Кудесница для князя
Шрифт:
– Мы уже подъезжаем?
– Да, – кивнула Таскув. – Но ещё не совсем туда, куда надо. Впереди Мань-Пупу-Нёр.
– Что это? – влился в разговор вопрос Смилана.
Елдан, который весь день снова сопровождал Таскув, громко хмыкнул.
– Увидите, – и переглянулся с Евьей.
Та кивнула с подобающей в таком случае степенностью. Ни охотник, ни тётка ни разу на той вершине не были – им не положено – но знали, как она почитаема.
Их загадочный вид заставил мужчин озадаченно обменяться взглядами. Даже Смилан, уж насколько на язык острый, ничего в этот раз не сказал.
Когда солнце склонилось к окоёму, они выехали из леса в узкий просвет, с которого открывался вид на долину. Все
– Это ж надо… – выдохнул Отомаш. – Никогда такого не видал.
– Мы можем остановиться у холма. А ночью я пойду туда, чтобы набраться сил перед ритуалом на Пурлахтын-Сори, – не сводя взгляда с каменных болванов, которые полыхали алыми факелами, произнесла Таскув.
– Это и есть Мань-Пупу-Нёр? – наклонился к ней Смилан.
– Да. Это особое место для нас. И всем детям у нас рассказывают одну легенду, – мужчины взглянули выжидательно, и Таскув продолжила: – Когда-то давным-давно наше племя славилось, как великое и могущественное. И правил нами могучий и мудрый вождь Куущтай. Была у него дочь Айюм, и говорили, что нет никого на свете прекраснее неё. О невиданной красоте девушки прознал великан-шаман Торев, который жил на другой стороне Рифейских гор. Пришёл Торев к Куущтаю и потребовал у него Айюм себе в жены. Но красавица сама отказала ему и прогнала, сказав, что есть у неё жених, которого любит она больше жизни. Торев рассердился и позвал своих братьев-великанов, чтобы силой забрать Айюм, а всех до единого вогулов уничтожить. Пришёл он к каменному городу, и началась долгая осада его. А затем случилась великая битва, но сила была на стороне великанов. Они разрушили величественный город и хрустальный дворец, где жила красавица. Айюм пришлось бежать с остатками своих людей, и обратилась она к духам-покровителям, чтобы донесли они весть о том, что случилось, до ее жениха Пыгрычума, который был в это время на охоте. И когда великаны почти уже поймали Айюм, появился Пыгрычум с золотым щитом и мечом, которые ему дали духи Ялпынг-Нёра. Охотник направил луч солнечного света, отраженный от щита, в лицо Тореву, тот откинул в сторону свой бубен и окаменел. Так же окаменели его братья. С тех пор они и остались на этом холме навечно.
Выслушав легенду, которую в вогульских паулах все знали с детства, мужчины помолчали.
– Великаны, значит, – вдруг покачал головой Отомаш. – А не оживут?
Смилан с укором посмотрел на отца, как и Таскув, услышав в его словах пренебрежение.
– Говорят, это случится в конце времён, – серьёзно ответила она. – Или когда на гору взойдет кто-то, кроме шамана.
– Поверим тебе на слово, аги, – улыбнулся воевода, – и соваться туда не станем. Таким войском нам с великанами всё одно не совладать.
Он тронул пятками бока коня и двинулся дальше по исчезающей среди камней тропе.
Следом поехал Елдан, недобро посматривая ему в спину. А кому понравится, когда над поверьями его племени посмеиваются, словно над выдумкой? Смилан придержал коня, отпустил мужчин и поспешившую за ними Евью вперёд, они с Таскув тронулись за ними чуть погодя.
– И ты пойдёшь туда одна ночью?
Она пожала плечами.
– Пойду. Мне нечего бояться.
– Высоко, – смерив взглядом холм, протянул воин.
– Не я первая туда пойду. Многие шаманы до меня там бывали. Все дошли и вернулись назад. Духи помогут.
