Кудесница для князя
Шрифт:
Матушка улыбнулась, обрадованная тем, что муж всё же с ней согласился. А Таскув быстрым шагом вышла из укрытия, словно только прибежала.
– Где живут чужеземцы? – сходу выпалила она.
Отец посмотрел спокойно и снова обратился к своему занятию. А мать с укором окинула взглядом её распахнутую шубу.
– Ты, точно Эви, носишься, – проговорил Ойко так невозмутимо, словно и не спорил с женой пару мгновений назад. – Думал даже, что она пришла. На окраине паула их поселили. Даже чум расставили нарочно. Больше-то им жить негде.
Таскув выдохнула:
– Ага, – и уже хотела было уйти.
Но отец бросил в спину:
– Стой! – Пришлось возвращаться. Он глянул строго. – Что это вы с Унху задумали?
– Задумали? – вполне искренне удивилась Таскув, но в горле мигом встал липкий комок. Она беспомощно посмотрела на мать, а та лишь головой покачала. Мол, отца лучше не злить.
– Чую, не зря он утром у тебя ошивался. И лица у вас были хитрющие.
Отец отложил сеть, и его взгляд стал острым, точно гарпун, только и трепыхаться остаётся, как насаженной на него рыбёшке.
– Ничего мы не задумали, – дёрнула плечом Таскув. – Не выдумывай, отец.
– Смотри, – предупредил он. – Откажешься от свадьбы, вообще ни за кого не выйдешь. Будешь в избушке своей до старости одна сидеть! Я даже сотню лет проживу, чтобы за этим проследить.
Таскув улыбнулась, подбежала и коротко обняла его.
– Можешь и просто так прожить. Кому от этого плохо?
И тут же убежала прочь, не оборачиваясь. Лучше такие разговоры долго с отцом не вести: ничего хорошего не выйдет. Она прошла через паул насквозь; на южной его окраине и правда стоял большой чум. Но как там помещались огромные муромчане, и представить трудно. Таскув замедлила шаг, борясь с вдруг напавшей на неё робостью. Как к друзьям каким заявилась, в самом деле. Но уже перед дверью взяла себя в руки. И только она собралась войти, как навстречу ей вышел Смилан – чуть не зашиб. Таскув ойкнула и отскочила в сторону. Муромчанин, почему-то решив, что она сейчас упадёт, ловко подхватил её под локоть, склонился к самому лицу.
– Жива? – слегка улыбнулся. – Думал, затопчу.
Сердце вновь трепыхнулось, как тогда, при первой встрече. Таскув зло выдернула руку из пальцев Смилана. Ишь ты, затопчет. Важный больно!
– С отцом твоим проговорить хочу. Кажется, я знаю, что надо делать, чтобы княжича вашего спасти успеть.
Смилан изменился в лице: мгновенно сошла с него вся несерьёзность, и он быстро вернулся в чум. Послышался среди общего гомона отрывистый разговор, и наружу вышел Отомаш, такой же взбудораженный, как и сын.
– Заходи внутрь, светлая аги, – приглашающей указал он рукой на дверь. Но Таскув покачала головой, краем глаза заметив, сколько мужчин там. И все они с любопытством на неё поглядывают. Уж лучше на улице потолковать.
– Я знаю, что сделать, чтобы ваш вождь дождался помощи. Нужно отправиться к Ялпынг-Нёру и принести щедрую жертву на Пурлыхтан-Сори. Я могу попросить духов дать ему сил, чтобы побороться с хворью до того, как мы приедем.
Пока Отомаш внимательно её слушал, выражение его лица становилось всё более недоверчивым. А под конец он и вовсе посмурнел.
– Я услышал много непонятных слов, аги. Поясни, где этот… – он щёлкнул пальцами.
– Ялпынг-Нёр, – подсказал Смилан и добавил: – Молебный Камень по-нашему.
Таскув кивнула. Вот уж много он о вогулах знает. Небось, даже больше, чем сидящий в Муроме князь.
– Это наше священное место, оно обладает большой силой. Идти туда три дня. Но это быстрее, чем добраться до остяков, – начала она разъяснять свою придумку.
Но воевода её прервал.
– С чего бы вашим духам помогать нам, если наши не сумели? Волхв-от бился-бился, а всё бестолку.
– Они помогут не вам, а мне. А я через обручье смогу передать ему часть жизненной силы. Тогда у нас появится время на дорогу до остяков, – терпеливо продолжила Таскув.
Воевода с сомнением глянул на Смилана. Человеку несведущему всё это и правда околесицей покажется. Но сын его, похоже, уже внутренне одобрил предложение Таскув. В нём был резон, хоть в помощи духов для чужеземца она крепко сомневалась. Сказать по-правде, больше в том пути было выгоды для неё самой. На Ялпынг-Нёре они смогут встретиться с Унху и всё-таки провести ритуал.
– А что насчёт жертвы? – поразмыслив, уточнил Отомаш.
– Лошадь – самая лучшая жертва для такого.
– Ладно хоть не человек, – неуклюже пошутил воевода. Под суровым взглядом сына с его губ тут же сошла виноватая улыбка.
Таскув только бровь приподняла. Неужто чужеземцы считают их жестокими дикарями, которые приносят в жертву людей? Бывало, конечно всякое в разные времена. Но то давно минуло. Сейчас уж не осталось в живых тех, кто помнил последние человеческие жертвы.
Отомаш громко и удовлетворённо вздохнул, хлопнув себя по ляшкам, снимая повисшую неловкость.
– Что ж, тогда завтра выезжаем? Ты согласна пойти с нами?
Таскув задумалась напоследок. Она уж и не помнила, когда последний раз покидала паул. Не считая недавней попытки бежать с Унху. А теперь и вовсе собралась отправиться в дальний путь с незнакомыми мужчинами, спасать другого незнакомца, о котором ничего и не знала. Пожалуй, на месте отца она тоже разозлилась бы.
Осталось только с Унху поговорить.
Таскув сильнее подвязала пояс шубы и снова подняла взгляд на Отомаша.
– Да, я еду с вами.
[1]Малица – одежда глухого покроя из снятой под осень оленьей шкуры мехом вовнутрь.
[2]Хусь-Ойка (вогульс.) – старик-слуга
[3] Ойка-Сяхыл (вогульс.) – старик-гора
[4] Эква-Сяхыл (вогульс.) – старуха-гора
Глава 3
День близился к ночи. Тоскливо пел в листах бересты на крыше ветер. И тихо сыпал мелкий снег, шурша по прошлогодней траве. С утра отправляться в путь, и хорошо бы отдохнуть, да не спалось. В доме пахло лечебными и ритуальными травами, которые Таскув собиралась взять с собой, а потому перетряхнула все мешочки с ними. В воздух тогда поднялась мелкая пыль и оседала теперь на языке горечью. Или горько было от другого? Оттого, что нужно покинуть дом и провести в дороге невесть сколько, да и кто знает, придётся ли вернуться в родной паул. Почему-то ещё недавно осознание этого не ложилось на сердце такой тяжестью.