин, что аж в воздухе вьются, хвостами бьются! Бывает меньше. Сегодня о чём? — Марта присмотрелась к бегущей неподалёку строке перевода и кивнула: — Ага, лишение родительских прав. Всё не угомонятся наши права регулировать.
— В Парламенте, что же, одни аркилы? — пирожки были вкуснейшие, не хуже Раиных, и Степан, задавая свой вопрос, едва не подавился. Прекратить жевать, хоть бы и на секунду, было выше его сил.
— А как же! Мы-то пока несовершенные. Совершенствуют они нас, совершенствуют… и всё никак!
Докладчик тем временем речь свою закончил, и зрители разразились длительными аплодисментами. Степану очень хотелось посмотреть, как они «бьются хвостами» от радости, но на этот раз ничего такого не случилось, хоть заседание совершенно точно завершилось — парламентарии поочерёдно растворялись со своих мест. Ну да ладно! Скорее бы поесть. Пирожки, конечно, помогли, но мало. Слава богу, столовая быстро вернулась в первоначальный вид, и Коршак нацелился на давно облюбованное местечко за столом — неподалёку от глубокого блюда, где в дымящемся соусе плавали многочисленные куски мяса…
— Что скажешь? — бесцеремонно дёрнула его за майку Чикита.
— Вкусно пахнет!
— Коршак, ты здоров?! Они только что отменили родительские права по всей Федерации!
И опять этот взгляд, от которого у Степана на душе кошки скребут… Серьёзно, что ли? То есть как «отменили»? Типа, дети теперь общие? В этой вкусно пахнущей столовой, наполненной счастливыми людьми, такое заключение воспринималось, как анекдот. Общие дети! Ха-ха! Но сурово сдвинутые брови Чикиты создавали этой смешной мысли солидный противовес, и Степану пришлось откашляться и смахнуть с лица наползающую улыбку.
— Да… — протянула капитан, — прав был Веня. Надо тебя кормить, — и решительно направилась к шумно гудящему столу.
Глава 6. Тайна английского кабинета
Ужин прошёл увлекательно. Было ужасно вкусно, ну просто ужасно! Его величество Вениамин, оставшийся балагуром, смешил гостей до коликов витиеватыми тостами, шутками и прибаутками. Марфа всё подносила и подносила, пощипывая с
В основном, разговор ходил кругами.
Неплохой букет. Виноград местный. Сорта всевозможные — Веня большой любитель.
Мясо не синтезируем. Держим скот. Многие отказались, но мы «мясные», нам непросто.
Грибницы — постоянный источник гастрономических удовольствий. Одни боровики чего стоят. И кто только сказал, что грибам нужен дождь! Влага, конечно, требуется, но хватает утренних опрыскиваний под плёночным покрытием.
Иногда разговор заходил и о политике. В один из таких заходов Чикита решительно заявила:
— И всё равно ты меня не убедил, Вениамин Пекарь! — хотя голос её давно уже не был твёрд. — Душно так жить! Ваш замечательный Парламент мне в талии жмёт.
Веня округлил и без того круглые глаза, бесцеремонно уставившись Чиките в пупок.
— Такой талии ничего не может жать по определению, — причмокнул он восторженно.
— Эй! — шутливо окликнула его супруга, и Степан густо расхохотался. Он давно уже похохатывал по поводу и без: отвык от алкоголя.
На этот раз они вчетвером устроились вокруг того самого стола, который из-за суконного покрытия можно было принять за игральный, но с напитками он тоже справлялся — сидели они душевно.
— Всё равно, не понимаю, — не унималась Чикита, — они же рыбы! Откуда им знать, что человечеству нужнее?
— Фобиями страдаешь, Чикитулик?
— Да, извини, неправа. Но и нам не стоит забывать своих начал.
— А кто сказал, что мы забываем? Не так мы примитивны, как тебе могло показаться.
— На Сопротивление намекаешь? И что только за название вы себе взяли? Это слово подразумевает действие. Назвались бы лучше Подпольем, честное слово.
Оксана подняла на Чикиту удивлённые глаза и выстроила бровью самый натуральный знак вопроса. Степан снова хохотнул: «Класс!».
— Сопротивление — это когда жизнь на кону! — вдохновенно вещала Чикита. — Когда ежедневно оплакиваешь по другу! Когда прёшь на машину безжалостного закона и наплевать, во что она тебя превратит!
Удивление Оксаны удвоилось. Она явно не понимала, что здесь происходит, и только вопросительно поглядывала на мужа. Техник тоже не всё понимал, ничего такого он за капитаном не подозревал, но это было так весело! Вениамин же понимающе улыбался, совершенно игнорируя знаки Оксаны, и кивал своему бокалу и собеседнице: продолжай, мол. Да та и без его поощрений продолжала, не думая останавливаться.
— Правильными стали?! Интересы общества превыше всего?! Размножаетесь да жрёте от пуза! А вот перестанут они вас кормить, что будете делать? Родительские права они отменили, ишь ты! За вами очередь, Веня, за вами! Надеешься на иммунитет королевского дома Фон? Не смеши меня! Когда того требуют интересы правящего класса, интересы африканских домов идут лесом!
Веня звонко расхохотался. Он гикал и икал, и Степану захотелось заехать ему в ухо. Но он опять не успел. Капитан оказалась первой. И, если бы она не была пьяна, уху Вени не повезло бы чрезвычайно, Степан помнил этот удар. Но на этот раз произошла некоторая заминка. Капитан покачивалась, и Веня прекрасно перехватил не только удар, но и её саму. Смеяться он не только не перестал, а уже совершенно не мог остановиться: