Кудесница для князя
Шрифт:
Таскув пошла к столбам, чувствуя себя несчастной пылинкой, самой маленькой веточкой мха по сравнению с ними. Она отыскала старое кострище, почти совсем размытое дождями, уложила на него собранные по дороге ветки и от факела разожгла огонь.
Затем расстелила на земле войлок и села у костра, медленно обводя взглядом огромные ребристые изваяния вокруг. Вот одно, стоящее чуть в стороне – это Торев-медведь. А остальные, рядком расположившиеся за ним – его братья. Если пройти чуть дальше, можно увидеть вдалеке плоскую гору Койп, где упал его бубен.
Таскув дышала медленно, глубоко и ждала. Скоро будто бы упругие змеи обвили тело. Всё туже сжимались их кольца, проникали сквозь кожу в самое нутро. А она становилась больше, росла, ширилась, и скоро сравнялась с истуканами. Взглянула вокруг с их высоты, и огромные лёгкие заполнились свежим, пьянящим воздухом. Она понеслась вперёд над бескрайней тайгой, над обширными равнинами, поросшими белым мхом. Увидела земли, которые раньше принадлежали её племени, небрежно брошенные ленты рек и зубцы старых гор. И обхватывала её со всех сторон мудрая тишина.
– Не торопись стать женой Унху, – словно эхо, прозвучал чей-то голос. И Таскув узнала – это Ланки-эква – хоть никогда с ней не встречалась.
– Но почему? Ведь я люблю его.
– Тогда ты не сможешь сделать большое дело. Унху спеленает тебя, не даст развернуться силе, что живёт в тебе. А её нельзя сдерживать.
– Я сама откажусь от неё, если будет нужно.
– И будешь жалеть…
Таскув упала в свое тело, и оно будто разбилось на сотни осколков, но всё же собралось воедино с большим трудом. Она открыла глаза. Совсем рассвело. Солнце расплескалось по лесам и горам, одаривая наконец по-настоящему весенним теплом. Камни разогрелись, а костёр давно потух, сожрав все до единой ветки.
Наверное, в становище её уже схватились. Таскув встала, бодрая, словно крепко проспала всю ночь, и отправилась вниз по холму. Обратный путь показался гораздо короче. Ещё не минул полдень, когда склон закончился, а чуть погодя среди тёмных еловых стволов завиднелся и лагерь. Издалека Таскув обострившимся чутьём почувствовала, что там что-то случилось. Она прибавила шагу, и первыми увидела Отомаша с Елданом, которые крепко о чём-то спорили. Вогулу не хватало чужеземных слов, чтобы высказать воеводе всё, что о нём думает. А тот и вовсе его языка не знал, а потому не всегда понимал, что ему говорят. Оттого оба злились ещё сильнее.
– Лучше не подходи к ним сейчас, – Смилан перехватил Таскув, когда та уже собралась вмешаться.
– Да что случилось? – она вопросительно посмотрела на воина, а потом огляделась вокруг, стараясь понять.
Внутри похолодело, когда среди муромчан она увидела мрачного и крепко побитого Унху, а рядом с ним – напуганную донельзя Эви.
– Их поймали сегодня под утро недалеко от лагеря, – пояснил Смилан. – Все ждут, что ты нам расскажешь, откуда они тут взялись.
[1] Мир-Сусне-Хум (вогульс.) - “за миром наблюдающий человек”. Главный покровитель людей. Он наблюдает за жизнью людей, заботится о них, выступает посредником между людьми и богами. К нему обращаются шаманы.
Глава 4
Таскув шагнула было к пленникам, но вперёд неё поспела Евья, вцепилась в воина, что придерживал под локоть Эви – не слишком-то, надо сказать, крепко. Та и сама от страха с места двинуться не могла. А тётка налетела на стража неистово, словно тот руки дочери выкручивал, и будь у неё клюв, в мгновение ока заклевала бы насмерть.
– Пусти её, чего схватил ручищами своими! – прокаркала она по-вогульски.
Муромчанин лишь взглянул на неё удивлённо, ни слова не разобрав. Отмахнулся небрежно, но тётка вновь впилась пальцами в его рукав, дёрнув на себя. На этот раз муж оттолкнул её сильнее.
– Да сгинь ты, дурная! – рявкнул, посмотрев на Смилана, опасаясь, видно, его неодобрения.
Но тот останавливать его не стал. Всё благодушие сошло с лица воеводова сына, суровая складка залегла между бровей. Он не сводил с Таскув выжидающего взгляда, а она не знала, куда от него деться. Сквозь землю провалиться сейчас была бы непрочь.
Евья продолжала нападать на воина, но никто ее не трогал, а тот вяло отмахивался. Стихал за спиной спор Отомаша с Елданом – знать, они так ни до чего и не договорились. Видно, охотник своих всё же защитить пытался, убеждал, что без злого умысла они за отрядом шли. А уж чего они сами наговорил успели – то боги ведают. Но что бы ни сказали, а муромчане им не больно-то верили.
Таскув подошла и отвела тётку Евью в сторону. Та, всхлипывая от обиды за дочь, повиновалась, встала под ближайшей елью, утирая слёзы рукавом.
– Всё хорошо будет, – шепнула ей Таскув и вернулась к пленникам, за короткий путь в несколько шагов пытаясь сообразить, как отговариваться будет. Она поймала взгляд Унху: охотник смотрел исподлобья, но без упрёка. Что ж, сами виноваты: плохо скрывались. На разбитой губе его набухала кровь, он то и дело слизывал её и пытался плечом достать рассечённую бровь, из которой по виску уже потекла алая струйка.
– За мной они пришли, – пытаясь придать голосу как можно больше беспечности, обратилась Таскув к Смилану. Тот лишь руки на груди скрестил. – Не хотели, видно, из дома отпускать. Друзья мои самые близкие, с детства самого. Вот, это Унху, охотник самый лучший в пауле. А это Эви. Сестра моя.
И глянула на них с весёлым укором, будто они безобидную шалость сотворили. А ведь муромчане Унху и убить могли ненароком. Особенно коли тот сопротивляться начал. Не может он без сопротивления. Ещё совсем мальчишкой слыл самым упрямым и задиристым среди ровесников.
– Таких верных друзей ещё поискать надо, – прогрохотал Отомаш. Подошёл и встал рядом с сыном, поддерживая его недоверие. – Столько вёрст вслед за тобой мотали. И прятались хорошо, только нынче мы их заметили. А коли прячутся, значит зло задумали?
– Не отпустим её в далёкую дорогу одну! – пискнула Эви и на мать покосилась. А та уже слёзы уняла и теперь один только её вид обещал дочери суровую расправу, коли всё утрясётся.
– Не пустим, – неожиданно пробасил Унху, решив присоединиться к лжи Таскув.