Кудис
Шрифт:
Но кто мог организовать такой клуб и зачем? И как они узнали, что у меня как раз есть, с чем туда прийти? Да, надо порасспросить соседей, решил я, не могли они прислать это только мне. И даже если закинули случайно, то явно не в один ящик, рекламщики так не работают.
Я вылез из душа и, протерев полотенцем зеркало, начал бриться, а мысли мои от Клуба плавно переместились к той, кого я хотел позвать. Хотел – вот ключевое слово. Почему-то сегодня, выспавшись и глядя на мир трезво и позитивно, я вдруг почувствовал некоторое внутренне сопротивление. Примерно такое же, как при попытке людей пройти в мою жизнь дальше прихожей. Я хотел пойти один. Другими словами, Рина больше не казалась мне идеально кандидатурой для похода в таинственный Клуб. И не было такого человека, которого я хотел бы видеть с собой рядом в пятницу вечером в 19.00.
Ну вот, опять ты отгораживаешься, разочарованно подумал я, глядя, как из седеющей щетины проступает знакомое мне лицо. Это же Рина, самая понимающая и умная женщина из всех, которых ты встречал! Но уговоры или доводы разума не имели силы против воли сердца, а оно не хотело спутников, оно утверждало, что в это приключение я должен отправиться один.
Я вдруг представил, что там собираются люди, чтобы поделиться сокровенным, и я в их числе, и вот очередь доходит до меня… нет, я не мог рассказать это при Рине. Не знаю, почему, просто ощутил барьер. Я не хотел рассказывать свою историю при ней, не хотел, чтобы она пока об этом знала, может, потом, когда я сам найду ответы. А может, никогда. Но в любом случае, я не хотел вопросов «почему ты не рассказал мне раньше?», не хотел ее суждений, ее неверия или веры. Я просто не хотел делить с ней это чудо или это заблуждение, как не хотел делить всё слишком личное. Тай уж я человек.
Эта история не давала мне покоя с самого февраля, она стала мои внутренним бременем, а то, что нас мучает сильнее всего, почему-то легче всего доверить незнакомцам, тем, кого мы видим первый и последний раз. Они не останутся в твоей жизни, чтобы напоминать тебе о минутах слабости или стыда, они не станут лезть и что-то менять или на чем-то настаивать, они просто выслушают и исчезнут навсегда, как одноразовый пакет для рвоты. Ты выплеснул то, что не смогла переварить твоя душа, и избавился от этого, вместо того, чтобы хранить и травиться этим снова и снова. Так я это воспринимал.
И я был несказанно рад, что экран погас, пока я подбирал слова, чтобы написать ей. Тогда, еще не проснувшись толком, я мог совершить ошибку, о которой потом очень бы жалел. Она мне нравилась, возможно, я даже ее любил, и я точно не хотел ее терять, поэтому решил не превращать ее в «пакет для рвоты».
Поставив чайник, кофе мне как-то не хотелось, я прошел в гостиную и открыл балкон. Это было еще одно маленькое удовольствие, которое я не намеревался упускать. Выглянул, холодный предрассветный ветер тут же неласково прошелся по мокрой голове, но до чего же прекрасно он пах! Не закрывая дверь, я вернулся в кухню и начал приготовление своего холостяцкого завтрака: яичница, бекон, булочка с маслом, пара сушеных бананов – в моем возрасте уже надо думать о калии в продуктах, сердце ведь не молодеет. Поставив еду на стол, я тихонько включил радио, помня о том, что для всех остальных день начнется минимум через час. Ди-джей бодрым голосом желал всем легкого пробуждения и отличного дня, и в ту секунду я не сомневался, что день будет именно таким.
Пока я завтракал, волосы высохли, и я решил пить чай на балконе. Феном я редко пользовался, не люблю этот шум в самые уши, да и не вижу смысла трать время на такую ерунду, мой почти «ежик» высыхает сам по себе за 20 минут полностью, так что за то время, пока я ел, а потом еще слушал любимую песню по радио, я не толок высох, но и остыл после душа. И всё же я накинул плед из спальни, снова вспомнив о Рине и ощутив неприятный укол вины, совсем слабый, но мне не понравились эти ощущения, как будто я сделал что-то неправильное, что-то постыдное. Надеюсь, это не первая трещинка, едва заметная, похожая на волосок, но способная разрастись и расколоть наши такие удачные отношения, подумал я, и тут же отогнал эту мысль. Какого черта?! Я ведь не в стрип-бар собирался, и я не обязан отчитываться о каждом своем шаге и о каждом решении, касающемся исключительно меня. Я не собирался ей изменять или посягать на ее свободу, а в остальном… всё, что лежало за гранью наших отношения, было моим личным делом.
