Куда летит "Эскорт"
Шрифт:
Домой они вернулись на ржавых велосипедах, позаимствованных у жителей ближайшей хижины. Тонкие шины практически не поднимали пыли, и усталые путешественники, прокатившись по дорогам под серенады местных светлячков, прибыли на место вместе с сумерками.
— Что так долго, душа моя? Голубцы остыли! — разразился недовольной тирадой Веня, и на этих словах Степан понял, что показатели ощущений нормальности, принадлежности, постоянства и правильности по какой-то встроенной в него внутренней шкале окончательно зашкалили. До остановки дыхания. Воспоминания о прошлой жизни показались ему далёкими и чужими, и если бы не капитан в лётном комбинезоне с нашивкой «Эскорт», он решил бы сейчас, что прочёл о своих недавних
Глава 4. Переоценка ценностей
Как же так?
Внутренняя борьба. Вот как называлось то чувство, которое испытывала Чикита. Коршак определённо был счастлив. Почему же её саму ни на секунду не отпускает ощущение подвоха? Ну, не могут простые люди стать индифферентными друг другу настолько, чтобы не скорбеть даже о потере собственных детей! Модификация, конечно, не совсем потеря. Это, скорее, разновидность лоботомии. Из того, что рассказывала Оксана, Чикита поняла, что Федерация не лишает изменённых индивидуальности. Вернее сказать, не ставит это целью. А там уж как пойдёт. Для них главное — обезопасить социум от негатива. Непонятно только, выиграет ли социум от такой безопасности. Ведь это не секрет, что прогресс держится на гениальности, а гениальные люди всегда балансируют на грани какой-либо из норм. И не важно, какой именно.
Ладно, допустим, что как двигатель технического прогресса гениальность человечеству больше не нужна. Отпала такая необходимость. Понятно, что этим двигателем давно стали аркилы. А как насчёт искусства? Творчества? И ещё: кто и как определяет безнадёжность перевоспитания? Этот последний вопрос был Чиките особенно близок, ведь пилот-истребитель Ким не всегда была капитаном торгового флота.
— Мама! — прервала её размышления русоволосая девушка в белых одеждах. Незнакомка глядела ей прямо в глаза и улыбалась, и от неё удивительно приятно пахло сеном и костром.
— Я здесь, — спина Оксаны отгородила от Чимэг восторженные серые глаза. Хозяйка снова выглядела по-военному — балахонов и след простыл. Её рельефная мускулистая рука легла на плечо белянки и увлекла её вглубь по коридору.
— Это дочь Оксаны, — милостиво разъяснил царственный Пекарь, услужливо принимая у гостей зонтики. Из него получился бы прекрасный дворецкий, если бы он не был царём.
— Она не узнаёт мать?
— Узнаёт, но, как видишь, путается, иногда. Мы ещё не до конца изучили суть изменений модифицированного мозга, Чикитулик.
Глаза Чикиты вспыхнули: — Не могу поверить, что ты говоришь об этом так спокойно.
— Ну-ну, — засмеялся хозяин дома в ответ на этот нехитрый эмоциональный всплеск, — Привыкай, подружка. Это жизнь. Столовая вниз по коридору, пошли, а то сейчас твой Коршак нас обоих съест.
— Подождёт. Ты мне скажи, Пекарь, ты царь или не царь? Как ты допустил?
Глаза бывшего кока больше не были простодушно хитры. Они стали вдруг холодными и острыми, а ещё в них заиграл немедленно озвученный вопрос: — А что бы сделала ты?
— За дочь? Убила бы, наверное. Во всяком случае, дралась бы до последней капли крови.