– Вы очень чтите своих духов…
Таскув искоса
– Они не управляют нами: мы живем бок о бок, как друзья. И они укажут мне лёгкий путь наверх.
Воин с сомнением глянул в сторону Мань-Пупу-Нёра, будто не веря, что туда вообще есть лёгкий путь. Закат отгорел на каменных изваяниях, и они жуткими громадами чернели теперь на фоне неба. И чем ближе подъезжали путники, тем тяжелее становилось от их вида. Даже всегда спокойный мерин Таскув начал прядать ушами и тревожно похрапывать.
Ватажникам Отомаша не понравилась мысль заночевать вблизи холма. Но приказа воеводы они ослушаться не решились. Долго никто не мог уснуть. Воины расселись у костра и тихо говорили о чём-то, косясь на Таскув и Елдана, что коршуном сидел рядом и зорко высматривал не добычу, но какую-нибудь напасть. А рядом по обыкновению притулилась Евья да принялась вышивать кусочками сукна парку для Эви. Как закончится путь – совсем готова будет. Коли рассудить, то против дюжины мужчин, каждый из которых намного крупнее Елдана, ему не выстоять. Даже вместе с сыновьями. Но, несмотря на это, рядом с ним было спокойнее. Вовсе не потому, что Таскув боялась, что кто-нибудь из людей Отомаша обидит её, а просто потому, что он был сейчас частью оставленного за спиной дома. И даже напоминал отца, такой же строгий и немногословный.
Когда совсем стемнело, Таскув собралась идти на холм. Она взяла с собой бубен, а ещё прихватила мешочек с травами и факел, чтобы разжечь на вершине огонь, да и не заблудиться. Ведь тропа, уверенно ведущая через лес к Мань-Пупу-Нёру на равнине исчезла, как по колдовству. Вот была, широкая и вполне хоженая, а потом резко пропала за очередным торчащим из земли камнем. А уж на вершину той тропы и сроду не было. Идти придётся, слушая голоса духов, которые и от скользкого склона уберегут, и короткий путь укажут. Идти на вершину долго и утомительно, зато, оказавшись там, от прилива силы захочешь взлететь. Елдан пообещал, что никто на холме Таскув не побеспокоит – он с сыновьями проследит – но и так может было не сомневаться, что никто из чужеземцев пойти за ней не решится.
Она отправилась наверх по невидимой другим тропе, освещая путь факелом. Каждый шаг по крутому скользкому склону давался тяжелее предыдущего и казалось, что силы оставят полностью ещё до того, как сумеешь пройти хотя бы половину пути. Грязь расползалась под ногами, пару раз Таскув падала на колени и пачкала руки. В голове гудело, будто бы тяжёлым камнем обрушивалась на неё злая воля великана Торева. Скоро Таскув вышла из леса, где от ветра и непогоды укрылись её спутники, на голый бок горы. Сумасшедший ветер едва не сдёрнул одежду, зазвенели оловянные фигурки на парке. С головы слетел капюшон, перехватило дыхание, и заслезились глаза. Захотелось повернуть назад, под надёжное укрытие тайги, где среди густо растущих елей и лиственниц едва протиснется даже самый лёгкий ветерок.
Но Таскув перевела дух и пошла дальше, крепко держась за ремень бубна, словно за единственную опору.
Несколько раз она садилась отдыхать, укрываясь с подветренной стороны холма, берегла огонь, чтобы его, не дай Най-эква, не задуло. Вставать на ноги с каждым разом становилось всё тяжелей, лёгкие сжимались в тугой горячий комок. Но она шла, стараясь не думать, сколько ещё саженей впереди.
Поднялась на вершину Таскув только к середине ночи. Уже зашлось слабым свечением небо на востоке, одна за другой начали гаснуть звезды среди облаков. Перед глазами словно вырастали каменные идолы. Каждый не меньше десяти саженей в высоту, а самый большой – и все двадцать. И как будто бы не было тяжёлого пути сюда – из самой земли здесь сочилась сила, омывала невидимыми потоками каждый камень.