Мне стало лучше, накинув плед на плечи, я вышел на балкон и прикрыл за собой дверь. Боже, это было чистое наслаждение! Пар из чашки смешивался с ветром, таким свежим после целой ночи без людей. Едва уловимый аромат свежей травы и первых цветов окутал меня, проникая, кажется, во все поры и клеточки, выдувая из них всё мрачное, всё темное и негативное. Небо надо мной еще было ночным, но темнота уже не казалась такой густой, мир вокруг начал приобретать серый оттенок, чтобы потом окраситься в нежно розовые краски зарождающегося дня. Напротив, слишком близко по всем правилам безопасности (но кого в России это волнует), высилась соседняя многоэтажка, и там, что совсем не удивительно в большом городе, горело не так уж мало окон. Большие города никогда не спят, только дремлют, замедляясь и сокращая активность, но никогда не прекращая полностью. Глотнув чаю, такого горячего в это холодное утро, я запрокинул голову и улыбнулся прямо в это тёмное небо, наслаждаясь холодными потоками ветра на свежевыбритых щеках. Я чувствовал себя свободным, спокойным и живым, всё встало на свои места, всё виделось мне гармоничным и правильным, даже если я не мог понять всего замысла… не видел всей картины в целом.
Я больше не ощущал вины перед Риной, потому что понимал, что сам себе внушил это чувство из-за того, что изначально собирался ее позвать. Если бы я сразу решил, что пойду один, никакой вины бы не было. И не должно быть, сказал я сам себе, у тебя своя жизнь за пределами вашего общего круга, у нее – своя. И это попахивает серьезными отклонениями контролировать жизнь друг друга, просматривать все письма и приглашения… нет, до такого опускаться нормальный человек никогда не станет. Я верил ей, я верил, что она не изменит, и я верил себе, знал, что не изменю сам, а остальное значения не имело. Без того комфорта и уюта, которые дает доверие, нет смысла вообще вступать в какие бы то ни было отношения, вот моя позиция.
Я простоял на балконе, кутаясь в плед, пока свет вокруг не стал светло-серым, как и небо надо мной, окна напротив зажглись, и это послужило мне сигналом к возвращению в квартиру, всё равно вся прелесть, вся красота момента, который принадлежал только мне, была потеряна. Новый день начался, теперь по-настоящему, и меня тоже ждала работа. Дверь соседнего балкона слева открылась, но вместо человека появился окурок, стремительно вылетевший за перила. Всё, хватит, подумал я и удалился до появления такого же мусора, только на двух ногах.
Я загрузил в пластиковый контейнер пару вареных картошек и котлету из магазина – мой обед, и я очень надеялся, что сегодня ничто не помешает мне всё-таки спуститься в кафетерий и добавить к нему что-нибудь очень сладкое и неполезное. Радио всё так же тихо играло, песню на половине прервал местный прогноз погоды и реклама, я с обычным раздражением снова поразился, как бездарно работают региональные СМИ, они никогда не прерывали федеральную рекламу и блок объявлений, зато песни – всегда. Я выключил радио со странным злорадством, так и не дав местным недотепам сообщить мне о «невероятных скидках» и «заманчивых предложениях», оделся, выбрал подходящую по цвету пару кроссовок, при этом отметив, что Рина точно закатит глаза и скажет, что я одеваюсь как подросток, когда увидит меня вечером, улыбнулся. Часы в прихожей показывали 7:14, мой четверг официально начался. Я подхватил рюкзак и вышел из квартиры, даже не удостоив взглядом дверь назойливой соседки, в такую рань она наверняка еще спала.
На улице уже вовсю заводились машины, школьники и их родители выходили из подъездов, кто-то махал руками, приветствуя соседей, кто-то молча спешил в новый день. Я поздоровался со знакомыми, кивком поприветствовал почти незнакомых и пошел своим путем, надеясь, что маршрутка приедет не совсем полной, и мне не придется стоять, согнувшись в три погибели. Ветер стал гораздо холоднее, а небо, как и прогноз местного метеоцентра, предвещало дождь. Я поднял воротник куртки, а потом надел на голову капюшон от толстовки. Ну, всё, подумал я, выходя за пределы двора, теперь я точно как подросток-переросток… ах, черт, я же забыл написать Рине, тут же ворвалась мысль. Напишу, как только удастся сесть, решил я и отправился в новый день под тяжелым серым небом.