Кудесница для князя
Шрифт:
– Цела ты хоть? – усаживаясь рядом, наконец спросила Евья, когда первая суматоха улеглась. – Кто ж тебя умыкнул? Никак дух какой. Ведь столько воинов кругом.
– В том-то и дело, что сама я ушла туда, откуда меня увести проще было, – вздохнула Таскув, отставив в сторону пустую миску. – Сама не понимаю, как такое случилось. Только увидела я будто бы…
И осеклась, не зная, как сказать, что за Смиланом в ночной лес помчалась. Ладно бы за Унху – оно понятно. Но чтоб за муромчанином, которого сама, правду сказать, побаивалась. С самой первой встречи и до сегодняшнего дня. Пока в седле одном с ним всю дорогу бок к боку не провела. И вспомнить-то стыдно, как рядом с ним хорошо было и спокойно.
– Что увидала-то? – вырвала её из задумчивости Эви. И посмотрела исподлобья, когда взглядами встретились.
– Не помню…
Сестра только головой покачала разочарованно, а Евья вздохнула, уставившись на свои сложенные на коленях руки. Таскув прижалась губами к тёплому краю кружки, в котором благоухал брусничными листьями отвар. Отпила, чуть, обжигая нёбо. Немного подумав, отпила ещё, не понимая, что не так.
– Это такой же отвар, что ты в тот вечер готовила? – она взглянула на Эви.
Та рот приоткрыла, словно не сразу нашлась, что ответить, и плечами пожала.
– Тот же, вроде. Может, забыла положить чего в этот раз. Не нравится?
Таскув поболтала остаткам питья на дне кружки и на землю поставила. Чтобы девица, которая своими умениями в приготовлении отваров гордится, забыла что-то в него положить? Разве что за сестру сильно волновалась да так рада её видеть была – потому и напутала. Но в душе поселился червь сомнения. Может, через то отвар шаман морок на неё навел? Но как сумел? Да и другим-то, кто то же самое пил, ничего не сделалось.
Таскув зажмурилась и прижала к вискам пальцы, когда в голове стрельнула боль. После такой нешуточной встряски еще долго тело будет напоминать о пережитом. Ладно бы к утру хоть немного в себя прийти и в седле самой удержаться суметь. А то совсем неловко будет обузой на шею Отомаша падать. Заметив её жест, женщины вдруг засобирались.
– Ты посиди одна маленько, – накрыв руку Таскув своей, шепнула Евья. – Отдохни. А мы пойдём пока, нам ещё мужей обиходить. У меня там похлёбка на огне.
Эви рьяно закивала и поспешила выйти за матерью. Нетерпеливо зашумели муромчане, привыкшие за время пути к женской заботе. Послышались шаги, и недовольный голос Евьи долетел издалека сквозь гомон:
– Да куда ж ты, окаянный? Пусть отдохнёт!
Но кто бы её послушал… Откинув полог и согнувшись едва не в три погибели, в палатку просунул голову один из муромчан. Огляделся, словно мог увидеть здесь что-то необычное, а затем кивнул в сторону воеводовой палатки, гораздо более солидной.
– Отомаш тебя к себе просит, кудесница.
Таскув запахнулась в шерстяное одеяло, которым накрылась поверх парки, чувствуя, что никак не может согреться. Словно до сих пор на ней одежды не было. И вдруг первый раз за день накрыл стыд за то, какой её Смилан поутру видел. Надо же, а раньше и не задумалась. Выходить куда-то и без того не хотелось, а теперь и вовсе лучше бы вновь улететь.
Но Таскув встала, чувствуя лёгкую дрожь в коленях, и пошла за воином. Тот заботливо довёл её до палатки воеводы, словно она не знала, куда идти. Видно, побоялся, чтобы не рухнула где по дороге. Внутри оказалось просторнее, чем в остальных укрытиях. Даже горел небольшой вырытый в земле очаг, а дым от него уходил в отверстие в крыше палатки, затянутое мелкой плетёной сеткой. Коли дождь или снег, его можно было закрыть отстегнутым сейчас куском холстины.
Отомаш и Смилан сидели у огня, рядом стояли пустые мисы и кружки: стало быть, только отвечеряли.
– Каких же мне небылиц Смилан порассказал, – наблюдая за тем, как Таскув садится напротив, протянул воевода.
И снова в голосе то ли насмешка, то ли пренебрежение. И чего же он не верит ни во что? Верно, жизнь его чудесами до поездки к вогулам не полнилась.
– Почему небылиц? Разве у вас оборотней не бывает?
Отомаш хмыкнул, покосившись на сына, который его веселья не разделил.
– Перевертени-то? Говорят, бывают. Да только я их не встречал ни разу.
– У нас тоже нечасто рождаются. И всё среди шаманов, – Таскув потёрла друг о друга озябшие ладони и протянула их к костру, поглядывая на муромчан. – Говорят, если предок, дух которого в ребёнка вселился, оборотнем был, то и ему тот дар достанется.
– А не врёшь, кудесница? – Отомаш прищурился. – Точно тот шаман тебе ничего худого не сделал? Ты смотри, отряжу людей, как до Ижеслава доедем, изловят его да объяснят, что нехорошо кудесниц княжеских воровать.
Как лихо, ведь и присвоили уже! Таскув покачала головой.
– Коли сделал бы, так вашему княжичу я помочь уже не смогла бы. Не трать силы, воевода, и людей своих не тревожь.
Отомаш вздохнул, кажется, облегчённо. И У Смилана лицо просветлело: знать, и сам не до конца ей поверил поначалу, а теперь успокоился.
Снаружи послышался отдалённый конский топот, приблизился и стих. Зазвучали мужские голоса и радостные – женщин. Таскув вскинулась было, догадавшись, что приехал Унху, но с места не двинулась. Воевода ещё не отпускал.
– Нежданно все это случилось, – вновь заговорил он, когда лёгкая суматоха в лагере стихла. – А я же так и не спросил тебя, на что нам теперь надеяться, сколько дней пути до остяков нам милостью твоих богов отмерено?
Таскув невольно посмотрела на обручье, что поблескивало из-под рукава Смилана.
– Доехать хватит с лихвой. Но мне иногда проверять надо будет, всё ли в порядке, – она помолчала, решая, рассказывать или нет. Ведь сама ещё не до конца уверена была. Но всё же добавила: – И увидела я странное во время обряда. Будто бы плотина стоит на реке жизни вашего княжича. Много хворей разных я встречала, а такой не видела. Почудилось мне в этом колдовство, сотворённое кем-то сильным.