— Как интересно! Тебе трудно придётся в Федерации, дорогая. Хотя, после метаморфоза ты будешь думать иначе — интересы общества превыше всего…
Полностью игнорируя Степана, Пекарь приглашающе развернул Чикиту в сторону столовой и добавил, пропуская её вперед: — Девочка была модифицирована до нашей с Оксаной встречи. Не кривись, тебе понравится! Оксана выследила и ликвидировала группу аркилов, которые проводили процедуру модификации. Тогда-то мне и пришлось жениться в четвёртый раз — спасти человека от наказания в такой ситуации по силам исключительно иммунитету
Он всё ещё аккуратно подталкивал Чикиту вперёд, но та встала, как вкопанная, и закрыла руками глаза. Зачем идти? Куда? Впереди тупик. В какой сумасшедший мир они вернулись! А ведь ещё совсем недавно казалось, что хуже быть уже не может…
Когда Чикита выпустилась из лётного училища, воевать было уже не с кем. Почти. Мировое сообщество переживало период затишья. Религиозные распри уступили перед выходом граждан мира в космос, земных границ уже давно никто не перекраивал, и победу над беспределом пиратской анархии многие считали если не полной, то скорой. Военным лётчикам предлагали разведку космоса или сытый «запас» с административными должностями. Некоторые соглашались. Чимэг, однако, это не заинтересовало. Она взяла открепительный лист и пропала с радаров ВКСМ. Считалось, что при желании её можно было отыскать по персональному чипу. Но на самом деле чип «сдох». Проглядели. И проглядели давно. Грош цена тем психологам, которые допустили в военное училище девчонку, по психике которой прошёлся не один бетонный каток. Она пришла к ним опасным по многим показателям материалом-сырцом, а ушла укомплектованным профессионалом, готовым выгодно продать свои услуги любому нанимателю.
Рынок принял её с радостью и, можно сказать, в распростёртые объятия. На политически устоявшейся мировой арене цветы криминальных оттенков горели красными маками. Ими же и пахли. Ничего не поделаешь, так устроен мир, и если у человека отнять возможность наживы на религиозной и межнациональной розни, то он сконцентрируется на других кормушках.
Так она попала к нему…
— Всё, что летает? — Он был ужасно молод для своего веса в обществе. И хорош, ох как он был хорош собой! Собственно, ничего странного, если разобраться. Мать Михаила была фотомоделью. В молодости она весьма удачно устроила свою жизнь с одним из пенсионеров семейства Блюм. У Михаила, к моменту его появления на свет, наличествовали совершеннолетние племянники. Так уж вышло. Но Блюмы своих не бросают, и малышу Майку не отказывали ни в чём. Он рос, снимал кино, торговал фрахтом, писал музыку, путешествовал и баловал свою мать, овдовевшую в возрасте двадцати пяти лет. Блюмы не мешали — мальчик искал себя. В итоге, ему предложили на выбор несколько семейных дел, и он выбрал торговлю недвижимостью. Именно на её основе и вырос со временем небольшой, но стабильный торговый дом без названия, но с узнаваемым травяным (и не только) душком.
Обновлять состав пилотов лёгких грузовиков ему приходилось часто. Береговая охрана кооперировалась с ВКСМ, и потери самолётов занимали в управленческой отчетности Михаила не менее десяти процентов. Вполне допустимый уровень, кстати, по сравнению с общим уровнем риска по индустрии.
Чикиту привели свои. Сказали — русская. На русскую она не походила, но тут уж без разницы, лишь бы летала да держала язык за зубами.
И правда, с того момента, как она переступила порог его необычного кабинета, больше похожего на галерею или выставочный зал, Чикита не сказала ни слова. Михаил зачитывал ответы на свои вопросы из её резюме, а она любовалась. Молча. Он показался ей воплощением её собственной мечты: молод, успешен, привлекателен, богат. И так завораживающе опасен…
Не был он и дураком — такой очевидной возможностью грех не воспользоваться. А она влюбилась. Нет, она не стала его содержанкой, она отрабатывала свой хлеб многочасовыми ночными перелётами с опасными посадками в самых непредсказуемых местах: на шоссе, в полях и даже на воде. «Всё что летает?» — спросил он её при встрече. И она не зря утвердительно кивнула головой. А в заслуженных перерывах между всплесками адреналина она купалась в его внимании и в шёлковых простынях его восемнадцатифутовой кровати.